— Что, будете смотреть картотеку?

— Успеется, — сказал он. — Мы с вами вчера не договорили…

— О чем? Я не помню. Какая-то смутная была беседа.

— О фольклоре. О русском в целом и местном в частности.

— Начинаю припоминать. Вы, кажется, убеждали меня, что здешние жители додумались до энергетических вампиров.

— Конечно, так их не называли. «Огненные змеи» звучит не в пример эффектнее.

— Огненные змеи? Это что-то вроде драконов?

— Вовсе нет. Это такая нечистая сила, летает по небу в виде огненных змей… и посещает исключительно безутешных вдов. Там змеи принимают облик умерших мужей и, хотя напрямую об этом говорить избегают, исполняют супружеские обязанности.

— С точки зрения издателя, эротика — это правильный ход. Только при чем же тут вампиры? Это уж, извините за выражение, инкубы…

— Эротика в данном сюжете не главное. Ведь все делается для того, чтобы отнять у бедных женщин их жизненную силу. Пока они не умрут. Если это не энергетические вампиры, то не знаю, что же еще так называть.

— Ну… пожалуй. Если вы все это не придумали. Долгими зимними вечерами.

Кутырин обиделся:

— Если не верите, справьтесь в книгах. Это вообще сюжет для России общий. Просто здесь он как-то особенно популярен. Я даже не представлял, что в наше время о таких вещах можно рассказывать как о реальных.

— Да, чувствую, первоначальная подготовка у вас имеется.

— Надеюсь. И знаете, что еще меня в здешнем фольклоре удивило? Никаких змееборческих сюжетов, никаких героев-драконоборцев, как в Муроме или Казани, — и это при таком количестве змей в окрестностях…

— Что вы, во время оно сентиментальные иностранцы писали, будто края эти столь благодатны, а жители столь добры, что даже змеи здесь не кусаются. Так они трактовали в изобилии водившихся здесь ужей.

— Судя по тем сказкам-былинам, не такая уж была здесь благодать. Однако без мифической подкладки. Чисто конкретные разборки князей друг с другом, русских с татарами, разбойников с солдатами…

— А вы собираетесь это опровергнуть.

— А скучно как жить без мифологической подкладки. Холодно.

— Все равно я не могу понять, при чем тут библиотека Алатырских.

— Я и сам в точности не понимаю. Но есть некоторое предчувствие… Это правда, что библиотека лежала в подземелье?

— В подвале. Подземелье — это несколько иной жанр.

— А мне говорили, что здесь есть подземные ходы.

— Да тут вокруг старых зданий вся земля изрыта. В основном кладоискатели постарались и археологи разных калибров. Так что подземных ходов тут полно. Лавкрафт бы восхитился. Но Говарды Филлипсы сюда не шибко заезжали, все больше буревестники революции.

— Отчего же. Льюису Кэрроллу, я слышал, в этом городе очень понравилось. И он тоже кое-что понимал в подземельях.

— Он понимал, — коротко отозвалась я.

И на этом нас прервали. Пришли студенты — смотреть издание «Британской энциклопедии» 1937 года: оно полнее последующих. Помню, как они изумлялись тому, что «Британика» на английском. Поэтому я подвела Кутырина к шкафам с картотекой, указала нужные ящики, а сама занялась молодежью, жаждущей не столько знаний, сколько стипендий Британского совета. Потом из читального зала вернулся Пеппер, и мы с ним в четыре руки заполнили новую заявку. Потом я писала ответ Центральной библиотеке Мадьяростага, требовавшей от нас, тоталитарных варваров, возвращения книжных сокровищ, захваченных при набеге в 1945 году. Не иначе, булгары скоро своего потребуют — и с большим основанием.

Когда я покончила с этой бодягой, Кутырин уже ушел. Так что я еще успела заглянуть в «Мифологическую энциклопедию» и посмотреть, что там написано об огненных змеях. Статья показалась мне вполне удовлетворительной. И объясняла все ясно и доходчиво. В отличие от разговоров Кутырина… Кэрролла зачем-то приплел, подземелья. Надо будет спросить у Пуси, кажется, есть такая игра — «Драконы подземелий». Драконы, понимаешь, змеи… огненные. В «Мифологической энциклопедии» ничего не говорилось о том, имелись ли у огненных змеев крылья. Но как-то же они летали?

Вечером в виде исключения не было метели, и, если очень пристально приглядываться, можно было рассмотреть на шпиле Епифаньевской церкви черное крыло.

Это всего лишь флюгер. Чугунный, потому и черный. Однако флюгерам над кровлей православных храмов быть не полагается. И старые люди всегда говорили, что это неспроста. Что крыло это простер над улицей невидимый снизу черный змей, обвившийся вокруг шпиля. И много чего другого.

Промышленник Епифаньев прожил долгую жизнь и щедро жертвовал на монастыри, строил церкви, что не помешало согражданам именовать его «семенем антихристовым». А на смертном одре он, говорят, превратился в крылатого змея и улетел. И токмо тень гада навсегда запечатлелась над местом поруганной благодати. По всей вероятности, эти слухи исходили из кругов нового поколения промышленников. Все они были старообрядцы, и для них Епифаньев был не только конкурент, но супостат истинной веры. Связанные круговой порукой, умело воздействуя на умы, ибо, преследуемые властью, овладели этим искусством в совершенстве, они вытеснили Епифаньева с ключевых позиций и если не довели до сумы и долговой ямы, то купеческую гордость, которая хлеще дворянской, поломали. Так что не пошло ему впрок добро князей Алатырских.

Хотя злорадствовать тут нечему. Старообрядцы тоже благоденствовали недолго. Вера запрещала им водку, табак, театры и карточную игру. Но они нашли игру поазартнее — швыряли деньги не на рулеточное колесо, а на революцию. И доигрались.

У всего, что случилось потом, были и положительные стороны. Например, здание кадетского корпуса передали библиотеке — тогда она была имени Крупской и лишь в последние годы в качестве патронессы заполучила Екатерину Балабанову.

Епифаньевской церкви тоже повезло — ее не взорвали и не превратили в склад. Там был музей народно-прикладного искусства, один из самых посещаемых в городе. Правда, недавно епархия вспомнила о ней и предъявила свои права. При том оказалось, что здание основательно обветшало и требует ремонта, а денег у городской казны, как водится, нет. Так что сейчас церковь заперта, но, говорят, весной начнут ремонтировать, а там и заново освятят… О том, что церковь эта — «неправильная», и о змее на крыше теперь никто не помнит. А может, сейчас не принято говорить о таких вещах.

Епифаньеву тоже повезло — посмертно. Он стал считаться образцом благотворителя. В его жизнеописании в сборнике «Именитые граждане», пару лет назад поступившем в библиотеку, ни слова нет о «семени антихристовом». И о разоренном князе Алатырском — тоже. Отчасти чтобы не затенять светлый образ промышленника, отчасти потому, что дворян, особливо титулованных, чтут нынче с еще большим трепетом, чем двести лет назад.

Поэтому о князе предпочли забыть.

Но, как выяснилось, не все.

В последующие дни я не видела Кутырина. Была моя очередь дежурить в отделе периодики. Там нет постоянного работника — никто не хочет идти, все сразу увольняются, наплевав на стаж, настолько безобразные в этом отделе условия. Но дирекция нашла выход — примерно раз в два месяца каждая из сотрудниц отправляется туда отбывать повинность сроком на неделю. Этот срок я мотала, помянув сладостным новым стилем тех итальянцев и аргентинцев, кто воспел труды в библиотеках. Романтики! Хуже библиотек (а особенно этого отдела с его неистребимым грибком, заражающим все со скоростью химического оружия) только архивы. Но воспевать архивы пока извращенцев не нашлось.

А по возвращении в родной отдел Петрова сказала мне:

— У этого Кутейкина…

— Кутырина.

— Тем лучше. У него, похоже, серьезные намерения.

— Ты про его книгу?

— Я про тебя. Он про книгу-то ни словом не обмолвился и по каталогам не шастал. Беседы мы с ним вели исключительно о тебе.

— Окстись, Нина. Это не смешно.

Раньше в библиотеку и впрямь заглядывали товарищи из разряда, в наших древних книгах именуемого «хлебоясть», — в поисках жены, «чтоб она меня содержала», со святой простотой говаривали они. Почему-то они были уверены, что стоит им ступить в пределы нашего бабьего царства, как на них бросятся ошалевшие от счастья соискательницы. К таковым предъявлялись, о чем сообщалось с порога, строгие правила — кормилица должна быть молода, красива, здорова, желательно блондинка, желательно девственница и ни в коем случае не иноверка-инородка. Над женихами издевались еще более жестоко, чем над охотниками за наследством Ивана Грозного. Но экономический кризис развеял идею поальфонсировать в библиотечных угодьях даже в самых задрипанных мужичках. А Кутырин к таковым никогда не принадлежал.