«К линии фронта подходили ночью. Десантники действовали в темноте, в тумане. Комендантский взвод замыкал одну колонну, где было управление бригады. Немцы понимали, куда мы идем, и ночью стало светло, как днем. Над местностью повисли «фонари», усилилась стрельба трассирующими снарядами и пулями. Приходилось ползти, лежа на лыжах, отталкиваясь руками, не зевать, если попадал в вилку минометных разрывов. За дни рейда по немецким тылам мы научились понимать войну: заранее угадывали по звуку, где разорвется мина или снаряд, знали, глядя на заход в пикирование самолета, на что он нацелен. Солдатская наука. Оплошаешь на экзамене – не двойку схватишь, в землю сырую пойдешь.
В бою возле переднего края несколько лыжников, с ними и я, грешный, отбились от основной группы – темнота, яркий свет, опять темнота, пальба вокруг, а на лыжах здорово не разбежишься. Да что оправдываться!.. Редкая опушка бора, впереди – низина, поросшая кустами. В рассветном мраке тумана проглядывалась пойма речки Полы. Звуки боя вроде отодвинулись, долетали до нас эхом. А потом стихли. От командира мы знали: за речкой – советская передовая линия. Немецкие траншеи перед нами были засыпаны снегом, будто необитаемые.
– Вперед, ребята! – говорю своим товарищам.
Думалось, вот метров сто – и мы у своих. Выскочили из лесу, перепрыгнули ход сообщения. А слева торопятся какие-то люди в белых балахонах. Ослепленные удачей, мы решили: свои! Вблизи же оказалось – немцы! Швырнули гранаты и упали в траншею. Сыпанули осколки. Секунды были для размышления. Если бежать к нашей линии окопов – там ровное место, а уже светло, – ухлопают за милую душу всех. А до леса считаные шаги. Искушение! Решаем: обратно!.. По нас чесанули из крупнокалиберного пулемета. Мы – ноги в руки. Напали на старую лыжню и по ней шпарили километра два.
Опомнились на какой-то вырубке. Нас окликнули по-русски. На пне сидел майор Решетняк из штаба Северо-Западного фронта. Окружили его: что да как?.. Он был ранен в плечо и ногу. Быстро перевязали, за время рейда не раз приходилось быть и санитаром, и врачом, и медбратом.
Майор определил по карте, где мы находимся.
– Выбираться будем мелкими группами.
До сих пор не уверен, прав ли был майор. Может быть, осмелиться да всем прорываться бы к своим? А так разошлись по три-четыре человека, получился не кулак, а растопыренные пальцы – почти все группы попали в лапы фашистам. И сегодня сожалею, вспоминая момент, когда мы были в локте от советской передовой. Еще бы рывок, одно усилие… А так три года плена, потеря лучших товарищей в неволе… После войны от кого-то слышал: Решетняка на плотике ребята переправили на свой берег через Полу, сдали в госпиталь».
…Один фланг прорыва держали десантники сводного отряда, где был и Леонид Морозов. По его рассказам, немцы наседали зло, понимая, что упускают давно желанную добычу. И все же не могли смять советских парашютистов.
Другой фланг прикрывали бойцы во главе с комиссаром 4-го отдельного батальона М.С. Куклиным. Ему помогал Иван Пепеляев, который отыскал-таки часть свою после ухода от Степаняна. Бились до последней гранаты. Пускали в ход ножи и штыки. Пули расходовали расчетливо, по верной цели.
А в районе Дубецкого Бора, Волбовичей, Порогов, Голикова все шли и шли изможденные голодом, измотанные боями и переходами советские десантники. Некоторые падали не от пуль и осколков врага, от утомления и истощения, засыпали на снегу. Их тормошили, поднимали, им помогали идти более сильные товарищи. По следам наших парашютистов спешили свежие немецкие подразделения. Они навалились на слабые заслоны группы десантников. Бойцы 4-го отдельного батальона изнемогали в неравной борьбе.
В донесении из Южной группы войск бывшей 34-й армии сообщалось о том, что разведчики и лыжники 86-й стрелковой бригады и 258-го лыжного батальона в ночь на 8 апреля 1942 года завязали бои с врагом для оказания помощи выходившим из тыла немцев парашютистам МВДБ-1 и 204-й ВДБ. Именно гром той стычки ободрял десантников, когда они форсировали Полу, покидали Демянский котел.
4-й отдельный батальон, вернее, его остатки сдерживали напор фашистов. Михаил Сергеевич Куклин едва стоял на лыжах: раны ослабили его донельзя. Только усилием воли не сдавался комиссар. Он видел: за речку Полу уходят самые немощные, раненые, обмороженные. Самостоятельно им не отбиться от врага. Он ехал вдоль редкой цепочки лыжников, лежавших за деревьями в снегу. За ним – Иван Гречушников, единственный оставшийся на ногах командир роты, и старший сержант Н.А. Сошин.
«До сих пор живу потому, что комиссар заставил снять шлем и спрятать планшетку, – делился с товарищами Иван Александрович. – «Кукушки» выщелкивали командиров по этим приметам…»
Медленно скользил на лыжах комиссар Куклин, и слова его были едва слышны:
– От нашей стойкости, товарищи, зависит успех всей бригады, жизнь наших боевых друзей… Нам доверено обеспечить выход людей к своим. Нам! Это честь, товарищи!..
– Комсомольцы, ни шагу назад! – раздался голос из цепи комсорга батальона Ивана Новикова. – Помните присягу!
Над местом боя повис «фонарь». Стало светло, как при ярком солнце. Лыжники затащили комиссара в тень. С горки, где задерживали врага десантники, Куклину хорошо было видно, как, отстреливаясь, переходят Полу последние бойцы. У самого берега, уже на советской стороне фронта, пуля настигла Константина Васильевича Базаева. Его крупная фигура выделялась среди парашютистов. Зажав рану, он помогал другим выкарабкиваться наверх. В снегу, на своей стороне, лежал связной Яков Иванович Катаев, шапка у него приметная, с подпалинами. И еще слышал комиссар сорочью стрекотню «шмайссеров» на льду Полы справа, где шла группа Ивана Тимошенко и штаб МВДБ-1…
«18 марта 1942 года меня ранило в грудь, и ночью самолетом нас вывезли из тыла немцев. Провалялся в госпиталях долго: перебиты ребра, ранение в легкие, – пишет Петр Черепов. – В сорок третьем выписали в часть по моему настоянию: почувствовал, что могу воевать. Еду в запасный десантный полк. И надо ж такому случиться – встретил бойца из нашего 4-го отдельного батальона! Обрадовались до слез. Он был ранен при выходе парашютистов к своим на речке Поле. Фамилию, к сожалению, теперь уж не вспомню. Он рассказал о последнем бое.
Комиссар Куклин командовал. И вот когда, казалось, все исчерпали – ложись и помирай, – поднялся, распрямился Михаил Сергеевич, оперся на лыжные палки, как на костыли:
– Кто хочет жить до Победы, вперед к своим! Сме-лее, ребята!
Десантники снова побежали к речке, навязали немцам рукопашный бой. Тогда-то мой случайный спутник был ранен, но сумел все же выбраться к своим.
Последний раз видел он Куклина метрах в ста от траншеи противника – полулежал комиссар на волокуше».
* * *
Весной 1985 года брат и племянник комиссара М.С. Куклина побывали в Любно и Дубецком Бору, Волбовичах и лесах по-над речкой Полой. Повидались со старожилами. Они помнят, как в начале апреля 1942 года в этих местах бились наши. Немцы заставляли жителей стирать белье, снятое с десантников, чистить меховые куртки, диагоналевые брюки, шапки – в ямы сбрасывали голых. Свозили под Дубецким Бором в две могилы. Там побывали и красные следопыты из второй школы города Кирово-Чепецка. В этом населенном пункте (остался один дом на скате к Поле) похоронено 212 десантников!..
Из доклада штабу Северо-Западного фронта:
«Группа Тарасова и Гринева на фронте Дубецкий Бор – Пороги вышла в количестве 432 человек. Больных, раненых, обмороженных 215 человек.
Как доложил батальонный комиссар Дранищев, Тарасов вышел в этом же районе с группой около 100 человек. С ним находятся подполковник Латыпов и майор Решетняк… Дранищев предполагает, что Тарасов пошел на запад в районе Пороги – Старый Новосел».
Из архивов наградных материалов:
«Куклин Михаил Сергеевич, комиссар 4-го отдельного батальона 1-й МВДБ. Старший политрук.
Тов. Куклин М.С. за время боевой операции показал себя преданным нашей Родине, мужественным, квалифицированным политработником. Его часть в период подготовки была одной из самых дисциплинированных и хорошо обученных. Сам тов. Куклин при руководстве боевыми операциями проявил отличное качество политработника, умело руководил партийной, политической работой. Участвуя в боях, он организовал разведку, водил часть в атаку.
