Хали-Гали бродил по окрестностям Анисовки. Стоял у реки, надеясь, что появится диковинный сом, ходил к пещерам, надеясь встретить Дикого Монаха, хотя и знал: сом и Монах появляются только тогда, когда никто не ожидает.

Камиказа – и та спала тревожно. Как и прочие собаки Анисовки, она знала, что во дворе Микишиных завтра праздник. Признаки известны: несколько дней подряд в одном месте жарят, варят и парят, сносят со всего села посуду, сколачивают столы и лавки. Завтра собак никто не будет гонять, наоборот, раздобревшие люди начнут кидать замечательные объедки. Следовательно, соберется все собачье население Анисовки. Следовательно, будет там страшный и странный пес Цезарь. И это самый лучший момент для решающего и настоящего знакомства. Ах, скорее бы утро...

Утро. На шоссе останавливается автобус, из него выходит Иван Карабеев. Плечи широкие, глаза синие, берет голубой. Везде значки, лампасы и аксельбанты. Такому красавцу надо бы по центральной улице идти – и женщины заахают умиленно, и дети сбегутся в восторге, и мужики будут крякать удовлетворенно: наш брат идет, воин!

Но воин почему-то не захотел славы.

Иван пошел к дому не по улице, а окольно, через овраг, лес и огород.

Его никто не видел. То есть совсем никто. Абсолютно.

Но совершенно достоверно известно, что когда Лидия Карабеева охнула и прижала руки к груди, увидев стоящего в двери сына, в тот же самый момент, у общего колодца между дворами, встретились Желтякова и старуха Акупация.

– Слыхала? – спросила Желтякова, живо радуясь новости. – Иван приехал!

– Да знаю уже! – махнула рукой Акупация.

А Лидия металась. Ей на работу сбегать надо – она весовщица на винзаводе. Работать, само собой, уже сегодня не будет, но необходимо ключи от весовой передать и объяснить, что к чему.

Поэтому она, и смеясь, и плача, и уставляя стол тарелками, торопилась наговориться с сыном и добраться в разговоре до самого важного:

– Ты ешь, ешь! Что думаешь теперь? У нас не как в других местах, работа есть и платят даже. Хоть на винзаводе, хоть в мастерских. На подвозе яблок тоже можно. Да везде!

– Не знаю. Может, в город учиться поеду, – с достоинством ответил Иван. – Буду заочно учиться и работать. Бывших десантников в хорошие охранные агентства берут, с руками прямо. В общем, есть перспективы.

– Тоже правильно, – одобрила Карабеева. – Прямо даже очень правильно! И меня возьмешь потом. Сперва сам, конечно. Устроишься, женишься... Я к тому, что там и выбор хороший, не то что у нас: полторы невесты, и те на любителя!

Сказав это, Лидия глянула на сына и увидела, что он усмехнулся. Не очень как-то хорошо усмехнулся. Без доброты.

– Чего ты? – спросила тревожно.

– Да знаю я всё.

– Прямо всё?

– Она же писала. И даже день обозначила... Девушка честная...

– Ты что же, нарочно подгадал?

– Нет. Так получилось.

Карабеева села перед Иваном и горячо сказала:

– Ваня, не жалей! Все это к лучшему, я тебе говорю! Когда отец твой в городе женщину встретил, я сперва расстроилась. Обидно, понятное дело! А прошел год: смотрю – чего это мне спокойно так? Чего это мне так легко? А того, что живу сама по себе, ты у меня растешь – и ничего мне не надо! А с ним морока была, очень уж человек тяжелый! И тут то же самое: сперва жалко, а потом поймешь, что оно лучше. Зачем тебе вертихвостка такая? И была бы, в самом деле, красавица, а то ведь посмотреть не на что, если честно. Не нравилась она мне никогда!

– Меня это абсолютно не волнует, – спокойно ответил Иван.

Лидия помолчала. Вроде радоваться надо: сын не злится, не кричит, не грозит. А ей, наоборот, жутко становится.

– Ты не задумал ничего? – спросила она негромко. – Лучше скажи, Ваня. Кому сказать, как не мате– ри? А?

– Ничего я не задумал. И вообще, я теперь совсем другой человек.

– Это хорошо бы! То есть ты и так неплохой был. – Лидия посмотрела на часы. – Ты вот что. Ты ешь, отдыхай, а я скоро. Телевизор посмотри... Отдыхай, Ваня, отдыхай!

– Для этого и приехал, – ответил Иван. – Отдохнуть.

Но отдохнуть ему не дали. Примчались закадычные друзья Володька Стасов и Колька Клюев. Хлопали друг друга по плечам, обнимались, тиская друг друга с преувеличенной мужской силой, как при борьбе.

– Орел! – кричал Володька. – Ястреб! Меня тоже в ВДВ брали, но я не согласился. Я высоты боюсь.

– У нас и такие были, – сказал Иван голосом, в котором слышались опыт и умение. – Это не считается. Недельная психологическая подготовка – и готов без парашюта лететь!

Володька сел за стол, взял пирожок, откусил, сколько ширина рта позволила, и сказал:

– Ойга хамух хыхоит, хыхал?

– Слыхал.

– А он, – прожевал Володька и указал на Кольку, – вообще свидетелем идет.

– Это Дашка все, – сказал Колька. – Говорит: я у Ольги буду свидетельницей, а ты уж у Андрея, это, говорит, правильно... Я думал, в самом деле, так надо...

– «Так надо!» – передразнил Володька. – Скажи лучше – боишься свою Дашку! Нет, на фиг, на фиг, я вообще не женюсь! Одному веселее. И не обманет никто. Я тебе говорил, Ваня, я предупреждал!

– Чего это ты говорил? – спросил Иван не потому, что не помнил, а потому, что хотел еще раз услышать.

– Жениться не надо до армии! Как я говорил, так и вышло! Андрюха парень неплохой, но я бы ему рыло набил, как минимум! А ей бы тем более ноги выдернул.

– Грозный ты, я смотрю, – оценил Иван, не очень весело улыбаясь.

– Нет, а что – так оставить? Лично я бы такую подлянку не простил! Как на Кавказе у этих... ну, кровная месть. Взял ружье и промеж глаз! Обоим!

– Ты был на Кавказе? – со значением поинтересовался Иван.

Володька на это значение не обратил внимания и не уважил военного опыта Ивана, даже наоборот:

– А что, ты был? Тебя там не контузило? Ушибленный какой-то. Коль, глянь на него! Сидит, будто ему в харю не наплевали.

Иван предупредил:

– Ты поаккуратней выражайся. И я без тебя разберусь, понял?

– Ага, дадут тебе разобраться! – не унимался Володька. – Тебя на свадьбу-то не позовут.

– Это почему?

– Боятся, почему! И зря! Надо им сказать: бояться нечего, сидит Ваня дома весь оплеванный и тихо утирается! Ладно, все, закрыли! Давай хоть выпьем за встречу! – Володька заозирался, ища глазами бутылку, которая, по его мнению, обязательно должна быть в доме, куда вернулся солдат из армии. Но Лидия сына угостить остереглась, а сам он не попросил. И бутылки Володька не увидел. А Иван сказал:

– Потом.

Тут Володьку совсем завело. Он даже очередной пирожок положил, не доев, встал и пошел к двери. Обернулся с видом крайней обиды:

– Может, ты сам без парашюта пару раз прыгнул? А? Коль, ты смотри, он с друзьями даже выпить не хочет!

– Потом, я же сказал!

Колька, сострадая Ивану, поддержал:

– В самом деле, успеется...

– Приятно посмотреть! – закричал Володька. – Настоящие мужчины, ё! Одному баба на шею села, другому... А, мне-то что! – махнул он рукой и вышел.

Колька помолчал. Взял тоже пирожок, повертел в пальцах и положил обратно. Наконец спросил:

– Вань, в самом деле, чего делать-то собираешься?

Иван повернулся к нему резко и несправедливо:

– А тебе-то что? Ты чего вообще расселся тут?

Колька удивился:

– Я стою вообще-то, – сказал он, потому что действительно все это время не присаживался.

– Ну, и иди тогда!

Колька помялся и вышел, а Иван сжал руку и ударил кулаком по столу.

Ударив кулаком по столу, Савичев воскликнул:

– Так и жизнь проходит!

– Да, – согласился Мурзин, который сидел перед ним. Савичев, не дожидаясь свадьбы, вот уже третий день предается светлой грусти и изливает ее в разговорах, благо в собеседниках недостатка нет. С утра вот Мурзин заглянул – и остался.