Я вошел в комнату Зиманова, все еще переполненный своим триумфом в конференц-зале. Старик был один и ждал меня около какого-то старомодного стола типа горки, стоявшего у окна. Он сидел в стареньком кресле, весь нахохлившись, но глаза его ярко горели. Рядом с ним стоял стул, на который он знаком пригласил меня сесть. Я сел и рассказал о своих минутах в далеком будущем, но Зиманов знаком прервал меня и попросил шепотом:

— Меня не интересует пространство. Это обычный Дирихле и ничего больше. Вы расскажите мне, что было там, в пустоте, когда мир исчез.

Я был ошеломлен. Естественно, в конференц-зале меня об этом не спрашивали, да и мне после всего пережитого это казалось неинтересным.

— Ну, при перемещении в будущее я вообще ничего не ощущал: мир пропал, а потом появился вновь. А между этим ничего не было.

— Это очень занятно. Чрезвычайно любопытно, — тихо прошептал старик.

Его было еле слышно, и я с трудом различал его слова, даже наклонившись к нему совсем близко.

— А на обратном пути?

— Мне заложило уши, — вдруг недоуменно вспомнил я. — Да еще искажения цвета при возвращении.

— Вот она, — шепотом вскричал Зиманов, радостно и как-то по-детски потирая руки. Затем тихо захихикал: — Вязкость. — Вы не устали? — вдруг спросил он.

— Да нет, — удивленно ответил я.

— Мне кажется, я в вас не ошибся, — прошептал на прощание Зиманов, — да и Петр тоже.

Мы вышли из комнаты и увидели, что в коридоре нас ожидает Ильин. Он был похож на нашкодившего ученика, которого ждет какое-то наказание.

— Пока все в порядке, Петр, — прошептал Зиманов, — все идет хорошо.

Вскоре Зиманов с женой (та дама оказалась его женой) покинули лабораторию, а я побежал успокоить Арташеса Гевондовича и сказать, что мои галлюцинации на самом деле вызваны какой-то вязкостью времени.

На некоторое время я стал центром внимания не только нашей лаборатории, но и научной общественности. Мне приходилось присутствовать на различных совещаниях, конференциях, симпозиумах. Однако вскоре вслед за мной в далекое будущее отправились другие, и моя жизнь вновь вернулась в привычное русло. Полеты в будущее стали уже чем-то обычным, контакт с людьми из будущего состоялся не раз. Правда, не всегда все проходило гладко, иногда случалось и непредвиденное.

Пока ограничусь лишь одним эпизодом.

Как-то раз, возвращаясь из очередного полета в будущее, я неожиданно для себя запел свою любимую песню «Черный ворон».

Однако не успел я пропеть первые слова, как вдруг услышал где-то рядом знакомый голос:

— Полиграф! Это ты?

— Коля! — не веря, вскричал я. — Где ты? Что произошло?

— Не знаю. Кажется, что-то с ЭВМ, — голос стремительно удалялся, и уже совсем издалека донеслось: — Как там наши?

— Коля, Коля! — звал я, но напрасно.

Вскоре я почувствовал, что мне привычно заложило уши — машина входила в плотные слои времени.

Мой рассказ взбудоражил всю лабораторию. Все наперебой выпытывали какие-нибудь подробности, но какие уж здесь подробности? Некоторые сетовали на то, что я не догадался зафиксировать время, когда произошла неожиданная встреча.

— Был бы на твоем месте Куприянов, он наверняка посмотрел бы на часы.

— Ну что вы к нему пристали, — защищал меня Арвид. — Кто еще мог, кроме Вадика, ни с того ни с сего запеть в провале времени?

Некоторый скепсис к услышанному, правда, выразил Флирентов:

— Что вы ему верите? Ну при чем здесь ЭВМ? Петр Сергеевич, вы ведь помните, что Ковалев отправился на следующий день после Прибылова? А после вашего указания я и его ЭВМ тщательно проверил. Да и вообще, Арташес Гевондович, вы уверены, что это не слуховые галлюцинации?

Однако все остальные, в том числе и Ильин, не сомневались в реальности неожиданной встречи во времени и радовались тому, что Ковалев существует (иначе и не скажешь), хотя и неизвестно где. Правда, если быть точным, радовались не все, два человека были не только обеспокоены встречей, но даже напуганы ею. Одним из них был Шиллер, который говорил, что это вовсе не Ковалев, а иновремянин, желавший, подобно русалке, меня куда-то заманить. Вторым, как ни странно, был Зиманов. Он даже специально приехал в лабораторию и подробно расспросил меня обо всем. На прощание же прошептал Ильину:

— Плохо, Петр, очень плохо.

Тем не менее многие теперь, при возвращении, начали распевать «Черный ворон». При этом произошел непредвиденный казус: когда у меня стали выспрашивать слова песни, я, к своему стыду, обнаружил, что никаких ее слов не знаю, кроме самых первых.

Признаюсь сразу, встреча с Колей все же состоялась, причем при совершенно иных обстоятельствах и гораздо позже. И прав, в общем, оказался Зиманов, хотя все обошлось благополучно. Однако это уже другая история…

Мое же повествование подходит к концу. Однажды, возвращаясь из будущего, где вновь нужно было встретиться с Колей, я выскочил в неизвестное. До этого все происходило вроде нормально, хотя я и не почувствовал на сей раз, как мне заложило уши.

Вместо этого как-то сразу уж вдруг возникло радужное мелькание мира (машина стала колебаться во времени), а потом, когда мелькание прекратилось, я, к своему ужасу, не обнаружил знакомой комнаты. Я очутился в совершенно неизвестной мне лесистой местности, машина зависла над небольшим озерком, где-то ближе к берегу. Стартовать вновь в будущее я даже и не думал, поскольку ничуть не сомневался, что нахожусь на Земле. Зависнув вблизи водной глади и прождав около часу, необходимого для реадаптации при возвращении из полетов во времени, я полностью выключил систему зависания. Машина медленно спланировала вниз и, естественно, затонула, а я, раскрыв кокон, еле успел из нее выбраться и поплыл к берегу. Повторяю, я был относительно спокоен и лишь думал о том, как бы быстрее добраться до лаборатории, а там Зиманов все разъяснит.

К счастью, берег был близко, что было очень хорошо, так как, признаюсь, плавать я не очень умею, а тем более в одежде. Погода в это лето стояла прекрасная, и я даже решил сначала просохнуть, а заодно и просушить свою одежду, чтобы не пугать прохожих, которых пока не было.

Я оделся и стал продираться сквозь лес, стараясь держаться какого-нибудь одного направления. Мне повезло, не прошло и часа, как я вышел наконец к дачной местности вблизи города. Совсем близко оказалась станция, и первой же электричкой я отправился в город. Еще с вокзала безуспешно пытался дозвониться до лаборатории, но все время попадал не туда. В конце концов это занятие мне надоело, и я решил как можно скорее попасть в лабораторию.

Здесь-то и стало меня тревожить какое-то смутное беспокойство, и предчувствие не обмануло: здания лаборатории не оказалось на месте.

Дом исчез, сомнений в этом не было. Я настолько растерялся, что даже спросил у прохожего, где здесь дом № 34. Прохожим оказалась девушка, на редкость серьезная девушка. Она задумалась, посмотрела на дом № 32, на стоявший рядом с ним дом № 36 и, явно желая помочь, предположила, что дом где-то во дворе. Однако я доподлинно знал, что он не мог быть во дворе.

Большой, хотя и неказистый с виду, дом № 34 стоял раньше впритык к дому № 32 еще с прошлого века. Впоследствии мне никто толком не смог объяснить, куда он подевался. Хотя жильцы из ближайших домов и вспоминали, что его когда-то снесли, но нумерацию домов оставили прежней.

Я, естественно, отправился домой, но и здесь меня ждало горькое разочарование — в моей квартире жили чужие люди. Мир как будто остался прежним, но из него исчезли все, кого я когдалибо знал, в том числе мама и Лариса. Обратившись в справочную, я сделал попытку найти адреса хоть кого-нибудь, и тут мне наконец посчастливилось: мне выдали адреса Антоняна, Шиллера и Зиманова. Последнего я нашел сразу, и он оказался с виду таким же чудаковатым стариком, говорившим почему-то шепотом. Однако он вовсе не был академиком, а лишь пенсионером, а главное — он ничего не понял из того, что я ему пытался рассказать. И Шиллер был все тем же Шиллером и к тому же опять заместителем директора по хозяйственной части, но он также отнесся ко мне, как к сумасшедшему. До Антоняна я и вовсе не смог добраться, поскольку он занимал ответственный пост в каком-то ОКБ. Но я уже понял, что и это будет бесполезно.