И он опять медленно провел рукой по воздуху. Теперь советским морякам был ясен смысл этого жеста.

К концу своего рассказа Нэйл, видимо, очень устал. Голос его потускнел, голова все чаще опускалась на грудь.

Да и морякам пора было на катера.

Шубин встал.

— Милости прошу к нам, — сказал он. — Мы стоим за тем вон лесочком, у причала. Обязательно приходите! Я приглашаю вас на ужин. За ужином вы доскажете свою историю…

КАМНИ РИСТНЫ

Однако морякам не пришлось блеснуть флотским гостеприимством. Ужин не состоялся.

Днем Шубин был вызван к начальству, которое перебазировалось в Ригулди вслед за катерами.

— Придется поработать этой ночью, — сказал контр-адмирал, подводя Шубина к карте и косясь на его необычно хмурое лицо. — Хотел было дать твоим людям передохнуть, но не выйдет. Куй железо, пока горячо! Правильно?

— Правильно, — рассеянно согласился Шубин, наклонившись над картой, — мыслями был еще в сонном бараке, где Олафсон, под храп товарищей, рассказывал Нэйлу о “Летучем голландце”. — А чего ковать-то? Железо где?

— Вот оно! Далековато, правда.

В районе Вентспилса, чуть отступи от курляндского берега, Шубин увидел иероглиф, которым обозначают на картах притопленный корабль.

— Учти: притопленный, а не потопленный! Для нас это важно.

— А что за корабль?

— Немецкий транспорт. Шел на Саарему или на Хиуму. Был перехвачен нашими бомбардировщиками. Там мелководье, он к сел па грунт. Сегодня летчик летал, проверял. Людей как будто нет. Надпалубная надстройка и часть палубы еще держатся над водой.

— Долго не продержатся. У курляндского берега сильный накат.

— А долго и не надо. Два — три дня пробудут разведчики, и хватит с нас.

— Разведчики?

— Ну, корректировщики. Назови как хочешь.

Шубин с внезапно обострившимся интересом всмотрелся в карту.

Между Ригулди и районом Вентспилса — Моонзундский архипелаг, острова Хиума, Муху, Саарема, которые запирают вход в Рижский залив. Фашистское командование продолжало подбрасывать сюда боезапас и подкрепления — морем, вдоль берега.

Живому воображению Шубина представилась очень длинная мускулистая рука, протянувшаяся от Кенигсберга. Ударить бы по ней с силой несколько раз, сразу бы ослабла ее мертвая, вернее, предсмертная хватка и разжались пальцы, закоченевшие на Моонзундском архипелаге!

Да, притопленный корабль — очень кстати.

Сбоку, от ярких штабных ламп, падает на карту крут света. Шубин видит сейчас лишь то, что в этом круге; белое пятно мелководья севернее Вентспилса и условный значок, который похож на схематический рисунок тонущего корабля. Все остальное в тени.

Туда, в тень, отодвинулись мысли об Олафсоне и Нэйле. Шубин был дисциплинирован и умел целиком переключаться на решение новой важной задачи, временно отстраняя все, что не шло к делу.

Испросив разрешения, он задумчиво пошагал циркулем но карте.

— Расстояние смущает? — спросил адмирал.

— Да нет, ничто меня не смущает.

Впрочем, на правах любимца флота Шубин не преминул немного пококетничать, пожаловаться на трудности своей военно-морской профессии.

— У авиации, понятно, сказочная жизнь, — недовольно пробормотал он. — Один подскок — и там! Напрямик, через Рижский залив! А мне топать в обход, во-он какого кругаля давать!

Адмирал, знавший причуды Шубина, усмехнулся:

— Значит, авиацию советуешь?

— Ну что вы, товарищ адмирал! Летчики напортят. Они же у вас к удобствам привыкли. Им громадную акваторию подавай! Будут подгребать к транспорту, еще свою гидру

[9]

разобьют. А я бортик к бортику, без порчи государственного имущества! Сравнили: катер или гидросамолет!

— Ты побольше горючего захвати! Мешки Бутакова есть у тебя?

— Как не быть!

— Двумя катерами пойдешь?

— Да уж разрешите только двумя. Шуму меньше.

Прощаясь, адмирал задержал в своей руке руку Шубина:

— Вот ты и повеселел! А то вроде хмурый был, когда пришел. Или мне показалось?

Шубин торжественно продекламировал:

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел!

— Это чей же глагол божественный? Мой, что ли?

— Так точно, ваш, товарищ адмирал!

— Ну, иди уж… встрепенувшийся!

Шубин еще раз мельком взглянул на карту. Пучок света падал на псе, будто лучи луны, выглянувшей из-за туч.

К сожалению, и на небе в эту ночь положено быть луне. Только идти в операцию, как и луна здесь!

Сказано же: спутник Земли! Так нет, надо еще к военным морякам в спутники набиваться!..

Но, выйдя из штаба. Шубин с облегчением перевел дух.

Тучи! Во все небо! Это, однако, повезло.

Во время сборов Шубин вспомнил о Нэйле и послал предупредить его о том, что ужин переносится на завтра.

Завтра! Успеют ли до завтра обернуться катера? Впервые Шубин уходил так далеко от базы. А если шторм прихватит на пути? Куда деваться, где отстаиваться?

Но пока некогда об этом! Прихватит, тогда и раскинем мозгами!

Шубин взял с собой запас горючего в нескольких резиновых мешках. Шел, как всегда, на старом своем катере, которым теперь командовал Павлов. Разведчиков было двое. Их — и рацию — устроили между желобами для торпед. Для глубинных бомб места уже не хватило. Но Князев, неизменно сопутствовавший командиру отряда, имел на борту у себя и горючее и бомбы.

Выйдя в море, Шубин вначале “воспринимал” его “на ощупь”, как пешеход — ногами тропу во мраке.

Ага! Выбрались наконец из залива! Волна стала длиннее, размахи ее резче.

Когда глаза освоились с темнотой, моряки увидели, что ночное море светлее неба. И граница между ними различалась впереди, хотя не очень четко. Двигаясь к юго-западной части горизонта, торпедные катера будто проваливались в огромную щель или углублялись в пещеру.

Но страха Шубин не ощущал. Он был неразрывно связан с наступающей громадой флота, с его сторожевыми кораблями, эсминцами, крейсерами, линкорами, с его стремительной морской авиацией и беззаветно отважной морской пехотой. Балтика за спиной Шубина грозно поднималась, готовая к броску.

А впереди флота, как всегда, двигались два маленьких, затерянных в ночи шубинских катера!

Он не услышал выстрелов за оглушающим ревом своих моторов. Только увидел разноцветную, очень красивую струю, которая дугообразно падала с неба. Похоже, словно бы боженька сдуру начал поливать море из лейки!

Но то был не боженька, а вражеский самолет!

Ночью пена светится. А катер на ходу яростно пенит воду. Светится бурун за его кормой. Светятся “усы”, которые тянутся за форштевнем. Говорят, сверху это выглядит так, будто по морю летит маленькое светящееся копье.

Шубин приказал Павлову застопорить ход. То же сделал и Князев. Светящийся след на воде пропал.

В наступившей тишине стало явственно слышно жужжание гигантского бурава. С каждым витком он ближе и ближе ввинчивался во тьму.

Катера дали ход, немного проскочили вперед, остановились.

Самолет по-прежнему кружил где-то очень близко.

— Сбей-ка гада у меня с хвоста! — приказал Шубин Князеву. — Шумни, осветись — и уведи за собой! Встретимся в двадцати милях к весту от Ристну.

Князев сказал: “Есть”, расторопно включил свет в рубке и выключил глушители. Потом на полной скорости, весь в пенном ореоле, описал циркуляцию и понесся в открытое море. Дуга трассирующих пуль стала перемещаться за ним.

Опасная игра, но иначе нельзя! На катере Павлова — разведчики, их надо сберечь любой ценой, в целости и сохранности доставить на притопленный немецкий транспорт!

Тревогу о Князеве, которого пришлось поставить под удар, Шубин отодвинул куда-то в самый дальний уголок души. И без того хлопот полон рот!