Так вот, этот северный ветер непрерывно дул почти неделю, что по нашим бакинским представлениям означало приход зимы. Факт сам по себе рядовой и вполне естественный, но мне он напоминал О конце года и некоторых неприятных для инспектора уголовного розыска событиях, которые я с удовольствием оставил бы в уходящем году.

Но нераскрытую кражу в старом году не оставишь. Конечно, гораздо легче было бы найти настоящего похитителя тигренка сразу после кражи, но время было упущено, пока возились с Мамоновым. Положа руку на сердце, убыток Саблиных от кражи невелик. “Блузки-кофточки” — как выражается Рат Кунгаров. Разумеется, палочка в графе “нераскрытые преступления” не станет от этого тоньше или короче. Она отразится па соответствующих показателях нашего отдела точно так же, как если бы у Саблиных украли подлинник Левитана или гитару Иванова-Крамского.

И все-таки нераскрытых преступлений за весь год по нашему горотделу раз-два и обчелся. Что касается потерпевших, то они давно забыли о краже. Следовательно, дело совсем в другом. Статистика — объективная штука: в большинстве случаев неразоблаченный преступник не возвращается добровольно на стезю добродетели. Это означает, что любое из нераскрытых преступлений может обернуться новым и тут уж приходится переживать.

Вот и эта кража, так сказать, стала “моей любимой мозолью”. Время от времени на нее наступает мое прямое и непосредственное начальство.

Начальник горотдела Шахинов делает это со свойственной ему деликатностью. На очередном совещании он вкратце напоминает о задолженностях по линиям служб, в том числе: “Не все благополучно по линии УР с кражами из квартир”, и мне ясно, что имеются в виду злополучные “блузки-кофточки и плюшевый зверь”.

Начальник уголовного розыска Кунгаров по-приятельски наваливается на “мою мозоль” всей своей стокилограммовой тяжестью. После очередного шахиновского напоминания он вваливается в мою комнату — от его появления она становится совсем крохотной — и интересуется: “Ну, что нового у тебя по тигру?” Он, конечно, отлично знает, что ничего нового у меня нет и поэтому в ответе не нуждается. В разыгрываемой миниатюре Рат сам и автор, и режиссер, а мне отведена роль статиста. “Значит, пока ничего нового?” — сокрушенно качает головой и вдруг, изображая на лице озарение в сто “юпитеров”, словно впервые узнал подробности, продолжает: “Это же надо, как ловко ты припер тогда Мамонова. Неужели он так и сказал: “В глаза не видел никакой игрушки и квартиры тоже?..” Я, естественно, молчу, и Рат традиционно заканчивает: “Вот радость-то…”

Ветер стих, как будто его и не было. Норд всегда и появляется и исчезает внезапно, едва ли даже метеорологи могут достоверно предсказать его поведение.

Конец рабочего дня. Я иду по центральной улице. Тротуары полны, идти не спеша становится все труднее. Растет наш спутник. Все-таки я типичный горожанин: всегда мечтаю о тишине и просторе, а свернуть в боковую улочку выше моих сил.

Я возвращаюсь в горотдел после встречи со своим знакомым: мы помогаем ОБХСС в установлении клиентов одного матерого спекулянта. Мы — это сотрудники уголовного розыска, а если что-нибудь не ладится у нас, ребята из ОБХСС помогают нам своими возможностями. (В этом и заключается смысл таких понятий, как взаимодействие, взаимовыручка, взаимная информация и так далее, которые содержатся в служебных директивах и наставлениях.)

Сотрудники милиции по долгу службы обязаны находить точки соприкосновения с самыми разными людьми. На практике это чертовски трудная вещь. Кто не верит, пусть попробует для начала установить мало-мальски терпимые отношения с соседями по новому многоквартирному дому. Если вам удастся в течение года хотя бы узнавать “своих” жильцов при встрече и добиться ответного раскланивания, не тратьте больше времени и поступайте “в сыщики”, у вас — призвание.

В свое время я именно так и сделал: был убежден, что при желании мне удастся “разговорить” даже каменную статую. Поработав несколько лет, я понял, как сильно преувеличивал свои способности, и меня уже не удивляло, когда некоторые из моих собеседников реагировали на мое присутствие не более настоящих статуй. Однако мой сегодняшний поход был удачен.

Так я шел по улице, мысленно перемежая приятное и неприятное, события давнопрошедшие и “прямо с печки”, и не подозревал, что вот сейчас, буквально через несколько шагов мне опять надавят на “любимую мозоль”, причем весом совершенно ничтожным по сравнению с кунгаровским и тем не менее гораздо более чувствительно.

Размышления размышлениями, но я своевременно увидел выходившую из магазина мне наперерез Лелю Саблину — потерпевшую по злосчастной краже. Реакция у меня хорошая, я мгновенно свернул круто влево, перешел улицу и на противоположном тротуаре прямо уткнулся в поджидавших свою Лелю Игоря и беби. Едва я поздоровался с папой Саблиным, беби дернула меня за полу плаща — слава богу, плащ не протокол допроса, который в аналогичных обстоятельствах с треском разорвался, — и спросила:

— Дядя, а хде мой Усатик?

Одно дело, когда тебе на “мозоль” наступает начальство, и ты вынужден молчать, но в данном случае я просто не знал, что ответить.

Выручила подошедшая мама Саблина. В ее присутствии остальные члены семьи всегда умолкали. Даже беби подсознательно понимала, что Лелю все равно не переговорить.

Я хотел извиниться по поводу затянувшейся поимки вора, но пауза оказалась слишком короткой даже для моей реакции. Заговорила Леля:

— Здравствуйте, здравствуйте… Вот это встреча… Мы только на днях о вас вспоминали, правда, Игорек? Как ваши дела? Все ловите? Ну и работка, хуже чем у Игоря в лаборатории. Я в смысле вредности. А молоко вам не дают?

— Его заслужить надо. Юная гражданка требует своего Усатика, а… — Я беспомощно развел руками. — Одним словом: виноват.

— Да что вы, что вы, она и думать о нем забыла.

— Сиюминутный каприз, — вмешался солидно молчавший Игорь, — увидела вас и вспомнила своего тигра.

— По ассоциации?..

Мы смеемся, и прохожие начинают на нас оглядываться. Едва ли кому-нибудь из них приходит в голову, что эта веселая компания составлена таким замысловатым образом. Просто счастье, что вор взял в квартире всего ничего. Симпатичные эти Саблины, но и они вели бы себя иначе — пропади у них что-то ценное. И это тоже было бы естественным.

— А если всерьез, ребята, — продолжаю я, — то теперь вашего гостя быстро не найдешь. Так уж получилось, что мы его с самого начала за другого приняли.

— И черт с ним.

У Игоря на лице появилось знакомое по прежним встречам выражение: “Мне бы ваши заботы!”

— Конечно, черт с ним, — повторяю я за Игорем, — не ангел. В этом — все дело.

— Скажите, вам действительно важно его найти? Я ведь думала…

— По-моему, важно и нам, и вам, всем, — мягко возражаю я. — Другое дело, кто не нашел. Не нашли мы — милиция. Тут уж вы ни при чем.

— И мы тоже виноваты, — решительно заявляет Леля. — То есть я хочу сказать — Игорь виноват. Конечно. Это ты тогда твердил: “Дался тебе этот ворюга, скоро получу тринадцатую, и купишь себе тряпки”, как будто в тряпках дело. А теперь, наверное, поздно, но я все равно расскажу.

Смысл сбивчивого Лелиного рассказа сводится к следующему. У них в подъезде на первом этаже живет старый инвалид Егор Тимофеевич. Он-то и видел вора или, точнее, слышал. Старик этот — слепой. Не от старости, не от болезни: в войну он был водителем “Т-34”.

— Удивительный человек Егор Тимофеевич, — тараторила Леля. — Живет уже много лет один. Обходится совершенно без посторонней помощи, представляете? Говорят, у него что-то такое с семьей получилось. Еще тогда. То ли жена его после ранения бросила, то ли он сам не захотел инвалидом возвращаться. Одним словом — трагедия, но подробностей никто не знает. Так он очень общительный, любит, чтобы около него остановились, поговорили…

— И знаете, что удивительно, — вмешивается Игорь, — он часто первым здоровается, словно по шагам узнает. И до последнего времени на авторемонтном работал, в сложных механизмах вслепую копался.