– Ребята, за мной! – Охота побежал первым на цепь немцев. Он не оглядывался, твердо зная, что парашютисты обязательно поднимутся за ним.
И они поднялись. Встречный огонь после нападения Шульгина ослаб. Кто-то обогнал комроты, кого-то позади ранило, тот вскрикнул и позвал санитара. Автомат бил по груди, стукнул по раненой руке. Сразу закружилась голова. Словно шилом укололо в грудь, липкое и теплое потекло за пояс. Охота обнял ствол маленькой сосны, закачался, уже понимая, что не автомат причинил новую боль.
До ольховых зарослей в мокром овраге, ведшем к Масловским болотам, оставалось метров пятьдесят.
– Товарищ комроты, что с вами? – спросил подбежавший Морозов.
– Вперед! Не пускайте немца в тыл отряда!
Вслед за Морозовым комроты успел пробежать с десяток шагов. Силы оставляли его. Он опустился на колени. Автомат трясся в его руках. Огоньки плясали у ствола. Иван Мокеевич медленно осел в снег. Морозов оглянулся и понял, что произошло. Старшина Жираков и старший сержант Леонид Буров пытались поднять командира роты, но оба погибли под пулеметными очередями немцев.
Гитлеровцы наседали, орали оголтело в темноте, вытесняя парашютистов к игожевской дороге. Там гремел бронетранспортер, злобой исходил крупнокалиберный пулемет.
«Была дана ракета на отход, – пишет из Оренбурга участник боя под Ермаково Александр Матвеевич Кошурников. – А я обнаружил за сараем автомашину с радиостанцией. Побежал доложить командиру взвода. Лейтенант Шах крикнул: «Подорвать!» Со мною отправился Павел Шульгин. Термитными шариками подожгли машину. Мы присоединились к отходившим ребятам. И тут рядом со мной разорвалась мина. Упал. Темнота в голове. А когда пришел в себя, увидел рядом комвзвода. «Виноват, ранило…» – говорю ему. «Доставите на базу!» – приказал он кому-то, а я потерял сознание. На волокуше везли меня ребята до лагеря на болоте Невий Мох. Там врач Николай Попов повытаскивал из меня осколки и дня через четыре меня запеленали в спальном мешке, подвязали к бомболюку самолета и вывезли в полевой госпиталь».
Из демянских лесов в Валдай:
«Булганину, Курочкину.
31.03.42 г.
Положение чрезвычайно тяжелое. Находимся районе южная окраина болота Гладкое. Экстренно требуется эвакуация Мачихина.
Тарасов, Дранищев, Латыпов».
Возле демянской дороги воевал весной 1942 года и Александр Лежнин, бывший тогда снайпером 3-го отдельного батальона. Тон его сообщения никак не выдает того, что отражено в шифрограмме высших командиров десантной группы. Комсомольцы тогда не считались с тяготами рейда, хотя у каждого из них, как говорится, щека щеку ела.
«Очень нравился мне начальник штаба 3-го нашего батальона Борис Николаевич Чернышков, комсомолец, из пехотного училища прибыл, – пишет из Кирова Александр Александрович. – Старший лейтенант стрелял без промаха. Штыком орудовал, знаете, как в кино мушкетеры. Кинжал в его руках становился неотразимым оружием. Мой друг Сергей Суслов запомнил Чернышкова по Монино. Начштаба брил голову под Котовского, часто обедал с газетой в руках. В тылу не до бритья – волосы у него росли ежиком. И еще одно. Когда докладывал высшему начальству, топал сапогами, как слон, доски прогибались. Смешно, а нравилось тогда. Мальчишки ведь были, по восемнадцать годков.
Такой же смельчак был и командир роты Алексей Григорьевич Маркин. Знаете, душа замирала, когда он бежал на немца. Во весь рост, строчит из автомата. И главное, знает, где упасть, а где и постоять можно. Будто бы заранее у фашиста побывал и узнал его намерения.
Замечал старание бойцов и командир батальона И.Ф. Булдыгин. Помню, на подходе к демянской дороге мы столкнулись с упорством охранников из СС. Немец остервенел. Ночи как и не было – ракеты, трассирующие пули, всполохи от рвущихся мин. Ребята гибли, как трава под косой. Я вынес в укрытие четверых. До сих пор удивляюсь, как остался цел. Двоих раненых, спасенных мною, и сегодня помню: Бродовских и Кодочигов. Комбат-3 занес меня в свою книжку: «К награде представлю!» Да не об этом сейчас речь!
В ту ночь нашей группе так и не удалось овладеть дорогой. Правда, положили немчуры, как говорят тамошние жители, гораздо. Но у него танки были зарыты в землю, как крепости. Да еще крупнокалиберные пулеметы гавкали – сосну толщиной в руку одной пулей перешибало. Танковые пушки – не игрушечная хлопушка…
А командиры наши, знай, действуют: получили мы задание точно установить, сколько наших пленных немцы из Ользи угоняют на запад. «Разведка может обернуться боем!» – предупредил комиссар 3-го отдельного батальона Георгий Исаевич Лукин. Сам он обыкновенно редко покидал штаб.
Послали к Ользам 1-е и 2-е отделения 2-го взвода из 7-й роты. Повел нас все тот же старший лейтенант В.Н. Чернышков. В охранение отправили группу с младшим лейтенантом А.С. Куликовым. Расхожий был парень: чуть чего – кого послать? Давай Куликова – он сможет!.. Призвали его из Ижевска.
На лесной поляне нас обстреляли из немецкого самолета – погода стояла ясная, а мы были в грязных халатах. Кое-кого ранило. «Не паниковать!» – кричал Чернышков. Перевязали покалеченных, вернули в батальон, а сами – к цели.
Ближе к дороге, в мелком сосняке, встретились с немцами. Они шли цепью, как в бою. Надо думать, прочесывали дорогу и лес. К тому времени десантники нагнали страху на фрицев!.. Подпустили их и ударили – иначе нам было не разминуться. Противник не растерялся: дело дневное, немец силу свою казал. Поднялась стрельба. Тут Чернышков как закричит: «Ро-ота, в атаку!» Немцы почему-то остановились, а потом побежали на лыжах, бросив в снегу убитых и раненых, что не в их привычке. Что их напугало, до сих пор не пойму. Нас было меньше двадцати, а у них, наверное, не меньше роты. Очевидно, младший лейтенант Куликов шугнул с тыла по немцам. А может, крик Чернышкова?..
На связь к нам вышел из деревни пожилой человек. Он сообщил, что военнопленных давно тут нет. От него получили сведения о фашистских войсках в Ользе и соседней Мызе. Говорено было, что демянскую дорогу немцы прикрыли ледяным валом, особенно между Бобково и Аркадово, патрулей прибавилось.
Возвращались в батальон засветло. В стычке с немцами Чернышков был ранен, а мы и не заметили. Он оставался с нами до конца, лишь позволил перевязать себя. Разве это не говорит о его мужестве?.. Еще как говорит!..
Наступила ночь. Не успел переобуться, кличут к взводному шалашу: «Пойдешь, Лежнин, в засаду на дорогу!» Вел группу командир 7-й роты А.Г. Маркин. Сам пробивал лыжню, будто и не голодал трое суток. На дороге мы выкараулили три автомашины – подбили! Две с боеприпасами и одну с продуктами. Машины подожгли, а продовольствие в вещевые мешки да на самоделки-волокуши. В перестрелке с охраной груза меня ранило в ногу. Товарищи увезли в лагерь, где были собраны такие же парашютисты. Там, в шалаше, я ожидал самолет. Летели над линией фронта, а зенитки лупили напропалую. А страху не было – обвыклись ходить со смертью локоть в локоть. Обошлось и на этот раз. Попал в госпиталь Новые Удрицы…»
О тех же днях вспоминает и бывший заместитель начальника политотдела МВДБ-1, полковник в отставке, житель города Брянска Александр Иванович Сергеев:
«Бойцы словно и не знали устали. С комсомольским задором шли на задания. Помню, Алеша Александров иссох весь в переживаниях и без еды, а бежал первым на фашиста. У него и мысли не рождалось роптать на судьбу. Автомат его был всегда наготове. Спуску врагу он не давал!.. И после неудач под Черной, и на дороге на Демянск он не терял духа, звал своих комсомольцев на боевые дела.
Хотя мое ранение было не тяжелым, без повреждения кости, однако двигаться мне было трудно. Перевязка держалась плохо, сползала. Сочилась кровь. И сознание потерь угнетало. Меня, тридцатичетырехлетнего коммуниста, Алеша подбадривал: «Расхлопали гарнизон в Ермакове! А там – к своим выйдем. Ребята у меня надежные, будьте спокойны, Александр Иванович!»
Осколком мины у меня разбило лыжу. Ползком по снегу выбрался из-под обстрела. Видя мою беспомощность, комсомольцы старались помочь, как могли. Это товарищество крепило дух…