– Умная ты, я смотрю, – улыбнулась Нина.

– А читать надо уметь! – посоветовала Наташа подруге, показывая книгу. – Тут хорошо написано. Сейчас вспомню... – Она подняла голову, глядя в небо, и повторила наизусть: – «Мужчина, едва встретив женщину, тут же чувствует комплекс вины!»

– Тут же? Даже если ничего еще не сделал?

– Так потому и чувствует, что ничего не сделал!

И девушки легли на прогретое солнцем крыльцо и стали смотреть в синее небо.

Синее небо плыло над Анисовкой – или Анисовка медленно плыла под синим небом, ибо только невнимательному взгляду кажется, что земля и небо неподвижны.

Хали-Гали грелся на солнышке у дома, когда подъехал Корытников и одним взглядом оценил старика. Если с Синицыной он был душевен, а с Любой любезен, то со стариком, пожалуй, надо себя вести начальственно-покровительственно. Старикам это нравится. Они хорошо помнят времена, когда начальство было постоянным злом и ущемлением жизни человека, они помнят и свою благодарность начальству, когда оно вдруг переставало приказывать, наказывать и кричать, а заговаривало по-человечески, снисходя до них, грешных. В соответствии с этим Корытников надел прямоугольные очки строгого директорского вида.

– Здравствуй, дедушка! – бодро сказал он. – Как жизнь молодая?

– Ничего! – откликнулся Хали-Гали.

Корытников обработал его в считаные минуты. Поговорил о яровых и озимых, вспомнил прошлую коллективную жизнь, посетовал, что у молодых память короткая...

И вот уже Хали-Гали вынес из дома небольшой ящик и начал доставать оттуда книги, поясняя:

– Это у нас в войну учительница жила. Одинокая. Страшно культурная была женщина. Умерла. Книжки остались, посуда... Книжки я смотрел, а посуда вся мелкая, я из мелкой не ем. Щей не нальешь, а картошку если растолочь, через края тоже валится... Прямо она плоская какая-то, эта посуда.

Корытников, рассеянно слушая, складывал книги на крыльце, они его не заинтересовали. Но вдруг в очередную вцепился, раскрыл и ахнул:

– Мама ты моя!..

Отложил книгу, достал тарелки. И опять ахнул. Вот тарелка с надписью «Вся власть Советам!», на ней человек с красным флагом. Вот вторая, тоже с надписью: «Долой неграмотность!» Рисунок: женщина с большой тетрадью под мышкой. Корытников посмотрел на обороты тарелок, лихорадочно еще поискал в ящике, но там больше ничего не было. Однако и то, что нашлось, на него сильно подействовало. Он хватал то книгу, то тарелки и все повторял со слезами на глазах:

– Мама ты моя... Мама... – и вдруг само вырвалось: – Это же мама моя, дедушка!

– Где? – заглянул в тарелку Хали-Гали.

– Я полжизни это искал! Думал, ничего от нее не осталось! И вот... Спасибо тебе, что сохранил... Мама... Спасибо за твой последний привет!

Хали-Гали не мог уразуметь:

– А когда же ты родился? И где? Она почти сразу после войны умерла, у нее детей не было.

Корытников огляделся и зашептал:

– Я тебе скажу, но учти – никому! Я внебрачный ребенок, понимаешь? Она скрывала, что я у нее родился. Ты молчи, дед, про это, очень тебя прошу.

– Я-то промолчу... Но опять же, как-то ты не выглядишь... – искоса глянул старик на Корытникова, смущаясь своих сомнений.

– А ты знаешь, что такое пластическая операция? – закричал Корытников, утирая слезы. – Полностью меняется внешность! На самом деле мне под шестьдесят! Серьезно говорю! – Он поцеловал тарелки. – Дед, ты мне позволишь взять это? Только две тарелочки и книжку? На память?

– Да бери. Тарелки, я же говорю, мелкие. А книжку эту я читать не сумел, она стихами, а меня от стихов как-то скучит.

– Спасибо, дед! Спасибо! – Корытников вытер глаза и достал из портфеля отрывной календарь. – Вот – скромный подарок. Спасибо!

И пошел к машине. Хали-Гали, посмотрев на календарь, крикнул ему вслед:

– Да он же за прошлый год!

– А ты на дни недели не смотри, смотри на числа! – посоветовал Корытников. – И все будет правильно! Будь здоров!

– Будь здоров! – пел Корытников в машине на мотив гимна из рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда». – Будь здоров! Будь здоров! Будь ты здоров, будь всегда здоров! – И достав огромный, допотопный мобильный телефон, нажимал на кнопки. Услышал ответ, закричал:

– Васильев? Здравствуй, хороший мой! Тебя тарелочки Щекочихиной интересуют? Две штуки. В идеальном состоянии! А Хлебникова второй том из питерского пятитомника? Я помню, что тираж две тысячи! Но с автографом их не две тысячи, согласись! С его автографом! Клянусь!.. Где? Да городок один в соседней области. Я о тебе как раз и думаю, родной мой! Я же знаю, что тебе нужно! Так что – готовь деньги. Много не возьму, а мало дать – сам постесняешься! Будь здоров!

После трудов праведных Корытников подъехал к реке, искупался, расстелил на траве походную скатерть, стал закусывать тем, что у него было. А неподалеку сидел с удочкой Ленька, сын Льва Ильича Шарова.

Корытников залез рукой в портфель, достал оттуда водный пистолет и позвал:

– Эй, пацаневич! Иди сюда!

– Чего?

– Иди, что покажу! Не бойся, пацанидзе!

– А я и не боюсь.

Ленька подошел, Корытников попрыскал из пистолета тонкой струей:

– Нравится?

– Ну.

– У меня еще много чего есть! – похвастался Корытников. – Могу подарить. А скажи, пацаненко, у вас в доме старинные вещи есть?

– Нету. У нас все новое.

– Прямо все?

– Все. И дом новый.

– Неужели? А кто же твой отец?

– Он тут самый главный.

– Тогда ясно. Жаль, что нет ничего старого. Смотри, какой пистоль замечательный!

– Очень надо! – сказал Ленька. – У меня настоящий есть.

– Врать-то!

– Есть, говорю.

– Отцовский?

– Собственный. Ну, то есть нашел.

– Ага, представляю. Ладно, пацанятина, иди лови рыбку.

Ленька не пошел ловить рыбку. Он убежал и через пять минут примчался с чем-то, завернутым в тряпку. Развернул, достал оттуда пистолет:

– Видали?

– Ну-ка, – протянул руку Корытников.

– Нет уж, нет уж! – закричал Ленька, отскакивая.

– Да я только посмотреть. Хорошая подделка, прямо как настоящий.

– Он настоящий и есть! Нате, только осторожно!

Специальность Корытникова была другой, но он сумел понять, что это действительно настоящий пистолет. Он даже понял систему: ПМ, пистолет Макарова. Вытянув свою руку с пистолетом, он полюбовался на нее. Всякий мужчина, который держит оружие, чувствует себя мужчиной.

– Меняемся? – спросил Корытников.

– Еще чего! Отдайте!

– Постой. Все равно тебе он ни к чему. Малолетним ношение оружия запрещено. А ты вот чего, например, хочешь?

– У меня все есть. Отец велосипед купил недавно, восемнадцать скоростей!

– Ну и что? Ну, поехал ты на нем в город, так? А купить ничего не можешь. Денег-то нет у тебя.

– Есть! Четыреста рублей! – ошеломил Ленька Корытникова.

То есть предполагал ошеломить, потому что все сверстники, кому он по секрету говорил о своих накоплениях, умолкали и сопели от зависти. Но Корытников не умолк и не засопел, он лишь усмехнулся.

– Ха, тоже деньги. А вот если добавить пятьсот и сто – будет тысяча. Вот это – деньги! Соглашайся, пацанян!

И Корытников показал две красивые бумажки.

Ленька представил, что будет с друзьями, и не устоял.

Взяв деньги, он смотал удочки, сел на свой восемнадцатискоростной велосипед и умчался: наверно, прятать богатство.

А Корытников лег на траву, раскинул руки и сказал в небо:

– За что же мне так везет? Наверно, за то, что человек я хороший!

– Человек он хороший! – сказала Кравцову Синицына, к которой он заглянул и задал мимоходом вопрос о приезжем незнакомце. – Вежливый такой. 

– А чего ему надо?

– Ему-то? – Синицына помнила уговор с Корытниковым. – Да так... Стариной интересуется.