– Да нет... Тут я и без вас соображу. Меня другое волнует. Смотрю на него – вроде он. А потом опять смотрю – вроде не он.
– А кто же?
– Не знаю! Какие-то сомнения у меня. И я вас прошу: вы как-нибудь придите и рассмотрите его как следует.
– И что я увижу? Я его никогда не знал!
– Увидите вообще... Ну, насколько он натуральный, что ли... Врет он или не врет.
– Мария Антоновна, я ведь не детектор лжи!
– Но вы же экстрасенс! Чего же вы стоите, если не можете понять, настоящий человек или не настоящий? Нестеров засмеялся:
– О, это вы серьезный вопрос затронули! Я, Мария Антоновна, даже сам насчет себя иногда сомневаюсь: настоящий я или нет! Посмотришь с утра в зеркало – и просто себя не узнаешь!
Липкиной не понравился его юмор.
– Вы не издевайтесь, – сказал она, – я не колхозница какая-нибудь, а учительница, хоть и на пенсии. Не надо мне ваших смешочков!
– Извините...
– В общем, будьте готовы, я вас отдельно позову. Сама пока попробую разобраться. А о нашем разговоре – никому.
И она ушла, оставив Нестерова в некотором изумлении.
Вернулась домой, легла, под утро наконец заснула, но проснулась почти сразу же.
4
Она проснулась почти сразу же.
Константин тоже проснулся рано.
Мария Антоновна пожарила ему яичницу, поставила тарелку с малосольными огурцами, как бы подчеркивая, что чем-то особенным потчевать его не собирается. И давала наставления:
– Значит, так. Скажем, что мы с тобой тридцать лет назад потерялись. Ты заболел, я тебя сдала в больницу, мне сказали, что умер. Перепутали. А ты на самом деле выздоровел, но после. И остался там.
– И не искал тебя, не писал?
– Ничего особенного. Всё забыл, а потом память вернулась. Только что передачу видела по телевизору как раз про то, как человек памяти лишился, а потом...
Она замолчала, заметив, что Константин вдруг очень удивился.
– Ты чего?
– Откуда ты знаешь? Я ведь действительно сильно болел, и с памятью у меня до сих пор... Провалы какие-то.
– Ну вот, значит, и выдумывать не надо. Поживешь несколько дней, я к тебе присмотрюсь. Будешь нормально себя вести, останешься. Нет – не обессудь.
– Маша... Да я... Не ошибся я всё-таки в тебе! Я только об этом и мечтал – чтобы рядом с тобой до самой смерти... Здесь... На родине... Навсегда... – со слезами говорил Константин.
– Насчет навсегда проблема, – огорчила его Липкина. – Говорят, тут мост поставят, да так, что отрежут село – и всё. И помрет Анисовка.
– А вы-то как позволили?
– А чего позволять? Пока только разговоры. Сады под дорогу, правда, проредили здорово.
– Ладно. Пойду пройдусь. Повидаюсь с земляками.
Константин встал, осмотрел себя. Липкина увидела, что костюм у него еще относительно ничего, особенно для деревни, а на ногах драные кроссовки, заляпанные вчерашней грязью.
– Красавец! – сказала она. – Постой, я сейчас...
Порывшись в сенях, она пришла с ботинками:
– Вот, попробуй.
– Это же мои! – узнал Константин. – Я же на свадьбе в них был! Хотел в дорогу с собой взять, а ты отговорила: нечего хорошую обувь бить. Так ведь?
– Так, – сказала Липкина и прояснела. Казалось, сомнения ее в этот момент оставили.
– Ждала, значит? – в голосе Константина опять послышалась слеза.
Но Мария Антоновна не любила сентиментальности.
– Да уж, прямо ждала! Продать хотела, да всё как-то покупателя не находилось. Вот и валяются...
Липкина заставила Константина вымыть ноги и выбросить носки. Дала ему другие, чистые.
– И носки сохранила? – поразился Константин.
– Сама надевала для тепла. Обувайся.
Константин натянул носки, обулся. Встал, прошелся.
– Велики они тебе, что ли? – приглядывалась Липкина.
– Да нормально.
– Я же вижу – велики. А ну-ка! – Липкина, нагнувшись, одним движением, не расшнуровывая, стащила ботинок с ноги Константина и приложила подошвой к его ступне.
– Это как? Сорок третий был, а теперь? Сорок первый, что ли?
– Маша, что ты хочешь? Возраст, нога усыхает.
– Да не может она на два размера усохнуть! Даже наоборот, у меня вот тридцать седьмой раньше был, а за жизнь набила мозолей – в тридцать восьмой еле влезаю!
– Вот ты, ей-богу!..
Константин взял у нее ботинок, оторвал клочок от газеты, запихал в него, потом в другой.
– Вот и всё. А размер дело такое. У меня в плечах пятьдесят второй всегда был, купил вот костюм по привычке, а он болтается, как на вешалке. Я весь усох, Маша, разве не видно? Болезнь, что ты хочешь!
– Да, правда, раньше ты помощней был... – сказала Мария Антоновна, с особенным вниманием оглядывая Константина. – Ты куда собираешься-то?
– Да просто – пройтись.
– Ну, и я пройдусь, – решила Липкина. Ей хотелось посмотреть, как воспримут Константина бывшие односельчане.
5
Ей хотелось посмотреть, как воспримут Константина те, кто его знал со стороны, потому что неправда, что родственники, в том числе муж и жена, лучше всех знают друг друга. То есть, конечно, лучше, но выборочно. Они обычно концентрируются на чем-то либо хорошем, если любят друг друга, либо плохом, если не очень любят. А сторонние люди видят во всей цельности, непредвзято и объективно. Оттого и бывают парадоксы: жена после двадцати лет совместной жизни такое узнает о муже, что не в силах поверить: не мог он этого сделать! А те, кто с ее мужем всего-навсего несколько раз пива выпили после работы, посмеиваются: мог, да еще как мог!
Мария Антоновна попросила Константина выйти, чтобы переодеться – не как на праздник, но всё-таки и не совсем обыденно.
Тот вышел и торопливо направился к сараю. Достал из кармана какой-то сверток, сунул под старые доски.
Появилась Липкина, и они отправились по селу.
Первым в поле видения оказался Ваучер. Он бродил по двору и отчитывал свою единственную курицу, которую завел на время пребывания в Анисовке: врачи велели ему выпивать в день по одному сырому яйцу.
– У тебя целый курятник на тебя одну, зараза ты! – ворчал Ваучер. – Ну и несись там по-людски, как положено! Нет, мотает ее где-то! Дождешься – прирежу! А что ты думала? Какая от тебя польза? Одно яйцо в неделю несешь, и то не найти... Взял тебя как путную, а ты как себя ведешь? Мне стадо вас, что ли, заводить? Я тут временно. А, вот оно! – он залез в густой бурьян и нашел яйцо. – Ладно, живи пока.
– Здоров, Ваучер! – окликнула его Липкина.
Ваучер приставил ладонь козырьком ко лбу:
– И вам того же.
– Не узнаешь?
– Тебя-то?
– Да не меня-то! Его-то! – указала Липкина на Константина.
– Что-то я...
– Ну ты даешь, дед! – сказал Константин. – Я же...
– Постой, – оборвала Липкина. – Пусть сам узнает...
Ваучер долго вглядывался и наконец спросил:
– Агроном Липкин, что ли? Так тот давно помер.
– Вот! Он-то помер, а сын? Константин который?
– В самом деле. Константин? Бориса Антоныча сын?
– Ну! Помнишь, ты телегу с лошадью у дома оставил, а мы, пацаны, вскочили и давай ее гнать! Чуть не поубивались тогда, я упал, руку повредил – вот, шрам до сих пор остался! – Он засучил рукав и показал шрам. – Помнишь?
– Вроде помню...
После этого Липкина предложила:
– Ну что? Пойдем, что ли, к твоему лучшему другу?
– К Дугаеву?
– К Дуганову. Неужели забыл?
– Если бы забыл, я бы близко его фамилию не вспомнил. Я просто путаюсь. Дуганов Валера, как же! Только с пустыми руками неудобно. Зайдем? – кивнул он в сторону магазина.
– Можно...
И они вошли в магазин.
6
Они вошли в магазин, и Липкина, стесняясь того, что она с посторонним человеком, сразу пояснила:
– Здравствуй, Шура, это вот муж мой нашелся. Ты, наверно, не помнишь его, тридцать лет прошло.
