— О ваших производственных успехах, Бурнусов, вы будете потом рассказывать соседям. Но мне почему-то кажется, что это не сможет повлиять на вашу судьбу. А вот чистосердечное признание своей вины всегда учитывается.

— Такое скажете, начальник! Ну в чем я виноват?

— Итак, вы хотите сказать, что позавчера вечером не были на даче гражданки Ситник?

— Конечно, не был.

— Утверждаете?

— Утверждаю.

— А вот эксперты придерживаются совсем иного мнения. Убивая Олега Ситника, вы, Бурнусов, размахнулись и оцарапались о гвоздь. Разодрали рубашку, оставив на гвозде нитку из нее и следы крови. Вот, прошу ознакомиться с выводами экспертов, — придвинул он бумаги.

Хаблак, сидевший в стороне и не вмешивавшийся в допрос, увидел, как изменился Жека: все-таки он был стреляным воробьем и не мог не знать, что означают выводы экспертов. Он как-то слинял, плечи у него опустились и губы задрожали, будто он собирался заплакать. Сунул руки между колен, съежился и неуверенно ответил:

— Я же хотел только напугать его...

— И для этого ударили монтировкой по голове?

— Так уж получилось... Он у меня девушку отбил, понимаете, я ее люблю, и он, падло, тоже...

— Имеется в виду, Розалию Ютковскую?

— Ее, а кого же еще... И ваш... — кивнул он на Хаблака, — все уже вынюхал. Но ведь, ей-богу, клянусь, случайно... Ревновал ее и хотел проучить, пускай к чужим девчатам не лезет, ударил, значит, а он упал.

— Кто дал вам адрес дачи и откуда узнали, что Ситник в тот вечер приедет туда?

— Роза сказала.

— Сама или случайно узнали?

Бурнусов задумался.

— Случайно, — ответил он наконец.

— Как это случилось?

— А мы с ней разговаривали: говорит, сегодня Олег мне свидание назначил в Русановских садах.

— Прямо так вот и сказала?

— А как же еще?

— И даже дала адрес дачи? — в голосе Дробахи слышалась нескрываемая ирония.

— А что? Дала. Разве это секрет?

— И вы поехали туда, чтобы проучить Ситника?

— Виноват, гражданин начальник, но голову потерял от ревности... Что-то на меня нашло, ну, думаю, я тебе не прощу, зачем к Розке лезешь, падло вонючее! Если стишками балуешься, то, значит, и чужих девушек красть можно?

— Как отперли дачу?

— Там замок — одно горе. Гвоздем колупнул, и готово.

— Вошли в кладовку и ждали там Ситника?

— Ждал, зачем отказываться?

— И долго?

— Минут двадцать.

— И за это время не остыли? Стоя в темноте?

— Нет, начальник, в груди так и пекло, я весь кипел и не знал, что делаю. Виноват, но так уж случилось.

— В это время на улице уже темно, в кладовке и подавно. Как увидели Ситника? И надо же было еще попасть по голове?

— А я с фонариком... Посветил, когда он через порог...

— Чем ударили?

— Вы правильно сказали: монтировкой.

— Из машины?

— Да.

— И одним ударом размозжили ему череп?

— Так уж случилось.

— А потом?

— Испугался я. Испугался и уехал.

— Но ведь Ситник еще, возможно, был жив. Если собирались только проучить, надо было вызвать «скорую помощь» или отвезти его в больницу.

— Перепугался я...

— Бить не перепугались, а когда упал — испугались?

— Получается, что так.

Следователь достал из стола деньги, найденные в квартире Бурнусова.

— Вы утверждаете, что эти деньги ваши?

— Мои.

— Долго собирали?

— А я, начальник, неплохо зарабатываю. Поинтересуйтесь в гараже. Не меньше трех сотен в месяц. А если с прогрессивкой, то и до четырех.

— Для чего собирали деньги?

— Так я с Розкой, значит... А девушки деньги любят.

— Да, Розалия Ютковская любит, — согласился Дробаха. — Часто бывали с ней в ресторанах?

Бурнусов понял, куда клонит следователь, и ответил неуверенно:

— Не так уж...

— Только вчера вы истратили в ресторане «Метро» свыше пятидесяти рублей. Было такое?

Бурнусов зло покосился на Хаблака.

— Было.

— Взяли сотню отсюда? — следователь похлопал ладонью по пачке.

— Что, других нет?

— Здесь три тысячи девятьсот. Очевидно, получили от кого-то четыре тысячи...

— Кровные... — Бурнусов приложил руку к сердцу. — Честно заработанные и сэкономленные. Во всем себе отказывал.

Дробаха укоризненно покачал головой:

— Следовательно, вы утверждаете, что сотню из пачки не брали?

— Не брал.

— И давно не прикасались к пачке?

— Дней десять. В зарплату полсотни положил. И все.

Дробаха аккуратно снял деньги с газеты, разгладил ее на столе. Ткнул пальцем в дату на первой странице.

— Нехорошо лгать, Бурнусов. Позавчерашняя газета.

— Выходит, забыл... — заерзал на стуле Жека. — Ага! — ударил он себя ладонью по лбу. — Точно, купил газету в киоске, прочитал, а потом вспомнил, что старая уже обтрепалась. Да и на деньги посмотреть захотелось. Завернул в свежую газету.

— Где покупали?

— Что?

— Газету, Бурнусов.

— В киоске. Напротив моего дома. А что?

— Так и запишем: вы утверждаете, что купили газету позавчера в киоске напротив дома.

— Точно. Уже и «Правду» купить нельзя?

— Можно, Бурнусов, даже нужно. Но чем вы можете объяснить, что эта газета напечатана в Одессе? — Следователь быстро перевернул «Правду», провел ногтем по последней строке. — Видите, так и написано: «Газета передана в Одессу по фототелеграфу».

— А я знаю, что они там пишут? — растерялся Жека.

— Газеты, продающиеся в Киеве, печатаются в киевских типографиях. А где вы взяли эту? Кто передал вам деньги, Бурнусов? И за что?

— Но я же говорю...

— Вы сказали неправду, Бурнусов. И если будете продолжать лгать, этим только ухудшите свое положение.

Жека уставился в пол. Наконец как-то обессиленно развел руками и сказал:

— Не хотел я, да он принес деньги... А Олег этот проклятый возле Розки вертелся — черт попутал, начальник, не знаю, как все это и случилось...

— Давайте вместе разберемся, — вежливо предложил следователь. — Итак, с чего все началось?

— Спал я после смены, — хриплым голосом начал Бурнусов. — Поздно вернулся, сплю, а тут звонят. Заходит, интересуется, живет ли здесь такой-то. То есть я... Да, подтверждаю. Он садится и говорит: «Хочешь иметь четыре куска?» Кто ж не хочет? И я хочу, однако за что? А он: «Олега Ситника знаешь?» Знаю, черт бы его побрал, почему не знать фрайера? «Надо его убрать, говорит. Чистое дело, и четыре куска твои». Не хотел я, начальник, точно не хотел, и даже четыре куска не привлекали. А он, фуфло, развернул газетку — и денежки будто языки показывают. Дразнятся, суки, кто тут выдержит? А «бабки» мне во как нужны — Розка брючный костюм хочет, да и ребятам в парке задолжал. К тому же этот фрайер Ситник вот где у меня сидит, я бы его и задаром... — Бурнусов запнулся. — Оставляй, говорю, деньги. А он завернул их, положил в портфель, погрозил пальцем и возражает: «Получишь вечером после дела». И сообщает, что в половине восьмого Ситник приедет на дачу, там никого — делай все, что хочешь. Говорит: «Я тебя с половины восьмого до восьми у станции метро «Левобережная» буду ждать, там и деньги получишь». В четыре я заступил, по городу поездил, не хотел я этого, но черт попутал, дай, думаю, попугаю фрайера, ну и поехал...

— А этот человек ждал вас?

— Как и договорились, у «Левобережной». Сел в машину, я ему и докладываю: порядок. А он только засмеялся: я, мол, знал, что будет порядок, деньги вынул, на сиденье оставил, а сам вышел.

— Где?

— Возле гостиницы «Славутич».

Дробаха переглянулся с Хаблаком, и майор, не говоря ни слова, встал. Вышел и вернулся через несколько минут, когда следователь записывал приметы человека, заплатившего Бурнусову четыре тысячи за убийство: пожилой, за пятьдесят, в сером костюме и черном берете, среднего роста, уши хрящеватые, нос приплюснутый, а лоб морщинистый. Портрет получился довольно выразительный. Жека подобострастно смотрел на следователя: знал, что его ждет, но все же надеялся хоть как-нибудь смягчить свою судьбу.