— Давайте, — согласился Краусс. — Только быстро.

Валбицын поспешил к винтовой лестнице. Кранке потянул свой большой чемодан к выходу, а Краусс задержался в подвале. Дождался Валбицына и, глядя, как тот упаковывает бутылки в рюкзак, сказал:

— Самолет может взять лишь двоих...

— То есть?.. — не понял Валбицын.

— Я говорю — двоих... Неужели надо разжевывать?

— Имеете в виду?.. — Валбицын смерил штурмбанфюрера недоверчивым взглядом.

— Да, меня и вас.

— А Кранке?

Краусс рубанул воздух ладонью:

— Насколько мне известно, для вас это не так уж и сложно... Только где-то там, в парке. И без шума.

Валбицын едва заметно поморщился.

— Неужели лишь двоих? — переспросил он. Краусс кивнул, и Валбицын вздохнул. — Хорошо, — сказал, но без особого энтузиазма. — Если нет иного выхода...

Краусс пропустил его вперед. Они догнали Кранке уже в аллее. Гауптштурмфюрер шел согнувшись от тяжелой ноши. Он шагнул в сторону, давая дорогу. Краусс обогнал его, а Валбицын замедлил шаг и нащупал в кармане нож, острое лезвие которого выбрасывалось от легкого прикосновения к пружине. Оглянулся: старый Георг стоял на крыльце и смотрел им вслед. В принципе Валбицыну было наплевать, что подумает о нем камердинер, однако все же решил подождать немного, зная, что дальше, неподалеку от ворот, аллея суживалась и круто поворачивала. Тут вплотную к ней подступали кусты сирени — удобное, укромное место. Кранке и не пикнет.

Валбицын посмотрел на гауптштурмфюрера, и что-то, наподобие жалости, шевельнулось в нем. Все же плохо, что самолет берет лишь двоих. Вон как старается Кранке. Чемодан чуть ли не отрывает ему руку — собрал самое ценное, кажется, в чемодане есть два или три полотна довольно известных художников. Оберштурмфюрер Телле не без зависти рассказывал когда-то, что Кранке ограбил во Львове какого-то богатого еврея...

Подумав о картинах, Валбицын решил, что чемодан вряд ли следует оставлять: американцы — деловые люди и смогут заплатить за это барахло неплохие деньги. В конце концов, можно поделиться с Крауссом... Теперь уже согбенная фигура гауптштурмфюрера не пробуждала в нем каких-либо теплых эмоций.

Аллея повернула к воротам, кусты вплотную подступили к ней. Валбицын достал нож. Шагнул в сторону, примеряясь к спине Кранке, нажал на кнопку, ощутив короткий рывок лезвия, поймал напряженный взгляд обернувшегося Краусса и ударил гауптштурмфюрера сильно и точно, как когда-то на тренировках в юнкерском училище.

Жеребец бил крепким копытом в деревянную перегородку стойла и раздраженно фыркал. Миша спустился с сеновала и дал ему пить, затем вывел на двор и пустил его побегать в загоне.

Вороной стал дыбом и заржал, радуясь свободе. В конюшне откликнулась кобыла. Миша оглянулся и увидел в дверях Карла. Старик погрозил ему кулаком, указал на жеребца, а потом выразительно обвел рукой вокруг шеи, показывая, что угрожает юноше. Однако Миша лишь захохотал в ответ. Карл с поднятыми кулаками бросился на него, но Миша взял его за грудки и сильно тряхнул. Карл испуганно вытаращил глаза и пробормотал:

— Графский конь, самого Генриха фон Шенка, знаешь, что тебе будет?

— А мы теперь вашего фон Шенка туда же отправим. — Миша повторил жест Карла, не без удовольствия наблюдая, как попятился конюх.

— Точно с ума сошел... — прошамкал конюх, однако, видно вспомнив свое неоспоримое превосходство над ничтожным восточным рабочим, заорал гневно: — Поставь, говорю, коня в стойло!

Миша заложил два пальца в рот, свистнул по-разбойничьи, и жеребец, всполошившись, стал дыбом. Карл поспешно отступил, а юноша насмешливо бросил ему:

— Иди, дед, домой спать! — Хотел добавить что-то, но вдруг увидел над Штокдорфом самолет: он развернулся над селом, накренившись на крыло, летел низко и медленно прямо на конюшню. И снова Миша заметил красные звезды на крыльях и даже пилота в кожаном шлеме, кажется, вроде бы поймал его внимательный взгляд и, переполненный радостью, подбросил кепку и закричал:

— Наши!

Самолет снова лег на крыло и круто повернул. Миша решил, что он сядет рядом на лугу, но рев мотора отдалялся в сторону охотничьего дома, и Миша увидел, как самолет клюнул носом и стал снижаться.

«Уже пошел на посадку», — сообразил он.

Но ведь самолет с красными звездами сел на поле, примыкающем к охотничьему дому, а там вчера вечером остался Бобренок с товарищами. Выходит, это майор вызвал самолет. Вчера ему на помощь примчался танк с автоматчиками, а сегодня — самолет. Это вовсе не удивило Мишу — он сразу разглядел в майоре большое начальство. Юноша подумал немного и бросился к конюшне. Взял седло и уздечку, перескочил через жерди загона, но жеребец разыгрался и не шел к нему. Миша громко обругал вороного и все же, приноровившись, поймал и взнуздал его. Накинул седло, туго затянул подпругу и, открыв ворота загона, вскочил на коня. Не сдерживал жеребца, наоборот, хлестнул прутом, и тот помчался прямо по засеянному полю к дороге, ведущей в обход Штокдорфа к парку фон Шенка.

А Миша все подгонял вороного. Юношу бросало в седле, едва держался. Ему казалось, конь подведет его и он прозевает самое интересное. На мгновение мелькнула мысль, что нарушает приказ майора, отославшего его, однако тут же успокоился: это ведь было вчера — действительно, Бобренок приказал ему возвратиться домой, но с тех пор прошла целая ночь, и теперь он может понадобиться майору.

Когда за Крауссом закрылись двери охотничьего дома, Мохнюк перебежал за кустами к месту, где затаился Бобренок. Привалился к майору, выдохнув ему в ухо:

— Он... Сам штурмбанфюрер Краусс!..

Бобренок успокаивающе похлопал его по плечу:

— Я так и понял.

— Видите, что придумали: наш самолет... И где смогли взять?

Бобренок свистнул дроздом, и чуть ли не сразу из сиреневых зарослей вынырнул Толкунов. Победно улыбался.

— Слетелись пташечки, — сказал он возбужденно, — и сейчас мы их накроем...

— Да, теперь уж никуда не денутся, — согласился Бобренок.

— А какой наглый! — воскликнул Толкунов. — Ты видел: шел по аллее, как у себя дома.

— Привык. Наверно, не раз бывал у фон Шенка. И это нам на руку. — Бобренок, помолчав немного, продолжал: — Будем брать их возле ворот, где твоя засада, старлей. Там кусты подступают к самой аллее. Мы с капитаном дождемся их у самых ворот, а ты подстрахуешь нас в кустах. Если случится осечка, побегут только в твою сторону.

— А самолет? — спросил Толкунов. — Неужели выпустим? Может, раньше возьмем пилота?

Бобренок решительно покачал головой:

— К самолету надо идти полем, незаметно не подберешься. Пилот может заметить опасность и успеет поднять машину в воздух. Как тогда брать Краусса с компанией?

— Жаль.

— Думаешь, мне не жаль? Попробуем взять их аккуратно, а потом уже пилота...

— Точно! — Толкунов засунул ладони под мышки, отогревая. — Пошли, майор, надо разделаться поскорее с этой сволочью.

Сразу за воротами начинались буйные заросли каких-то кустов, заслонявших калитку со стороны поля. Пилот не мог видеть, что делается тут. Высокий деревянный забор огораживал парк. Когда-то, вероятно еще до войны, его покрасили зеленой масляной краской, чтобы не выделялся среди кустов и деревьев, но от солнца и дождей краска пожелтела и кое-где облупилась, а доски рассохлись, образовав щели. Выбрав удобную позицию за воротами, Бобренок стал правее калитки и прилип глазом к промежутку между досками, выглядывая эсэсовцев. Должны появиться с минуты на минуту: вон пилот нетерпеливо расхаживает по полю — наверно, считает секунды...

Отчего же ему волноваться, подумал Бобренок, небо чистое, на поле ни души, только по дороге, сбегающей с холма, движется одинокая фигура — скорее всего, крестьянин из Штокдорфа. Может, пришел взглянуть на озимые или спешит в гости к знакомым. Правда, немцы теперь, возможно, не ходят в гости — хотя война в основном и миновала эти места, осторожность не повредит. Вон самолет с красными звездами почему-то приземлился, примяв озимые, далеко от ближайшего советского гарнизона...