Я объехал пятиэтажный дом и повернул назад, в центр. В управлении горкоммунхозом мне повезло: Анатолий Михайлович — бригадир “газовщиков” оказался на месте. Каких-нибудь три года назад соседи называли его не иначе как “Толян — проклятье двора”. Участковому он оказался не под силу, зато наша Аллочка — инспектор детской комнаты — пришла, увидела и победила. А после службы в армии “Проклятье двора” превратился в интересного, статного парня, за которым наверняка бегают, только уже не соседи, а девочки.

А улыбка у него — прежняя: девять на двенадцать; именно из-за нее Алла Александровна тогда сразу сказала: мальчишка с такой улыбкой не может быть по натуре плохим.

Я вкратце рассказал ему о происшедшем. Услышав об ударе бешбармаком, Анатолий нахмурился, от улыбки не осталось и следа.

— Что нужно делать? Вечером соберу ребят. — Анатолий — командир отделения комсомольского оперативного отряда.

— Помощь ребят, может быть, и понадобится, а сейчас нужна твоя, лично. Надо сегодня же побывать в “пятиэтажке”. Обойди квартиры в порядке внеплановой проверки газовых плит. Поговори с жильцами, кто-то из них наверняка видел убегающего преступника, может быть, даже двоих; второй мог стоять, за углом, прикрывать от случайных прохожих со стороны переулка. В общем, тут требуется не сила, а изобретательность, умение завязать беседу. Ты — парень коммуникабельный, я очень на тебя надеюсь. К тому же мы с Агабаляном утром беседовали с жильцами, так что почва подготовлена.

— Считайте, что я уже там, — серьезно ответил Анатолий.

Раньше там оказался я, точнее, рядом, в парикмахерской.

Старый мастер только что приступил к работе. Пришлось подождать минут двадцать, кстати, я еще действительно сегодня не брился.

Минас Артемович был в курсе дела. Парикмахерам удается узнавать новости в первую очередь. В данном случае, впрочем, не мудрено, можно сказать, на месте происшествия находимся.

Ничего для себя нового я не узнал, зато теперь могу быть спокоен: все стоящее Минас Артемович немедленно сообщит мне. А поле деятельности у него широкое, субботним вечером в парикмахерской клиентов хоть отбавляй.

Когда я вернулся в горотдел, по выражению лица дежурного понял: ничего существенного пока не добыто.

Стали появляться участковые инспектора, один за другим проходили к Шахинову.

— Докладывают результаты обходов, — сказал дежурный.

Вчера, когда вопрос с деньгами был еще не выяснен, Зонин высказал предположение, что преступник мог приехать в город к кому-нибудь из своих приятелей на выходные дни. Сегодня эта версия уже не кажется реальной, но Шахинов не отменил своего указания инспекторам зафиксировать на участках всех посторонних, особенно молодежь. Ожидать немедленного результата, конечно, не приходится, но ведь из такой вот трудоемкой работы и складывается поиск опасного преступника и заранее не известно, что именно и когда принесет результат.

Обстановка дежурной части с ее светящимся магнитопланом, строгими линиями пультов управления бодрит, и мне не хочется отсюда уходить. Тем более, что в дверях появляется Алла Александровна и вид у нее загадочный. Она пропускает угрюмого юношу лет шестнадцати и входит сама. Следом — незнакомый мужчина. Он сразу же берет юношу за руку, повыше локтя. Берет не по-приятельски, а как задержанного, когда есть основания думать, что он убежит или будет сопротивляться. Однако парень стоит не шелохнувшись, да и мужчина ограничился вскользь брошенным: “Доигрался”. Видимо, просто продолжает свою роль, начатую на улице.

— Садитесь, Иван Кузьмич, — говорит Алла мужчине, и тот нехотя выпускает своего подопечного.

Выясняется, что наш инспектор обходил неблагополучные, с точки зрения правонарушений, допускаемых несовершеннолетними объекты, и как раз сегодня в профтехучилище-интернате у этого воспитанника был обнаружен кастет. Во всяком случае, воспитатель — Иван Кузьмич — как раз занимался разбором этого инцидента.

Чтобы не отвлекать дежурного, переходим в соседнюю комнату, и, поскольку в деле фигурирует бешбармак, я решил присутствовать при составлении протокола.

В небольшом помещении мы все оказались, что называется, нос к носу.

— Доигрался. — Одновременно Иван Кузьмич выдыхает легкий запах алкоголя.

Держится он отлично, такое состояние и нетрезвым даже не назовешь, по всему видно: выпил человек самую малость. Но запах спиртного, исходящий, например, от врача может заставить меня отказаться от его помощи. Думаю, то же табу обязательно и для воспитателей несовершеннолетних. А то сразу пропадает уверенность, что перед тобой последователь Макаренко.

Пока составляется протокол, я рассматриваю кусок железа с грубо пробитыми отверстиями для пальцев. Плохонькая самоделка.

— Ну-ка, надень, — предлагаю я и перехватываю понимающий взгляд Ивана Кузьмича.

По-видимому, ему кажется, что он участвует при совершении важного обличающего эксперимента.

— Доигрался, — с удовлетворением снова повторяет он.

Бешбармак на пальцах подростка “ходит”, еле держится.

Нет, не эта рука нанесла Кямилю тяжкий удар.

— Может быть, не твой?

— Мой. — А взгляд с вызовом предназначен не мне, Ивану Кузьмичу.

— Откуда он у тебя?

— Сам сделал.

— Для чего же ты его сделал?

— Надо было, и… сделал.

— Для чего же? Чтобы… кого-то ударить?

В голосе Аллочки сострадание. Именно сострадание и к потенциальной жертве, и к самому виновнику. Это сострадание и вызывает на лице подростка жалкую улыбку, — чувствуют несовершеннолетние искреннее участие взрослых.

— Это мне против Сабира нужно было, если и ко мне, как к другим, сунется. Он у нас любого избить может; с ним и воспитатели связываться не хотят…

— Врешь, все врешь. Думаешь, здесь каждому твоему слову поверят? — перебивает воспитанника Иван Кузьмич. — Сделал… ничего ты не мог сам сделать. У нас в производстве такой контроль, стружка и та под надзором. Из дома или от товарищей городских притащил, а теперь вот попался. Ишь ты, с три короба наплел.

— Ничего не наплел, — оправдывался воспитанник, — вчера только и сделал. На перерыв в мастерской остался и выточил.

— Вчера-а-а?! — срывается на дискант Иван Кузьмич. — В мастерской?!

Агрессивность воспитателя не производит абсолютно никакого впечатления. Видно, и вправду не так страшен Иван Кузьмич, как неизвестный нам Сабир. Но Иван Кузьмич не на шутку разгорячился:

— Здоров же ты фантазировать. Вчера сделал… для самозащиты, значит… Здоров гусь… По шее следует за такие фантазии…

Это звучит уже как приглашение к действию, да еще с заранее выданной индульгенцией.

— Спокойней, гражданин, — с холодной вежливостью вмешивается Алла Александровна.

Погончики на ее узеньких плечах жестко топорщатся кверху, и, видимо, от того, что он назван не по имени-отчеству, а гражданином, Иван Кузьмич сразу остыл, сел на место. Наступила тягостная пауза. В искренности подростка сомнений нет: и кастет на днях сделан — отверстия в металле свежие и рваные, и если уж кто сфантазировал, так сам воспитатель насчет “поднадзорной стружки”, и “тиран” мальчишек Сабир наверняка существует, — однако все эти обстоятельства отнюдь не превращают владельца бешбармака в борца за независимость. Ни Алла, ни я не пришли в умиление от его личности. Кому-кому, а сотрудникам милиции хорошо известно, как быстро такие ребята теряют ориентацию в вопросах справедливости, допустимости применения силы в том или ином случае, в той или иной форме. Действительно, бывает так, что хватается парень за нож или такую вот железку, чтобы постоять за себя, дать отпор обидчику, на чьей стороне сила, либо — дружки. Бывает так, что и одной угрозы оказывается достаточно, чтобы отпугнуть сильнейшего. Но даже в таком безобидном, на первый взгляд, случае негативные последствия наступают неотвратимо. Защитивший себя незаконным способом всегда одерживает пиррову победу. Успешная защита переходит в сознание превосходства силы, вчерашняя жертва сама превращается в обидчика, а там потребность в новом самоутверждении, а там избиение абсолютно невинного, и вчерашний “справедливый борец” становится опасным для окружающих.