В эту секунду кто-то постучал в дверь вагона. Ривлин отпрянул, схватился за рукоятку револьвера и в мгновение ока оказался между Мадди и дверью, но тотчас успокоился и повернулся с виноватой улыбкой:

— Это проводник.

Мадди выпрямилась и поправила платье. Дверь отворилась; в вагон ворвался порыв ветра и шум движения.

— Еще раз добрый вечер, мистер Тиллотсон, — донеслось до Мадди сквозь перестук колес. — Приветствую вас от имени Тихоокеанской линии железной дороги штата Миссури.

— Благодарю, — отозвался Ривлин. — Будьте добры, поставьте все на этот стол.

Тот же самый человек, который помог Мадди подняться в вагон, вошел в салон, держа в одной руке накрытый салфеткой поднос, а в другой — серебряное ведерко с крышкой.

— Мадам, — произнес он, вежливо наклонив голову, затем поставил принесенное на стол. — Мы постараемся сделать ваше путешествие как можно более приятным. Я нахожусь в последнем отделении следующего вагона. Если у вас будут какие-либо пожелания, вам нужно всего лишь потянуть за этот вот серебряный шнурок, и я приду.

Мадди поблагодарила его с безмятежной, как она надеялась, улыбкой, в глубине души злясь на себя за то, что не спросила своевременно у Ривлина, как следует обращаться к слугам. Ее невольная ошибка могла выдать их обоих.

После того как проводник и Ривлин обменялись на прощание любезностями, Мадди подошла к столу и сняла салфетку с подноса. Яблоки, груши, сливы/ окруженные маленькими сандвичами без корки и треугольничками сыра. На краю подноса лежал нож с серебряной ручкой. Мадди подняла крышку на серебряном ведерке и увидела зеленую бутылку, помещенную в колотый лед. Она повернула бутылку и прочла на этикетке: «Шампанское». Ей не раз доводилось слышать об этом напитке — в нем множество пузырьков, которые ударяют в нос.

— Выглядит недурно, правда? — игриво спросил Ривлин, подходя к ней.

— Это приветствие от Тихоокеанской линии железной дороги штата Миссури?

— Об этом я расскажу тебе позже, — пообещал он, обняв ее сзади и целуя в затылок, — я устал от разговоров. Где мы были, когда нам помешали?

— На диване, — шепотом ответила Мадди, дрожа всем телом от его прикосновения.

Ривлин поцеловал ее в ямку за ухом и принялся расстегивать на ней платье.

— А что мы там делали?

— Ты целовал меня, и это было восхитительно, — задыхаясь, с трудом выговорила она.

— По-моему, я вел себя совершенно недвусмысленно — старался снять с тебя панталоны.

— Да, это мне известно, — выдохнула Мадди, прильнув к нему.

— Но ведь это ужасно неудобно — приспущенные панталоны, — сказал он, продолжая ее раздевать. — Помочь тебе совсем избавиться от них?

— Это было бы очень кстати.

Смешно спрашивать о панталонах, когда и платье уже лежит на полу, а руки мужчины гладят твои обнаженные плечи с такой нежностью, от которой замирает сердце.

— Не хотела бы ты заодно избавиться и от своих шпилек?

— Хотела бы, — услышала Мадди собственный шепот. — Мне так приятно с тобой…

Приятно? Этому слову далеко до того, что чувствовал сейчас Ривлин по отношению к Мадди. Кажется, всю свою жизнь он провел в ожидании этого момента. Побросав шпильки на ковер, он высвободил косы Мадди и распустил их, а потом погрузил пальцы в душистый каскад блестящих волн.

— Теперь моя очередь трогать тебя, — тихо проговорила Мадди.

— А я и не возражаю. — Ривлин уже уводил ее прочь от беспорядочной кучки сброшенной одежды. Мадди подняла на него сияющие глаза:

— Правда? Ты позволяешь?

Он только молча кивнул. Мадди, улыбаясь, сняла с него краденый галстук и бросила на пол, к своим шпилькам, потом начала расстегивать его рубашку. Ривлин смотрел на нее, заражаясь радостью, с какой она все это проделывала. Он отцепил кобуру и снял портупею, бросив то и другое в сторону постели и даже не заметив, куда они упали. Руки Мадди гладили его грудь, губы были приоткрыты, груди поднимались и опускались в такт разгоряченному дыханию. Рубашка Ривлина была с легкостью сброшена с плеч. Пока он высвобождал руки из рукавов, губы Мадди прильнули к тому месту на его груди, под которым, словно птица в тесной клетке, билось сердце. Она провела ладонями по бокам Ривлина, по его бедрам… Его веки опустились в страстном ожидании. Она повторила движение, и Ривлин выпрямился, застонав от наслаждения.

— Тебе не нравится? — тихонько спросила она.

— Мне очень… хорошо, — с трудом выговорил он. — Откуда ты знаешь…

— Майра рассказывала. А я слушала.

— Ты внимательно слушала, как я понимаю.

— Надеюсь, — шепнула она, продолжая ласкать его нежно и уверенно.

Ривлин сделал глубокий вдох, чтобы охладить свой пыл. Открыв глаза, он встретил взгляд Мадди — она смотрела на него с улыбкой, далекой от малейшего намека на смущение или страх. Отстегнув пряжку у него на поясе, она принялась за пуговицы. Ривлин понимал, что она собирается сделать, но не стал бы ее останавливать, даже если бы мог. Последние остатки выдержки покинули его. Он обхватил Мадди за тоненькую талию, наклонился и припал губами к ее губам.

Ривлин целовал ее с яростной нежностью, без слов признаваясь в страстном желании и как бы предупреждая о том, что неизбежно должно произойти между ними. Он хотел овладеть ею медленно, наслаждаясь каждым прикосновением, но жажда была слишком велика — ни на корсет, ни на чулки у него не хватит терпения. Потом можно будет извиниться перед ней, а сейчас… Он будет любить ее, потом снова любить…

Голова Мадди кружилась, она утратила ощущение реальности. Ривлин куда-то нес ее… Ривлин? Кажется, она произнесла его имя вслух… Реальность напомнила о себе холодным прикосновением простыней к телу, мягкостью пуховой перины, на которую он уложил ее, накрыв своим телом.

Ривлин застонал, чувствуя в каждом ее движении готовность отдаться, и принял дар.

Мадди вскрикнула, инстинктивно оттолкнув его; он замер, перестал двигаться и, обхватив руками ее бедра, удерживал их, шепча: «Успокойся, успокойся, милая; все хорошо, успокойся». Она молча глядела на него — волосы ее разметались по подушке, влажные губы распухли от поцелуев. Собрав последние крупицы рыцарской галантности, Ривлин заставил себя произнести:

— Если хочешь, я перестану.

Она медленно покачала головой. Руки ее скользнули вверх по его груди и легли ему на плечи.

— Я хочу только тебя…

— Я больше никогда не причиню тебе боли, Мадди, — тихо сказал Ривлин, когда, после того как все кончилось, они лежали рядом, обессиленные и счастливые. — Никогда.

Мадди понимала, что это сказано от всего сердца, что с этим человеком она в безопасности. А Ривлин… О Господи, да если бы он умер прямо сейчас, то и тогда не считал бы себя обойденным судьбой. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким удовлетворенным, и это Мадди принесла ему высшее наслаждение.

Он приподнял лицо Мадди за подбородок и коснулся ее губ своими. Уголки ее рта дрогнули в улыбке, глаза, темные и нежные, сияли радостным удивлением.

— О, Ривлин, — прошептала она.

Ривлин был настроен самым беззаботным образом.

— Я должен тебе сказать одну вещь, — заговорил он. — Попросить прощения, что так спешил. Я не хотел этого.

— Но ты не жалеешь? — Мадди придвинулась к нему ближе и поцеловала в плечо.

— Господь с тобой! Мне было так чудесно. Ты такая необыкновенная…

— А ты сделал все, что мог. — Она засмеялась.

Зарывшись лицом в ее чудесные волосы, Ривлин подумал, что, пожалуй, самое время избавить Мадди от корсета, да и от чулок тоже.

— Не провести ли нам следующую неделю здесь, в этой постели? — спросил он, вытаскивая шнурки из петелек, и, закончив дело, не глядя отбросил их в сторону.

— Как приятно, — изогнувшись, промурлыкала она.

Ривлин с ласковой осторожностью уложил ее на спину. Корсет последовал за шнурками.

— Я еще и не приступал к самому приятному, — заверил он и наклонился поцеловать ее грудь. — Но мы сейчас же этим займемся.