К тому часу, когда машина должна была мягко опуститься на пол последовательным выключением сотни микродвигателей системы зависания, мы все двинулись в конференц-зал. Здесь на экране все также виднелись оба изображения машины. Но вот вновь раздались «космические» команды, и обе машины на экране плавно опустились на бетонный пол. В тот же миг второе изображение совместилось с первым и пропало. В динамиках раздалось: «Отклонение — ноль!» И мы увидели, как к аппаратуре и к машине бросились сотрудники Седякина и Машкова. Ильин поздравил нас с окончанием эксперимента, и все опять вернулись на рабочие места, вновь с нетерпением ожидая на сей раз, что же показали приборы автомата.
Как же были все ошарашены, когда узнали, что приборы ничего не показали. Совершенно ничего там не было, через миллион лет, ни Земли, ни звезд, ни Солнца. Сплошной вакуум, и даже не космический с мизерным наличием вещества, а абсолютный вакуум с полным отсутствием вещества или излучения. Была еще одна странность, приборы зарегистрировали, что аппаратура автомата проработала на несколько минут больше, чем, казалось, должна была работать. Лаборатория гудела как растревоженный улей, такого не ожидал никто, и даже Ильин или Зиманов. Может, приборы не успели сработать?
А на следующий день мы все обсуждали разъяснение, которое дал случившемуся Зиманов. По его мнению, сработал некий «парадокс близнецов», но в отличие от известного в теории относительности он имел обратный характер: время работы приборов при полете между настоящим и будущим было чуть больше реального времени. Иначе говоря, если при космическом полете с субсветовой скоростью близнец при возвращении на Землю был моложе остававшегося там, то здесь близнец при полете во времени возвращался чуть более старшим, даже не делая никакой остановки в будущем. Расчеты, которые проделал Зиманов, свидетельствовали и о другом: этот своеобразный «парадокс близнецов» действовал сильнее при возвращении машины из будущего, чем в обратном направлении, поскольку возвращение происходит лишь под действием самого времени.
Эксперимент было решено повторить, предварительно переделав программу срабатывания аппаратуры, заложенную в бортовую ЭВМ на машине. И все оказалось так, как предсказывал Зиманов, а приборы четко зафиксировали данные о мире, который нас ожидает через миллион лет. Но если мало кого удивило, что человек нашего времени мог спокойно обходиться без скафандра и через миллион лет, то полученная панорама местности оставляла простор для гипотез.
Не было ни нашего дома, ни леса.
Тут же вскоре был проведен второй эксперимент, также закончившийся в целом благополучно. При этом машина оставила где-то там, через миллион лет, временный постамент, созданный новой системой при отключении системы зависания. Полученные данные об окружающей среде мало что добавили к известному нам, разве что уточнили кое-что в количественном отношении. На сей раз Зиманов снизил время консервации комнаты с возвращенной машиной, так и зависшей над полом, до нескольких часов.
Увлеченные этими событиями, все стали как-то меньие обращать на меня внимание, и даже вновь объявились байки про Вадика Полиграфа, которые на время исчезли, когда все узнали о моем назначении на первый полет в отдаленное будущее. Я же удивлялся своему полному спокойствию и какой-то уверенности в успешном завершении своего эксперимента. Но честно признаюсь, у меня перед глазами все время стоял Коля, и я очень надеялся получить о нем хоть какие-нибудь сведения. Даже в последний час перед своим полетом я нисколько не волновался, а также спокойно взирал на собравшихся в комнате вместе с Ильиным, время от времени посматривая в окно. И вдруг вспомнил, что вот так же когда-то, при моем «собеседовании», примостился у окна Арвид, которому вскоре предстояло впервые слезть с машины через тысячу лет.
Я усмехнулся этому сравнению и тут заметил в окно, как во двор въехало такси, которое остановилось у входа в здание. Из такси вышла какая-то дама, и сразу кто-то воскликнул:
— Зиманов приехал.
По правде сказать, образ Зиманова у меня как-то не вязался с дамой, но тут из такси вылез маленький человек, чрезвычайно тощий и такой невесомый, что, казалось, дунь ветер, и он куда-то улетит. Кроме того, он был так похож на ребенка, что я нисколько бы не удивился, если бы сейчас женщина взяла его за ручку и повела к дому. Женщина действительно взяла его за руку, и они так отправились вдвоем в здание.
Между тем последние приготовления были закончены, и все стали покидать комнату. Я вполуха слушал последние наставления Куприянова (Арвид уже ушел на центральный пульт) и ждал, когда же наконец останусь один. Вскоре все ушли, я взобрался в машину и уже собирался закрыть прозрачный кокон, как в дверь постучали. Не успел я этому удивиться, как она открылась и появилась знакомая пара. Увидев Зиманова вблизи, я поразился, насколько он стар. Ошеломляла его худоба, из-за которой костюм висел на нем, как на палке. Была еще одна странность: он вовсе не выглядел иссушенным возрастом, а, казалось, был всегда таким, с самого своего рождения.
Пара пошепталась о чем-то, и женщина громко объявила:
— Евгений Дмитриевич спрашивает, не волнуетесь ли вы?
— Да нет, — сказал я. — Все в порядке.
Они опять пошептались.
— Евгений Дмитриевич говорит, что это хорошо. И он убедительно просит вас не раскрывать кокон сразу же по возвращении, когда машина еще будет висеть над полом. Вы обещаете это?
Я удивленно кивнул.
— Евгений Дмитриевич желает вам скорейшего возвращения.
И странная пара покинула комнату.
Я закрыл кокон и стал ждать — на сей раз все должна была сделать автоматика по командам с центрального пульта. Прошло еще совсем немного времени, и машина зависла над полом. Прошло еще мгновение, и мир исчез в никуда. Это небытие на самом деле теперь продолжалось гораздо дольше, и я как-то стал всматриваться в ничто. Поражало то, что не только света не было видно, но и темноты не ощущалось, что-то было, а что — непонятно.
Однако не успел я проанализировать свои ощущения, как мир объявился вновь, но уже таким, каким он стал через миллион лет.
ВЯЗКОСТЬ ВРЕМЕНИ
Я не буду здесь подробно рассказывать о своем пребывании в будущем. Скажу только, что успех был полным, а главное — удалось установить контакт — хотя и краткий — с людьми из этого далекого будущего. Полностью удовлетворенный своей миссией, я возвращался обратно в свое время, но одно обстоятельство меня все же мучило: никаких следов Коли я там не нашел.
Возвращаясь, я вновь старался ощутить окружающее ничто, но вдруг на какой-то миг мне заложило уши, словно в самолете при наборе высоты. Однако не успел я этому удивиться, как внезапно объявился свет и вновь исчез, а затем все повторилось. Я понял, что начались колебания машины во времени при возвращении в нашу эпоху. Вскоре показалось размытое изображение комнаты, на миг пропало и сново возникло. В конце концов комната перестала мелькать перед глазами и замерла неподвижно. Однако мир был как-то искажен, и меня не покидало чувство, что я галлюцинирую, как при болезни. Больше всего поражала чехарда красок совершенно немыслимых оттенков. Потом все пришло в норму, но, вспомнив просьбу Зиманова, я не стал раскрывать кокон. Посмотрев на часы, я, зависнув над полом в машине, стал ждать, перебирая еще раз в уме все то, что со мной приключилось через миллион лет.
Мне вдруг подумалось, что хорошо бы и сюда поместить дисплей, чтобы не только за мной наблюдали, но и я бы мог всех видеть.
Однако отведенное время прошло, и машина вдруг плавно спланировала на пол. Открылась дверь в комнату, и показались сотрудники лаборатории, которые несколько опешили, когда увидели, что я до сих пор так и не раскрыл кокона и даже не стремился этого сделать.
Вначале, как всегда, я оказался у Арташеса Гевондовича и напугал его рассказом о галлюцинациях. Он весьма встревожился, но тщательные обследования показали, что у меня все в норме. В конце концов мы отправились с его ребятами в конференц-зал, где меня с нетерпением ждала вся лаборатория, правда, Зиманова все же не было. Под несмолкаемый восторженный гул я поведал о своем пребывании в далеком будущем. Меня не отпускали, все хотели услышать какие-то новые подробности, но Ильин вдруг объявил, что меня ждет Зиманов, и моя пресс-конференция закончилась. Я же отправился на первый этаж.