Обо всем рассказали Байдалакову и Георгиевскому. Пепескул решили в операцию не включать, поскольку наблюдательный Комаровский может по ее поведению догадаться… и не были уверены до конца, что ключи взяты им.

– Я постараюсь узнать о планах Пепескул в ближайшие дни. Если вопрос идет о выемке, то нужно, чтобы отсутствовала и ее тетушка, – заметил «Маг».

В субботу Околович доложил Губареву[18], что ротмистр Комаровский пригласил в театр Марию Пепескул и ее тетушку. У начальника русского отдела полиции, видимо, были основания не доверять Комаровскому.

После ухода Пепескул у ее квартиры устроили засаду. Около 10 часов три человека отперли дверь и вошли внутрь. А спустя несколько минут четверо здоровенных жандармов ворвались, сбили дубинками преступников с ног, надели наручники и повезли в знаменитую белградскую тюрьму Главнячу.

Участники неудавшейся выемки – доктор Линицкий и его два товарища, понимая, что могут стать калеками, во всем признались, назвав инициатором операции Комаровского. Начальник белградской полиции Драгомир Йованович направил наряд жандармов в театр.

Ротмистр Комаровский был арестован, судим и выслан из Югославии.

Губарев, перед его высылкой, вызвал Околовича и, назвав точную дату, когда «красный ротмистр» будет в отдельном купе подъезжать к границе, намекнул, что никто не усомнится в его самоубийстве…

Доктора Линицкого суд приговорил к двум годам тюрьмы, а его пособников – к шести месяцам.

Мария Пепескул, обиженная тем, что ее не ввели в курс готовящейся операции, заявила, что Комаровский ни в чем не виноват, и принялась чисто по-женски обвинять Георгиевского во всех смертных грехах: в масонстве, в разбазаривании средств, в нежелании сотрудничать с РОВСом и так далее…

Знала она много, поскольку являлась членом Исполнительного бюро НТСНП. Писать она умела, и непосвященному человеку ее письма казались убедительными. В Белград из разных стран посыпались вопросы…

Прошел месяц, она не унималась. Тогда «Маг» решил дать реванш.

Помню, Околович пригласил меня в кабинет, где обычно заседало Исполнительное бюро Союза; за столом уже сидели Байдалаков, Георгиевский, Дцвнич и бывший кадет хабаровского кадетского корпуса Гоша Перфильев, ныне председатель Югославского отдела НТСНП. Речь шла о том, как обезвредить Марию Пепескул, которая вносит раскол в ряды новопоколенцев, уже привлекла на свою сторону ряд людей из «офицерского звена» и в какой-то мере влияет на генерала Барбовича. Последний настаивает, что его адъютант не столь уж виноват и, конечно, никакого отношения к ОПТУ не имеет (хотя, как известно, при обыске его квартиры были обнаружены исчезнувшие письма Байдалакова и материалы, заинтересовавшие органы безопасности Югославии).

В ту пору я не имел понятия о борьбе разведок. Не мог представить, что начальник разведывательного отдела Генштаба полковник Углеша Попович и начальник полиции Белграда Драгомир Йованович находятся под влиянием комиссара гестапо при немецком посольстве баварца Ганса Гельма, сына мюнхенского извозчика, недоучившегося студента и любимца шефа гестапо Генриха Мюллера…

РОВС, сотрудничая с Сюрте, Интеллидженс сервис, румынской Сигуранцей, опасался идти на тесную связь с немецкими службами, к тому же абвер, СС, Имперская безопасность стояли на иных позициях.

– Владимир Дмитриевич! – обратился ко мне Георгиевский, – вы нам недавно помогли, надеюсь на вашу помощь и в дальнейшем! Сами видите, что Пепескул точно взбесилась: плетет небылицы про Виктора Михайловича, меня и многих других, кто с ней не согласен; уподобляется советским провокаторам, а их ГПУ заслало немало, поставив задачу разобщить эмиграцию, подстрекая на борьбу за призрачную власть, иллюзорное влияние и тем внося общий раздор не только среди левых и правых, но и среди военных организаций. Пример: «бунт генералов»[19] в РОВСе.

– Молодежи трудно во всем этом разобраться… – заметил я.

– Если так пойдет дальше и мы как-то ее не уймем, она будет гадить дальше. К сожалению, к ней прислушиваются… Сделать это нужно умно и решительно! Вы, Владимир, приехали в Белград недавно, знают вас как человека принципиального, а о вашем участии в истории с разоблачением Комаровского ей не известно… Может, попробовать вам притвориться ее сторонником? Она цепляется за каждого человека, а вы для нее козырный туз! Ей известно, что вы в родстве с генералом Эрдели (который может сменить непопулярного Миллера).

Поначалу я отнекивался, но после долгих уговоров Байдалакова, Дивнича, Околовича мои сомнения рассеялись, и я взялся за «важную миссию» предотвратить раскол в НТСНП… Так я провел, по сути дела, провокационную «отвратительную» операцию, с точки зрения гуманиста, и «дошлую» – по мнению разведчика…

В моей квартире на камине в гостиной установили закамуфлированный микрофон, а в сарае засели стенографистка, полицейский пшик и два энтеэсовца… Я вошел в доверие к Пепескул, вопреки ожиданию, легко.

Когда все было налажено, я пригласил ее к себе…

Георгиевскому она инкриминировала причастность к масонам, его несогласие устроить покушение на Литвинова, отказ пойти на связь с опытным болгарским разведчиком Буревым (тем самым Буревым, который помог председателю французского отдела НТСНП Поремскому взорвать несколько советских самолетов в Испании)… Обвинений было много, и все они в ее устах звучали убедительно. Закончила она тем, что объяснила наступившее охлаждение между РОВСом и НТСНП подспудной деятельностью генсека, которая не является секретом для моего родича генерала Эрдели.

Выслушав все это, я заявил, что являюсь сторонником решительных мер, и если все так, как она говорит, то профессора следует убрать!

В ту пору в эмигрантских кругах ходил настойчивый слух, что смерть генерала Врангеля была насильственной – денщик ему в еду подсыпал толченые бриллианты. И, недолго думая, я предложил этот вариант, выразительно поглядев на ее кольцо с бриллиантом.

– Хорошо, но кто и где это будет делать? – усмехнулась Пепескул. И я, прочтя в ее глазах настороженность, выругал себя за глупость. Тут же предложил устроить автокатастрофу, что понравилось ей больше, но она восприняла все сдержанно и вскоре распрощалась и ушла с сопровождавшим ее Черташем.

На следующий день, на основании этих материалов, был подан донос в белградскую полицию, где говорилось, что Пепескул и Черташ, видимо, завербованы советской агентурой, свившей гнездо в Четвертом отделе РОВСа, поскольку готовятся убить генерального секретаря Союза Георгиевского…

А на другое утро меня арестовали и отвезли в Главнячу. Вызвали на допрос лишь на третьи сутки: за столом в большом кабинете восседал начальник полиции Драгомир Йованович. На мой вопрос, почему я арестован, он резонно ответил:

– Согласно данным, расшифрованным стенографисткой и подтвержденным свидетелями, виновата не одна сторона: вы провоцировали Марию Пепескул, когда предложили свою помощь убрать профессора Георгиевского, как это сделал с бароном Врангелем его денщик…

– Мне поручили узнать, на что может пойти эта женщина. Вся операция была проведена ради Георгиевского, который опасается за свою жизнь.

– Тем не менее… роль обвиняемых пассивна…

Меня снова отвели в камеру. Шагая в сопровождении жандарма, я решил, что за Пепескул, вероятно, заступился генерал Барбович.

Однако, как выяснилось впоследствии, все было намного сложней: завербованному немцами Драгомиру Иовановичу выпал удачный повод, воспользовавшись недостаточной убедительностью обвинения, повлиять на руководство НТСНП и заставить работать на себя, верней, на немцев!

До 1937 года в Югославии работал VI отдел РСХА и, разумеется, осведомительная служба министерства Риббентропа; главным уполномоченным нацистской разведки по Югославии был Карл Краус Лот, но он оставался в Берлине, а в Загребе был его представитель – Руди Коб. В непосредственной связи с ним были Макс Борхард, Герхард Хибнер и красавица Лина Габель. Канарис, верный своим принципам, называл РСХА ватагой любителей, считая, что нужно получать «ощутимые данные», а не о том, «кто что болтал и кто с кем спал»…