В течение следующих двух недель Софи так редко и не подолгу видела Мика, что он казался скорее призраком, чем живым человеком. Утром он уходил ещё до того, как она просыпалась, по вечерам возвращался затемно, когда она уже спала. А несколько раз, как рассказывала ей Ханна, он вообще не приходил домой. Софи знала, что он много работает над делом Джека Хоторна. Данбар ещё дважды расспрашивал её об убийстве, пытаясь выяснить детали, которые она могла упустить или забыть, но она не понимала, зачем он утруждается. Он же ей не верит. Но, какими бы ни были причины, которыми он руководствовался, Софи искренне пыталась помочь. Но так и не смогла ни вспомнить, ни рассказать ничего нового.

Она чувствовала, что сейчас Мик вне опасности. Но также знала, что всё может измениться в один миг.

Софи ужасно по нему скучала. Снова и снова она предавалась воспоминаниям. Думала о поездке в экипаже. О мужских пальцах, ласкающих её шею.

Вы можете сейчас прочесть мои мысли?

Его руки на её теле, на этот раз расстегивающие пуговицы, а не застегивающие их; пальцы, касающиеся её обнажённой кожи; губы, покрывающие поцелуями выступающую над корсетом грудь, заставляющие её одновременно и дрожать в ознобе, и гореть в огне. Его тело, лежащее под её собственным; колено, раздвигающее её бедра; неистовый всплеск удовольствия внутри — она никогда не думала, что человек может испытывать такое. Закрыв глаза, Софи вспоминала Мика, вспоминала это по крайней мере двадцать раз в день.

Вспоминала и ночь в оранжерее. Как она свернулась клубочком у него на коленях, под защитой его сильного тела, впервые в жизни чувствуя себя действительно в безопасности. Без него она была одинока и несчастна.

Хотя Софи редко видела Мика, она знала, чем он занят. Каждый день его имя появлялось в газетах, хотя нельзя сказать, что журналистам было о чем сообщать. В Скотленд-ярде хранили молчание, что заставило не одного раздраженного репортера усомниться в способностях столичной полиции.

У Софи были свои собственные проблемы с этими борзописцами. Каждый божий день журналисты выстраивались под дверью её дома. Они сопровождали её всюду, куда бы она ни направилась, и, казалось, каждый её шаг превращался в новость. Они поджидали её даже около дверей салона мадам Жиро, куда она отправилась примерять очередное бальное платье. На следующий день в газетах появилось сообщение, что на балу леди Далримпл мисс Софи Хэвершем предстанет в дамастовом[87] платье оттенка розовой магнолии, украшенном атласом насыщенного розового цвета, и, как и полагается по новой моде, платье будет с открытыми плечами и глубоким декольте.

Софи никак не могла понять, почему журналисты пишут о том, что на ней будет надето или куда она ездила. Но девушка, казалось, стала сенсацией.

Однако не одну её изводили репортеры. Они роились как пчелы вокруг каждого, кто осмеливался выйти на улицу из дома, и это сказывалось на всех. Гримсток измучился, постоянно открывая дверь и сообщая, что сегодня дамы не принимают. Стоило Ханне выйти в сад за овощами или травами к обеду, как через стену на неё обрушивался шквал вопросов. Полковник окончательно погрузился в «Таймс» и в домино, а Дауэс, проваливший свои июньские экзамены, был вынужден готовиться к осенним экзаменам в кафе и библиотеках. Даже добрейшая мисс Пибоди начала выражать своё недовольство.

Однако журналисты были не единственной проблемой. Из-за статьи в «Дейли Бьюгл» вокруг дома стали собираться люди, погрязшие в проблемах, потерявшие родных и близких, желающие перемолвиться хотя бы словечком с ними, нуждающиеся в помощи. Все они жаждали поговорить с Софи Ясновидящей.

Миссис Саммерстрит, преисполнившись к ним сочувствия, высказала робкое предположение, что, может быть, Софи следует попробовать помочь этим несчастным, страдающим людям, собравшимся снаружи. Но девушка резко отказалась. Глаза тётушки наполнились слезами, взгляд стал укоризненным. Для Софи это было очень тяжело. Но намного тяжелее были чувства тех отчаявшихся, скорбящих людей, которые принимались просить её о помощи, стоило ей только выйти на улицу. Это было больше, чем она могла вынести. Чувства и эмоции этих бедолаг были похожи на огромную волну, которая вот-вот должна нахлынуть на неё. И если она позволит этой волне накрыть себя, то та никогда не отступит, и боль и страдания этих людей поглотят ее.

Но, несмотря на это, иногда в те редкие моменты, когда она выходила из дома, её сверхъестественные способности проявляли себя. Тогда буквально на мгновение Софи останавливалась, шептала несколько слов человеку на ухо, а затем бросалась к ожидающему её экипажу. Расстроенной новобрачной она посоветовала, как вести себя со свекровью. Скорбящую мать, которой это было совершенно необходимо, заверила, что с её сыном в той, другой, жизни всё в абсолютном порядке. А ревнивый муж услышал резкие слова, что у его жены нет другого мужчины.

Раздраженные же журналисты, не получавшие никакой информации ни от Скотленд-ярда, ни от ясновидящей, вынуждены были обходиться тем, что сами могли разузнать. Они строили предположения о причинах убийства, размышляли о важности вырезанного сердца и публиковали подробную биографию Джека Хоторна.

Они изучали семью Софи, пытались поговорить с её матерью, сестрой, Гарольдом, Виктором, Кэтрин и любыми другими знакомыми девушки. Слава богу, общаться с журналистами отказались все. Они также уделили существенное внимание её разорванной помолвке с Чарльзом, лордом Кенли. Он отказался говорить на эту тему, что, однако, не остановило их от высказывания разных отвратительных предположений.

От Софи не ускользнула ирония ситуации. Она так боялась, что Мик начнёт выведывать об её жизни, что он узнает вещи, которые ему знать не следует. Но сейчас репортёры делали именно это, и Мик тоже получил свою долю внимания и слухов.

Попытки разузнать о его детстве не увенчались особым успехом. Что же касается его работы в качестве офицера полиции и детектива, то все вынуждены были признать, что, не считая того злосчастного происшествия с сэром Роджером Эллертоном, во всех остальных делах его поведение было образцовым. В некоторых случаях даже героическим. Разумеется, газеты раздули целую историю, выяснив, что Мик живёт в доме тётушки Вайолет. Некоторые даже позволили себе грязные намеки на то, что на самом деле происходит за закрытыми дверями дома номер восемнадцать по Милл-стрит.

Как и предполагала Софи, реакция её семьи оказалась очень бурной. Но, принимая во внимание все обстоятельства, девушка достаточно хорошо с этим справлялась. Ведь толпы людей, собиравшиеся вокруг дома, удерживали её мать и сестру от нанесения визитов, что, в свою очередь, мешало ближайшим родственникам непосредственно высказывать своё мнение. Вместо этого они писали Софи многочисленные письма, но те просто терялись в том ворохе корреспонденции, которую она получала каждый день. По утрам за завтраком и по вечерам за ужином рядом с её тарелкой лежали письма от совершенно незнакомых людей. Некоторые послания доставлялись даже из таких далёких мест, как Германия и Голландия.

Большинство из них Софи даже не открывала, зная, что писавшие их люди испытывали те же желания и эмоции, что и визитёры, поджидающие её за дверью. Но однажды утром, спустя примерно недели две после трагедии, Софи получила письмо, отличавшееся ото всех остальных.

Вытащив его случайно из кучи писем, Софи почувствовала, как тонкая стена холодной отрешённости, которую она выстроила вокруг себя за последнее время, разбилась вдребезги. От письма исходили волны чёрной ядовитой злобы, и волны эти были настолько сильны, что Софи почти потеряла сознание. Уронив письмо, она издала крик, полный муки, и прижала руки к голове. Захлестнувшие её эмоции были слишком сильны.

Все тотчас же оторвались от завтрака, изумленные её криком. Вайолет стоило только взглянуть на племянницу, как она вскочила и подбежала к тому краю стола, где сидела Софи.