Но вернемся к совещанию комиссаров. Поднял тогда Мачихин и Николая Бессонова, военкома 1-го отдельного батальона. Коммунисты замечали, что комиссар не рвется во взводы и роты, больше в шалаше….
– Николай Владимирович, прошу быть поближе к бойцам. Она, эта близость, сегодня важнее важного. Он, боец, наша боль, наша радость, наша гордость. Прошу всех запомнить это!
– Командиры и политработники Четвертого батальона учат бойцов упреждению, товарищ старший батальонный комиссар. – Военком Михаил Куклин сурово смотрел на Мачихина. Глаза ввалились, как после болезни. Голос сухой, с сердитой нотой. Батальон, кроме командира Вдовина, уже потерял убитыми, ранеными, обмороженными десятки и десятки парашютистов. – Мы учим быть в лесу по-звериному чуткими, по-совиному зоркими в темноте. Опережать врага во всем. Первым вскинуть винтовку. Первым метнуть нож в горло фашиста. Только первым! Хочешь победить – будь первым!
– А песни мурлычете? – Мачихин увидел, как озадаченно вскинули головы военкомы, как запнулся Куклин. Пояснил: – Песня говорит о любви к жизни. Без этой любви, братья-славяне, нет нам ходу к победе.
– Песня с первым светом. Ноет и ноет «костыль», нехай ему все лыхо! – отозвался Петр Яковлевич Копач. – С едой плоховато, товарищ комиссар.
– Слышали жалобы, товарищ политрук?
– Молчком переносят голод…
– Да, условия отличаются от тех, каких ожидали. Да, бригада открыта с воздуха. Оттепели назревают, а мы в валенках. Все это так и есть, орлы мои боевые…
Мачихин подумал: как все-таки важно, чтобы бойцы верили командирам. Ведь все они едва вступили в жизнь, комсомольцы-добровольцы. Юные души должны подсознательно чувствовать: мы мудрее, хитрее, отважнее врага! Большую тревогу вызывало поведение Тарасова: грубость, жесткая требовательность, резкость по всякому поводу. Вон уже и комиссар Бессонов взял за удачу окрик. Комиссар!.. Не погасить бы огонек отваги в сердцах молодых бойцов. Нельзя допустить, чтобы наступило разочарование…
– Мои поучения вам, возможно, покажутся скучными, товарищи комиссары. Вот, мол, нашелся самый умный – глаголит, как пророк с трибуны! – Мачихин расхаживал в кругу собравшихся. – Не самый умный. Не самый опытный. Не больше других хлебнул ветра войны. Но прошу вас, орлы мои, не терять лица. Лица коммуниста! Авторитет завоевывайте в первых рядах атакующих. Если наступать – впереди. Если отходить – цепь замыкает комиссар. Где сечет пуля быстрее, где ближе к врагу – вот место комиссара, политработника. Очень это важно теперь, когда трудно. Есть такое присловье: лучше зажечь одну свечу, чем всю жизнь проклинать темноту. Против нас сегодня, как сообщает разведка, солдаты и офицеры из частей СС, из дивизии «Мертвая голова» и Двести восемьдесят первой дивизии охранных войск. Мы говорим: головорезы. Правильно говорим! Но нужно и предупреждать бойцов и командиров: ловкие, тренированные, наторевшие в боях головорезы. Таких голыми пальцами не пощупаешь!.. Отсюда – боевая учеба. Молодцы в Четвертом батальоне!
– Слухи имеют место. Не доверяют, мол, нам. Дескать, фронт первой посылает в атаку Двести четвертую. Так, товарищ комиссар?
Политрук роты Копач встал по стойке «смирно».
Мачихин возмутился в душе: приказание штаба Северо-Западного фронта никто, кроме комбрига и начштаба, не должен знать! Опыт же армейской службы остановил Александра Ильича: солдатский телеграф!..
– День-другой – и пойдем вперед. Готовьте бойцов и командиров к переходу. – Военком бригады со всей решительностью добавил: – Слухи же пресекать! И побольше душевности, орлы мои боевые.
* * *
А Гринева все не было. Ни самого. Ни его бригады.
Разведчики выбивались из сил в поисках 204-й. Приносили нерадующие вести: бой идет на Поломети!
Все больше нервничал комбриг Н.Е. Тарасов. Мотался по батальонным стоянкам военком А.И. Мачихин. Политработники во главе с начальником политотдела Ф.П. Дранищевым, как могли, поддерживали боевой дух десантников. Начполит откомандировал в батальоны и отдельные роты своих помощников А.И. Сергеева, А.П. Александрова, Т.В. Козлова, Н.П. Сиделкина, С.И. Козлова…
Но ни командиры, ни комиссары, ни политработники МВДБ-1 не знали, что последует теперь из штаба фронта. И трезво надеялись: должны же там наконец сообразовать действия с фактическим положением!..
Комиссар 4-го отдельного парашютно-десантного батальона Михаил Куклин делал, наверное, десятки километров в сутки. Сновал на лыжах от взвода к взводу, из роты в роту. Его видели в те дни во всех отделениях. Он, как командир и комиссар в одном лице, напутствовал бойцов перед каждой вылазкой.
Куклин, беседуя с политработниками, делился впечатлениями от встреч с лыжниками. Не самое важное было у них на языке. Самое важное было в их молчании. О чем они думают?.. Комиссар только догадывался. Внимательно выслушивал комсорга батальона Ивана Новикова, энергичного парня с веснушчатыми щеками. Парашютисты спали в снегу под плащ-накидками. Пили отвар из березовых почек. Грелись у костерков, отгородившись от опасного неба брезентом или шелком парашютов. Какие уж тут речи, какое многословие – надо беречь силы для боя.
Ему хотелось слушать пересвист дроздов, клики иволги в лесу, читать стихи и спорить о постановке «Дней Турбиных», на которую он, секретарь райкома ВЛКСМ, из Куйбышева специально ездил перед войной в Москву. Он испытывал потребность быть обычным человеком. Однажды в минуту откровенности, лежа в шалаше, он говорил комсоргу батальона: «В Самаре есть у меня друг, твой тезка, Ваня Булкин. Он – поэт от рождения! Чувствует движение души:
То ли ветер поет над крышей,
То ли сон, то ли это явь —
Будто голос ласковый слышу
И тебя будто вижу я…
Воюет теперь Ваня. Может, с нами рядом? Может, где-либо под Москвой!..
…Ты забудешь, забуду и я…
То ли ветер поет над крышей,
То ли сон, то ли это явь?..»
Не пересвист дроздов. Не клики иволги. Не звуки стихов друга. Иной удел сегодня у военного комиссара Михаила Куклина. Свист пуль. Грохот взрывов. Крики раненых. Ощущение горечи во рту от пережеванных почек березы… Личным желаниям не было места. Шла жизнь солдата, подчиненная державному долгу. Шла полоса Времени, когда человек должен отдаваться Отечеству полностью, без оговорок и уверток, если он человек.
И Михаил Куклин, вожак самарского комсомола, подчинял себя в тылу врага этому велению Времени, отрешась от всего желанного, личного. Выполнить задание фронта! Он внушал это себе, парашютистам батальона. Нужно вытерпеть все, но из тыла немцев выйти с победой. И лыжники понимали его. Ибо его мысли были созвучны настрою их сердец. Они шли в тыл 16-й немецко-фашистской армии, чтобы победить или умереть. А в молчании их было одно: «Только бы не попасть в плен!»
Комиссар бригады, как и все политработники и командиры, объезжая на лыжах роты и взводы, видел изможденных недельным голодом десантников. Черные, помороженные лица. У многих – бороды первородные. Горько было ему, что молодым ребятам выпала такая участь. И он все внимание тыловых служб приковал к добыванию продуктов, обмундирования, запаса лыж, оружия, боеприпасов. От штаба фронта требовал по радио газет и листовок со сводками Совинформбюро.
Десантник в тылу врага – особый боец. В солдатском ранце у него кухня и продсклад. На себе – спальня и арсенал. Крыша для него – небо. Постель – земля. Он сам разведчик и атакующий. Является, как тень, чтобы сразить врага и тотчас скрыться. Действует он почти без сна и отдыха. Тревоги у него без отбоя. Он сама отвага и беззаветность.
С такими словами ходили комиссар А.И. Мачихин и начальник политотдела Ф.П. Дранищев среди парашютистов. А те в будничных хлопотах глушили свою тревогу. Проверяли лыжные крепления. Сыромятные ремни днем раскисали, растягивались, рвались. Остаться без лыж в глубоком снегу – гибель. Латали дыры в маскхалатах – не быть в черных одеждах на белом просторе. Осматривали гранаты и запалы к ним, протирали патроны, набивая обоймы. И редко-редко роняли слова.
