Никто также не удивился, когда при пожаре своего дома Читыркин бросился в огонь и, здорово обгорев, вытащил оттуда не деньги, не облигации, не телевизор и даже не жену Риту (которая, правда, вскоре сама выползла из окна, полузадохшаяся), а свою охотничью лайку Стрелу; она в ту ночь была дома из-за болезни лапы, Читыркин накануне ее лечил и бинтовал. От огня и дыма Стрела ошалела, выла и не могла найти выход, вот Читыркин и рискнул. Потому что деньги, облигации, телевизор и даже, извините за откровенность, жена – дело наживное, а второй такой собаки, такой умной и находчивой, не сыскать нигде и никогда. Без нее Читыркину охота не в охоту, а без охоты ему вообще не жизнь, следовательно, речь шла опять-таки не о собаке, а о жизни.

И наконец, никого не поразило, когда проходящие цыгане выменяли у однорукого бывшего гармонис– та Репчина его корову на отличную, хромирован– ную, настоящую импортную губную гармошку; подобной Репчин в жизни не видел, вот и соблазнился. И играл, не переставая, дня три, уйдя из дома и бродя вдоль Курусы, пока жена не настигла его, не отобрала и не сломала гармошку. Но Репчин об этом обмене все равно никогда не жалел и считал, что поступил правильно.

Короче говоря, вернемся в качестве примера к одному из самых верных приоритетов: если вы встретите анисовца в чистом поле и скажете: вот тебе тысяча рублей, а вот тебе бутылка водки, выбирай! – он в ста случаях из ста выберет бутылку. Он, конечно, понимает, не дурак, что за тысячу рублей этих бутылок можно купить целый ящик – но до этого ящика надо еще добраться, а бутылка – она уже тут, во всей своей реальности, ценность ее осязаема и несомненна.

Поэтому, повторяем, кража кондиционера показалась анисовцам пустяком.

Кража кондиционера показалась анисовцам пустяком, но не пустяком она показалась Льву Ильичу Шарову. В ней он увидел общую тенденцию.

Впрочем, началось все чуть раньше, еще до кражи, с момента, когда вернувшийся из больницы Шаров-старший на правах директора ОАО «Анисовка» начал ревизовать хозяйство и в первую очередь винзавод. Там он нашел множество упущений, а главное, что его возмутило, – падение производительности.

– Почему выход сока меньше, чем в прошлом году? Жмете плохо? – спрашивал он Геворкяна.

– Жмем хорошо, – ответил Геворкян. – Яблок меньше, Лев Ильич. Урожай меньше. Год такой.

– А у меня договора! И заказчикам все равно, какой год!

– Я отвечаю за технологический процесс, Лев Ильич, – заметил Роберт Степанович. – Я за урожай не отвечаю. У вас ко мне лично есть претензии?

– Не болеете вы за производство! – укорил Лев Ильич.

– Я делаю оптимально, что могу. А болеть за производство или нет – это дело моей совести. Если бы мы производили не эту отраву, а то, что я предлагаю, то есть приличное вино, я за такое дело не только заболею – я за него умру, если хотите!

И Геворкян ушел в цех.

Лев Ильич поехал в сады, и там ему показалось, что люди не бойко работают, без души. Поругался.

Заехал в мастерские: Микишин с Савичевым в домино играют среди бела дня, ссылаясь на обеденный перерыв.

Заглянул на строительство дома – и окончательно взбеленился, когда нанятый им в городе опытный бригадир Бычков пожаловался, что каждую ночь со стройки тащат доски, кирпичи и шифер.

Лев Ильич прыгнул в свой джип марки «Лендровер» и помчался к администрации.

В администрации Андрей Ильич и Кравцов играли в шахматы. Играли они не на одной доске, а каждый на своей. Это Андрея Ильича придумка.

– Ты милиционер, – сказал он Кравцову. – Когда ты сидишь и ничего не делаешь, никто не удивится. А когда я сижу и ничего не пишу или бумажек не ворошу, народ подумает: власть бездействует. Всем не объяснишь, что у власти тоже есть право на отдых. Тем более умственный.

Поэтому, когда кто-то входил, Андрей Ильич тут же убирал доску на тумбочку стола. Но сейчас никого не было, милиционер и глава администрации предавались умственному отдыху.

– Дэ-два – дэ-четыре, – осторожничал Шаров. – Ну вот, брат приехал, мне теперь полегче.

– Аш-семь – аш-шесть, – тоже не спешил Кравцов. – Заходил ко мне. Заботливый и энергичный мужчина. Сразу спросил, не нуждаюсь ли в чем...

– Это он молодец, умеет. Проявляет заботу... А-два – а-четыре, – развивал тактическую постепенность Шаров.

– Слон эф-восемь – бэ-четыре, – решился Кравцов. – А почему иногда говорят – село, а иногда – деревня? – спросил он вдруг.

– Цэ-два – цэ-три, – не поддался Андрей Ильич на провокацию. – Почему село, говоришь? Вообще-то у нас было как? Если нет церкви – деревня, если есть церковь – село. У нас церковь есть.

Тут он глянул в окно, убрал доску и углубился в толстую амбарную книгу.

В администрацию стремительно вошел Лев Ильич. Кивнул брату и подсел к Кравцову. Не рассусоливая, начал разговор жестко:

– Значит, так, товарищ старший лейтенант! Кублаков, ваш предшественник, работал лениво, плохо и грубо.

– За это его утопили? – спросил Кравцов, продолжая изучать положение фигур на доске.

– Кто утопил? – удивился Лев Ильич.

– Это у него такая идея, – объяснил Андрей Ильич.

– Не у меня, – поправил Кравцов. – Народ говорит. А народ зря не скажет.

– Народ! – возмутился Лев Ильич. — Я вам сейчас расскажу про народ! В деревне процветает мелкое воровство! Оно еще в советское время укоренилось, но сейчас надо в людях чувство своей собственности развивать – раз! И чувство уважения к чужой собственности – два! Я не хочу сказать, что Андрей Ильич попустительствует...

– А ты попробуй, скажи! – ввернул Шаров-младший.

– Но в одиночку он ничего сделать не может! – гнул свою линию Лев Ильич. – А Кублаков, как я говорил выше, своей должности не вполне соответствовал! Вам надо развить такую деятельность, чтобы все четко усвоили: неотвратимость наказания за любое правонарушение! Это самый важный милицейский принцип, не так ли? Вор должен сидеть в тюрьме! Правильно?

– Не совсем. Самый важный милицейский принцип не неотвратимость наказания преступника, – с некоторым трудом выговорил Кравцов, – а неотвратимость защиты населения. Да, вор должен сидеть в тюрьме. Но честный человек – не должен.

– Пожалуйста, без теории! – запротестовал Лев Ильич, хотя сам в нее и завел. – Я хочу, чтобы в Анисовке у людей кончилась психология безнаказанности, понимаете? Пример нужен! Надо просто-напросто поймать кого-нибудь и устроить показательный процесс!

– Как при Сталине? – уточнил Кравцов. Лев Ильич отмахнулся:

– При чем тут Сталин? Вы политику не припутывайте мне! Я не из Сталина исхожу, а вообще, между прочим, из Библии!

И Андрей Ильич, и Кравцов посмотрели на Льва Ильича с удивлением. И Цезарь, лежавший тут, тоже поднял голову и слегка склонил ее вбок, словно удивляясь.

– Да! – продолжил Лев Ильич. – Там ясно сказано: не укради! Без комментариев! То есть украл человек миллион или доску – все равно украл, пошел на преступление! И надо, чтобы до людей это дошло! Вот возьмем одного, поставим перед всеми – сразу станет ясно! Я проехался сегодня по хозяйству, и у меня волосы дыбом встали!

Андрей Ильич и Кравцов посмотрели на облысевшую голову Льва Ильича, размышляя, что он имел в виду. Цезарь, казалось, размышлял над тем же воп-росом.

Лев Ильич кипел:

– С завода оборудование тащат! Пусть по мелочи – гайки, гвозди, но тащат! Из сада яблоки волокут ящиками и мешками! С ферм корма прут! А дом мой? – Лев Ильич достал листок и начал зачитывать. – Восемнадцать листов шифера! Полторы сотни декоративного кирпича! Четыре мешка цемента! Рулон линолеума! Доски обрезной непрофильной метров двести...

– Постой, брат, постой! – поднял руку Андрей Ильич. – Это уже мне обида! Получается, я тут без тебя отдал дом на разграбление? У тебя там забор, колючка и два сторожа посменно сидят! Вот с них и спрашивай! И с бригадира своего, жулика! Сам его привез из города, сам и расхлебывай!