В то время, когда Доминик выбежала из отдела, едва сдерживая слезы, «Боинг-737» компании «Бритиш эруэйз» пересекал Атлантический океан. Одним из пассажиров на борту прямого рейса Лондон — Филадельфия был Сидней Харпер. Причиной того, что специальный агент Харпер вынужден был дремать в кресле салона первого класса, вместо того чтобы спокойно пребывать в столице Соединенного Королевства и терзаться вопросом, позвонить ему Доминик или нет, был крайне неприятный разговор ранним утром того же дня в кабинете его шефа Ралфа Прескотта.

Откровенно говоря, Сидней и сам собирался зайти сегодня к папаше Ралфу, но тот опередил его, вызвав на ковер еще до начала ежедневной планерки. Характер предстоящей беседы стал ясен Сиднею сразу, как только он увидел, что шеф внимательно рассматривает пустой угол своего кабинета, потом переводит взгляд за окно — словом, смотрит куда угодно, только не на своего сотрудника.

Все понятно, подумал Сидней: шеф был на приеме у комиссара, который пообещал ему массу удовольствий, вроде добровольной отставки, если ему немедленно не представят обвиняемого по делу о похищении картины Рейнольдса.

— Ты готов арестовать Фредериксона? — хмуро осведомился шеф, по-прежнему глядя мимо Харпера.

— Я как раз собирался вам доложить... — начал Сидней, понимая, что ему вряд ли удастся закончить эту фразу. Так и произошло...

— Докладывать ты мне должен в письменной форме, — заревел папаша Ралф. — А сейчас отвечай просто, да или нет... Вам ясно, специальный агент?

Видно, старику здорово влетело от комиссара, сочувственно подумал про себя Сидней. Ралф Прескотт редко позволял себе повышать голос на подчиненных.

— Да, сэр... Абсолютно ясно, сэр... Мне нужна командировка в Соединенные Штаты, сэр, — выпалил он одним духом, чтобы не дать шефу перебить себя и на этот раз.

— Зачем? — Прескотт впервые поглядел ему прямо в глаза.

Значит, я смог зацепить старика, обрадовался Сидней.

— Чтобы поймать наконец этого неуловимого организатора краж произведений живописи, за которым мы гоняемся уже три года. Позвольте, я расскажу все по порядку, сэр...

— Оставь в покое «сэра», — нетерпеливо поморщился Ралф.

— Слушаюсь, сэр... Так вот, когда я отвозил Доминик ван Блоом в Остенде...

— Это та девушка, которая сидела в машине, когда произошло ограбление?

— Да-да, именно она. — Сидней почувствовал, что краснеет. — Я смог поговорить как следует с ее отцом. Ван Блоом упомянул в разговоре, что у Фредериксона появились сравнительно новые контакты в Филадельфии. Вернувшись в Лондон, я стал проверять все связи Фредериксона...

— Ну и?

— Все чисто... Тем не менее выяснилось, что своего филадельфийского партнера он тщательно скрывает. А теперь самое любопытное: первый раз Фредериксон побывал в Филадельфии три с небольшим года назад...

— Ты хочешь сказать, что...

— Вот именно, за несколько недель до первого ограбления...

— В галерее Института Курто?

— Совершенно верно.

— Любопытно... А ты выяснил, не звонил ли Фредериксон в Филадельфию после ограбления, и если звонил, то кому?

— Нет. Видимо, выжидает, пока все успокоится. Но он звонил туда за неделю до ограбления, сразу после того, как получил от ван Блоома информацию, что картина едет в Лондон.

— Ну что ж... Отправляйся в Филадельфию.

— В понедельник вылетаю.

Папаша Ралф подался вперед в своем кресле и очень внятно произнес:

— Ты вылетаешь немедленно! — Он нажал кнопку интеркома. — Бонни, слушай внимательно. Во-первых, забронируй агенту Харперу билет на ближайший авиарейс в Филадельфию; во-вторых, пусть немедленно дадут машину и отвезут его в Хитроу...

— Но, сэр, — попробовал запротестовать Сидней, — мне же надо выписывать командировочные... Дайте мне хотя бы заехать домой собрать вещи! — взмолился он.

— Командировочные получишь, когда вернешься... Если заслужишь... А насчет заехать домой — даже и не мечтай. Бонни позвонит Эндикоту: он уложит твой дорожный кейс и привезет тебе прямо в аэропорт. С парнями из ФБР я сам свяжусь — они тебя встретят. Но особо на их помощь не рассчитывай — это наш клиент.

— Это понятно. У себя в Филадельфии он наверняка ведет жизнь добропорядочного гражданина, исправно платит федеральные и местные налоги...

— Да, этот волк возле своего логова не охотится — слишком хитер.

— Сэр, может, все-таки можно мне улететь хотя бы завтра?

Ралф Прескотт поднял голову и холодно посмотрел на своего сотрудника.

— Как вы думаете, специальный агент Харпер, кого назначат на мое место, если через десять дней я не предъявлю Верховному комиссару преступника? Может, надеетесь — вас? Так вот, ошибаетесь: вас вышвырнут отсюда пинком даже не следом за мной, а вместе со мной. В моем распоряжении, как ты слышал, десять дней, значит, в твоем — не больше семи. — Шеф встал из-за стола, показывая, что разговор окончен.

Не прошло и полутора часов, как Сидней стоял у терминала аэропорта Хитроу с билетом в руках и терпеливо выслушивал ворчливые наставления заботливого Эндикота: старый слуга нудно перечислял, где что лежит в дорожном кейсе хозяина. Сидней рассеянно слушал его, лихорадочно пытаясь сообразить, не забыл ли он сделать чего-нибудь важного, прежде чем улететь. О Господи! — спохватился он, ведь Патрисия должна вернуться сегодня вечером. По идее ее бы следовало встретить. Ну да ладно...

— Энди, — прервал он старика, — сегодня вечером отвезешь мисс Патрисии букет цветов и извинишься за меня, что не смог ее встретить. И вот еще что: я сейчас напишу коротенькое письмо — отвезешь его моей матери.

— Будет исполнено, сэр.

Сидней вырвал листок из блокнота и постарался в нескольких строках объяснить матери, что произошло и почему его не будет в Лондоне примерно дней семь-восемь.

Окончив писать, он аккуратно сложил листок пополам и собрался вручить его слуге, когда неожиданная мысль остановила его: не написать ли записку Доминик? Правда, он решил с ней больше не встречаться, но все-таки нехорошо получается — он же обещал отвезти ее куда-нибудь на эти выходные... Или все-таки не стоит ей писать? В конце концов, Сидней решил поступить так, как поступают большинство мужчин, когда не могут принять решение, — свалил проблему на хрупкие женские плечи, в данном случае — на плечи миссис Харпер. Он сделал коротенькую приписку, в которой попросил мать, если ей это не будет сложно, связаться каким-нибудь образом с Доминик и объяснить ситуацию.

Увы, как и всякое половинчатое решение, попытка спрятаться за мамину юбку не внесла покоя в смятенную душу специального агента Харпера: оказавшись на борту самолета, он продолжал думать о Доминик.

Доминик, несомненно, была рада провести с ним прошлый уикенд, думал он, но, с другой стороны, она не сказала ни одного слова, которое позволило бы ему надеяться, что она испытывает к нему какие-то чувства. Сидней вдруг поймал себя на мысли, что рассуждает как влюбленный, который терзается неизвестностью, отвечают ли ему взаимностью. Что за чушь! Конечно, она к нему никаких чувств не питает... И хорошо, что это так. Мысль о том, что девушка любит его, но из простой порядочности не позволяет себе говорить об этом мужчине, который принадлежит другой женщине, была столь невыносима, что Сидней немедленно выкинул ее из головы. Он же не собирался ее целовать, это получилось само собой. Просто глупая ошибка! Правда, ошибка эта из тех, которые сначала совершаешь, а уж потом соображаешь, что делать этого не следовало. Остается надеяться, что она не придала этому особого значения. Вообще-то она не похожа на девушку, у которой большой опыт по этой части, так что наверняка решила, что он просто с ней так попрощался. В конце концов, они же друзья... А друзья всегда на прощание целуются, ничего в этом такого нет...

Зря он попросил маму известить Доминик о своем отъезде! Но тут уж ничего не поделаешь... Авось, за ту неделю, что его не будет, все как-нибудь само уладится. А теперь — забыть о Доминик! Сидней велел себе сосредоточиться на том непростом деле, которое ему предстояло в Штатах. Ему не пришлось приказывать себе забыть о Патрисии по той простой причине, что он о ней ни разу не вспомнил.