– Старый трюк, Мередит, – говорит ему агент. – И вы не очень ловко его проделали.

– Вы – палачи, гуверовские палачи! – в панике вопит Алекс.

Крики Мередита выводят агента ФБР из равновесия, ведь их могут услышать, и он отвлекается на несколько секунд. И в это короткое мгновение Мередит предпринимает самые решительные действия, на которые раньше не был способен. Он бросается на агента с пистолетом. Начинается жестокая схватка. Звучат два выстрела: первым из них ранен в плечо Алекс, вторым – убит агент ФБР. Мередит, пошатываясь, бредет по переходу, а к стеклянным дверям подбегает второй агент ФБР.

Через соседний корпус Мередит попадает на улицу. Он останавливает такси, опускается на заднее сиденье и называет водителю адрес.

В Маклин он приезжает почти в бессознательном состоянии. С трудом подходит к двери дома, нажимает кнопку звонка. Ему открывает бывший член правительства, который здесь живет.

– Я ранен. В кармане у меня магнитофон. Там все записано, – говорит Мередит и теряет сознание.

Проснувшись, он обнаруживает, что лежит в темной комнате на диване. У него перебинтованы грудь и плечо. Из-за закрытой двери доносятся чьи-то голоса. Мередит поднимается с дивана, по стене добирается до двери и приоткрывает ее. Ом видит, что за большим столом сидят бывший член правительства, журналистка и Алан Лонг. Сенатора нет.

Магнитофон Алекса лежит около бывшего члена правительства, который разговаривает с Лонгом:

– Вы знали об этих группах убийц?

– Ходили какие-то слухи, – осторожно отвечает Лонг. – Но я не был связан с этим…

– Уж не пытаетесь ли вы спасти свою шкуру?

– Что ее спасать? Если они узнают, что я сделал и делаю, мне и так конец.

– Поэтому вернемся к отрядам смерти, – говорит журналистка. – Что вы слышали о них?

– Ничего конкретного, – отвечает Лонг. – Никаких доказательств. Гувер не допускает утечки информации. Все происходит в обстановке строжайшей секретности. Человек не знает даже, что делается в соседнем кабинете. Каждый только одно из звеньев цепи…

– Как в гестапо! – пояснила журналистка.

– И все же вы что-нибудь слышали об этих группах? – настойчиво спрашивает бывший член правительства.

– Только то, что были бы приняты окончательные решения, если бы план не удался.

Журналистка закрывает глаза от ужаса и шепчет:

– Окончательные решения… О боже!

– Если нам недоставало последнего, самого убедительного, оправдания, – говорит бывший член правительства, – то теперь оно у нас, кажется, есть. Через две недели Гувер будет убит, а его досье – изъяты.

– Нет! – Алекс с силой толкает дверь, и она ударяется о стену. – Вы не можете так поступить! У вас есть необходимые доказательства, чтобы привлечь Гувера к суду. Пусть он предстанет перед судом и выслушает приговор страны.

– Вы не понимаете создавшегося положения, – возражает бывший член правительства. – В стране нет такого суда, нет такого судьи, нет такого члена конгресса, которые могли бы организовать судебный процесс над ним. Даже президент и вся его администрация не в состоянии сделать это.

– Ведь есть же законы!

– Есть досье, – мягко напоминает журналистка. – Те, кто осмелится на какой-либо шаг, будут скомпрометированы… И сделают это те, кто предпочтет выжить, а не бороться…

Мередит видит устремленные на него холодные взгляды. В них нет сочувствия.

– Значит, вы сами не лучше, чем он, – говорит Алекс, понимая, что, если ему удастся вырваться из этого дома, его опять начнут преследовать.

Ченселор выронил из рук карандаш – он вдруг почувствовал, что в дверях стоит Элисон. Она была в голубом банном халате и смотрела на него с улыбкой. В ее взгляде сквозила теплота, и он был благодарен ей за это.

– Я ведь стою здесь уже несколько минут, а ты и не замечаешь меня.

– Прости, пожалуйста.

– Ничего, но мне показалось, что ты где-то далеко-далеко.

– В Маклине, штат Виргиния.

– Ну, это не так уж далеко.

Питер встал с дивана и обнял Элисон:

– Ты прекрасна, и я люблю тебя. Иди ко мне.

– Я же только что встала. Давай лучше выпьем кофе, это взбодрит меня.

– Зачем?

– Тогда я смогу насладиться тобой. Неужели это так безнравственно? – Она поцеловала его.

– Кофе остыл, – сказал он. – Я закажу еще.

– Нет, не надо.

– Мне все равно нужно кое-что отправить.

– Что именно?

– То, что я написал в последние два-три дня. Это необходимо отправить на перепечатку.

– Сейчас?

Питер кивнул:

– Потом нужно будет считать перепечатанное, снять ксерокопию и отправить с посыльным Тони. Но это все потом, а сейчас от рукописи лучше избавиться. У меня в портфеле, кажется, были большие конверты. – Ченселор двинулся через комнату к телефону, помня при этом инструкции О’Брайена. – Оператор? Это Питерс из пятьсот одиннадцатого. Пусть пришлют кого-нибудь из сервиса. Кроме того, мне нужно кое-что отправить заказной почтой. Можно это устроить?

– Конечно, мистер Питерс. – В голосе оператора послышалась усмешка…

Совершенно нагие, они держали друг друга в объятиях, согретые обоюдной страстью. Свет послеполуденного солнца отражался от невидимых окон. С улицы доносились звуки рождественской песни. И Питер вдруг осознал, что день уже прошел.

Зазвонил телефон. Он взял трубку.

– Мистер Питерс? – поинтересовался оператор.

Питер узнал его по голосу.

– Да.

– Мистер Питерс, я знаю, что этого не следовало делать, понимаю, что вы хотите остаться инкогнито, и не совершил бы ничего, что противоречило бы вашему желанию…

– В чем же дело? – прервал излияния оператора Питер, чувствуя, как учащенно забилось его сердце.

– Звонит человек. Уверяет, что дело срочное, что ему необходимо поговорить с вами. Кажется, он болен.

– Кто он?

– Он сказал, что его зовут Лонгворт, Алан Лонгворт.

Боль в висках заставила Питера зажмуриться.

– Убирайтесь от меня прочь, Лонгворт. С вами все кончено. Я побывал в бюро и все им рассказал.

– Глупец! Вы даже не представляете, что натворили. – Это был голос Лонгворта, но какой-то более гортанный, чем запомнил его Питер, с более выраженным среднеевропейским акцентом.

– Я знаю, что делаю и что пытаетесь сделать вы. Вы и ваши друзья хотите прибрать к рукам ФБР. Вы считаете, что бюро нечто вроде вашей родовой вотчины, но это не так. И скоро вашей деятельности будет положен конец.

– Вы ошибаетесь, глубоко ошибаетесь. Мы, именно мы, хотим положить конец беззаконию. Именно мы… – Лонгворт закашлялся и издал какой-то странный звук. – Я не могу разговаривать с вами по телефону. Нам нужно встретиться. – И снова в его голосе послышался среднеевропейский акцент.

– Зачем? Чтобы полюбоваться на еще одну команду стрелков, подобную той, которую вы присылали на 35-ю улицу?

– Я был там, но только затем, чтобы пресечь действия нападавших.

– Я не верю вам.

– Послушайте… – У Лонгворта начался новый приступ кашля. – Они пользовались глушителями… Оружием с глушителями, как в Форт-Трайоне. Помните?

– Этого я никогда не забуду.

– А один выстрел был сделан без глушителя. Помните?

Слова Лонгворта заставили Питера напрячь память.

Да, действительно был такой выстрел, громкий, совсем не похожий на странное чавканье. И злой выкрик.

Тогда он не обратил на это внимания: слишком напряженной была ситуация. Но сейчас все стало ясно – стрелявший, видимо, позабыл воспользоваться глушителем.

– Так вы помните? – снова спросил Лонгворт. – Вы должны это помнить.

– Да, помню. И что же вы хотите сказать?

– Это был мой выстрел. – Снова в голосе Лонгворта появились гортанные звуки, да и фраза была построена как-то по-особому.