Командир взвода, надо полагать, нуждался в свете – на мгновение зажег ручной фонарик, повел лучом по карте. Выстрелила вражеская «кукушка». Лейтенант Олешко сник. Наташа поползла к любимому. Я закричал: «Довгаль, назад!» А она в ответ: «Заберу планшетку!» Доползла. Тормошит Митю. Приложила голову к груди. Я поливал из автомата по огонькам – глушил немцев. Наташа торопливо разрывала маскхалат Олешко. «Кто-нибудь, помогите!» – крикнула она. Рядом разорвалась мина. Только черная воронка… Меня обдало взрывной волной. Стоя под толстой сосной, я стянул шапку – вот и все…»

«Валдай. Курочкину.

Вышли 3 км юго-западнее Игожева. Гринев приводится порядок после боя за Игожево. Ведем разведку Меглино, Старое Тарасово, Стар. Ладомиры, Ермаково. Движение затруднено – сильная оттепель.

25.03.42.

Латыпов, Тарасов, Мачихин».

Отходя с боем из Игожева, роты и взводы 204-й ВДБ разминулись с группой старших командиров, общая колонна распалась. Те, кто нападал на гарнизон с севера, с ними и подполковник Г.З. Гринев, проложили лыжню за Явонь, в старый район базирования. Взводы и группки во главе с комиссаром бригады Д.П. Никитиным оторвались от противника и направились по лыжне МВДБ-1 к озеру Гладкое, где и соединились с десантниками 3-го отдельного батальона капитана Ивана Феофановича Булдыгина.

Комбриг Тарасов и подполковник Латыпов, не зная судьбу Гринева, выслали разведку под Игожево, но там никого из парашютистов не обнаружили.

– Задиристый мужик был, – пожалел Тарасов.

– Почему был? – поправил Латыпов. – Комиссар Никитин утверждает, что комбриг Двести четвертой отступил на север…

– Тем лучше! – облегченно вздохнул Тарасов. Трудно было судить, чему больше обрадовался майор: тому ли, что Гринев уцелел, или тому, что тот ушел на север…

Из оперативной сводки штаба 34-й армии:

«…По данным авиации подразделения Гринева обнаружены в районе восточнее Шумилова Бора, рядом отметкой 60,4».

«…Сброшенный на парашюте с самолета сотрудник разведотдела фронта Степанов в районе северо-западнее 2 км Большого Опуева вывел в Свинорой из тыла со всей матчастью минометную роту 204-й ВДБ в количестве 64 человек».

Из боевого донесения штабу войск 34-й армии:

«…Район отметки 64,6 (4 км ю.-з. Чичилова) вывезено 20 человек. В том числе командир 204-й ВДБ подполковник Гринев. Сброшено 45 ящиков и 75 мешков с продовольствием для больных, раненых десантников…»

Начальник особого отдела МВДБ-1 Борис Иосифович Гриншпун по этому поводу замечает:

«Командир 204-й воздушно-десантной бригады Гринев Г.З. был легко ранен в руку. Многие бойцы и командиры из его части были убиты и покалечены в боях под Аркадово, Игожево, Тарасовом, на дороге Игожево – Ермаково. Младший лейтенант, командир телефонного взвода Дмитрий Тимофеевич Никитин едва передвигался на перебитых ногах, но оставался в строю. Замполитрука минометной роты Иван Александрович Фатенков, уроженец Куйбышевской области, был ранен и не покинул своих солдат…»

Что мы пережили, расскажет

история,

Был сон наш тревожен, и

хлеб наш горек.

Да что там! Сравненья ввек

не найти, —

Чтоб путь описать, где

пришлось нам пройти!

Виссарион Саянов

«Валдай. Курочкину, Ватутину.

13-00. 26.03.42.

Выступаем исходный район. Атакуем Меглино, Старое Тарасово в 1-00 27.03.42 года.

Тарасов, Мачихин, Шишкин, Латыпов».

В лесах западнее зимника Демянск – Бель – Молвотицы поднялись роты и взводы 3-го и 4-го отдельных батальонов. Предполагалось одновременно перекрыть дороги от Демянска на юг и к Ермаково. К боевым походам привлекались отдельные зенитно-пулеметная и разведывательно-самокатная роты, а также подразделения саперно-подрывной роты и артминдивизиона МВДБ-1, частично десантники из остатков 204-й ВДБ, которых вел комиссар Д.П. Никитин.

По свидетельству Георгия Ивановича Навалихина, бывшего комиссара 2-го отдельного парашютно-десантного батальона, в деревне Малое Опуево состоялась встреча командиров советских лыжников с руководством местного партизанского отряда. Командир народных мстителей, директор средней школы, очень настоятельно рекомендовал «потрясти» гарнизоны этих двух сел-соседей: Меглино и Старое Тарасово. Разведка Малеева и Мосалова доносила: в этих населенных пунктах, тщательно охраняемых гитлеровцами, склады боеприпасов, штабы тыловых частей врага. По неточным данным, там содержались и военнопленные.

Днем, накануне похода, установилась оттепель. К ночи занялась метель. Мокрый снег клещами цеплялся за лыжи, шаг, как гири на ногах… Уже на начальных километрах ребята выдохлись: перебои в питании давали знать о себе.

В рядах лыжников двигались и политработники всех рангов – комиссары, политруки, инструкторы политотдела, комсорги и отсекры. Им было тоже нелегко – пайки у всех равные. Из последних сил тянутся, кажется, еще шаг – и наземь! Но мысль о том, что рядом двигающийся парень каменно устал, нуждается в одобрении, вызывала второе дыхание. И вот уже по цепочке телеграфом солдатским заскакало: «Комиссар Мачихин говорит, в лагерь раненых по три самолета садятся зараз с грузом». Невесть какая новость, а укрепляет сознание: «Не брошены товарищи!» Кто-то обронил: «За лесом подбирают поляну для приема грузов…» И новые, редкие слова о связи с Большой землей.

– Под Любанью наши дают прикурить фрицам! – разносит новость Иван Новиков, побывавший в штабе бригады и слышавший радиосводку.

Важны, очень нужны эти немудреные весточки, когда дыхание спирает в зобу от стылой вялости, от гнетущей неизвестности встречи с врагом.

«Когда готовился штурм Тарасова, нас с В.А. Кожиным послали на связь с местными патриотами, начальник разведки бригады Ф.И. Тоценко завел знакомство, – пишет из Кирова бывший десантник Александр Александрович Лежнин. – Встретиться должны были у стога сена. Мужчин должно быть двое. Шли на лыжах по азимуту. Ночью. В темноте кромешной лыжню бить трудно. Двигаешь ногами машинально, а мышцы деревенеют, руки болят от напряжения. И никаких других мыслей в голове, весь нацелен на одно: дойти!»

Оставалось с километр до явки – немецкий «секрет»!.. Их было шестеро. На их стороне внезапность. И пикнуть не успели ребята – лежат связанные. «Шмайссеры» нацелены, пальцы на спусковых крючках. Делай, что велят! Повели в какую-то деревушку. Избы редкие, темные. Печные трубы на пепелищах. Попадались патрульные. Топают плененные десантники…

Немцы справляли какое-то торжество. Окна не светятся, но пьяные голоса слышны. Музыка веселая. Тут уж мысли у ребят засновали быстрым челноком: как бы удрать? Плен хорошего не сулит!..

Привели в просторную избу. За столом три офицера. Плошка на божнице. Бутылки на полу пустые, на столе – начатая. Один офицер в расстегнутом мундире. Другие – в исподнем. Лыка не вяжут с перепоя. Бормочут что-то по-своему. Парашютисты поняли так: утром мол, разберемся. И заперли их в подполе.

В избе не спали старушка и мальчонка Леня. Тихие, показалось, услужливые. Угомонились немцы. Часовой скрипит сапогами во дворе. А ребята готовы головы разбить себе в подполе: врюхались! В сенях охрана. Да как до нее добраться?.. В темноте шорох полился. Оторопь взяла: крысы! Потом мальчишеский голос шепотком:

– Дяденьки! Дядьки!.. Тута ход… Айдате!

На ощупь полезли десантники.

«Леня держал меня за руку, – продолжал Лежнин. – Ручонка-то как лапка кота, восьмой годок парнишке. Потайной лаз вывел нас наружу. На часового накинулись с двух сторон – был таков! Жалели, что нечем перебить офицеров. И охрана в сенях. Подобрали свои лыжи – и ходу… Один немецкий автомат на двоих.

А у стога сена мужики было околели, дожидаясь нас. Получили от них сведения и к своим вернулись утром. А чтобы спросить про хозяйку да ее мальчонку – не ударило в ум! Дорогой я сказал Ковязину: «Останусь жив, то первого сына назову Леней!» Так и вышло. Есть у меня сын Леня. А у него дочка, моя внучка. Семья слаженная. Работаем на производстве. Об одном до сих пор жалею: никак не могу припомнить название деревни. Найти бы мальчонку… Да он уже сам, поди, наладился в деды – времени-то утекло сколь!»