– Сколько времени вы состоите в этой группе? Недель или, быть может, месяцев?

Пэрис, казалось, был озадачен.

– Недель? Месяцев? Вот уже четыре года, как я член группы.

Четыре года?! Здесь какое-то явное противоречие. Насколько ему, Питеру, было известно, эта группа, это «Ядро» Сент-Клера, эта Инвер Брасс была создана, чтобы противостоять дьявольской тактике Гувера, к которой он прибегал в последнее время, то есть запугивал людей, используя имеющиеся у него досье. Это была вынужденная и, к сожалению, запоздалая защита. Казалось, что организация существует не более года, полутора, максимум двух лет, но Пэрис говорит о четырех годах… Да и Джекоб Дрейфус сказал: «Свыше сорока лет я служил родине, затратил бесчисленные миллионы…» Тогда, на пляже, Питер решил, что Дрейфус имел в виду самого себя, а теперь… «Свыше сорока лет я служил родине, затратил бесчисленные миллионы…»

Питер вдруг вспомнил слова Фредерика Уэллса:

«Я нужен стране. Я должен возглавить Инвер Брасс. Остальные стары и слабы.

Их время прошло. Только я способен на это!»

«Четыре года… Свыше сорока лет… Затратил бесчисленные миллионы». И наконец Питер вспомнил письмо Дрейфуса к Монтелану, Кристофера – к Пэрису. «Воспоминания пожирают нас…» Воспоминания о чем?

– Что вы за люди? – спросил Питер, глядя в упор на Монтелана.

– Я сказал все, и мне больше нечего добавить. Вы правы, мистер Ченселор. Я знал о многом, но в любом случае я здесь не для того, чтобы обсуждать подобные вопросы. Я пришел, чтобы убедить вас выйти из игры. Вовлекая вас в нее, некто совершил ошибку. Это ошибка выдающегося, но во многом разуверившегося человека… В этом не было никакого вреда, пока вы оставались в тени и рылись где-то на задворках. Однако, если бы вы стали действовать открыто, это привело бы к катастрофе.

– Вы боитесь? – удивился Питер. – Вы только стараетесь выглядеть хладнокровным, а в глубине души напуганы до смерти.

– Разумеется, я боюсь. За вас, за всех нас…

– Вы имеете в виду Инвер Брасс?

– Да, и многое другое. В нашей стране произошел раскол между народом и правительством. В верхах процветает коррупция, и дело не только в борьбе за власть. Статьи конституции грубо нарушаются, наш образ жизни поставлен под угрозу. Я далек от того, чтобы драматизировать события, я лишь констатирую положение вещей. Я родился и вырос не в этой стране, знаю, что такое произвол, и поэтому могу лучше судить о том, к чему все это приводит.

– Так где же выход? Да и есть ли он?

– Выход, конечно, есть. Строгое, объективное соблюдение законности. Повторяю: объективное. Необходимо открыть глаза народу, указать ему на опасность злоупотреблений. И сделать это надо, не забывая о благоразумии, не прибегая к излишне эмоциональным обвинениям и взаимным наговорам. Наша система будет функционировать, если ей дать шанс. Процесс уже начался, и теперь не время для взрывоопасных разоблачений, а время для тщательного анализа и раздумий.

– Понятно, – медленно произнес Питер. – Еще не настало время, чтобы рассказать об Инвер Брасс, не так ли?

– Нет! – решительно заявил Монтелан.

– А может быть, оно никогда не настанет?

– Может быть. Я уже сказал вам: время Инвер Брасс прошло.

– Так поэтому вы хотели заключить соглашение с Джекобом Дрейфусом? С Кристофером?

Слова Питера подействовали на Пэриса как пощечина.

– Не знаю, – еле слышно сказал он. – Я чуть было не позвонил ему. Итак, вы говорили с ним?

– Да, говорил.

– Уверен, что он сказал вам то же самое. Его преданность этой стране безгранична. Он все понимает.

– А я не понимаю. Не понимаю никого из вас.

– Это потому, что вы мало знаете о нас. Но больше я вам ничего не скажу. И прошу вас лишь об одном: бросьте все это. Если не послушаетесь моего совета, уверяю, вас убьют.

– Мне уже говорили об этом. И последний вопрос: что произошло в Часоне?

– В Часоне? В сражении под Часоном?

– Да.

– Бессмысленная акция. Сотни людей погибли ради никому не нужного клочка бесплодной земли. Военщина одержала верх над гражданской властью. Обо всем этом можно узнать из архивных документов.

Только сейчас Питер осознал, что все еще сжимает в руке револьвер. Это выглядело нелепо, и он положил его в карман.

– Возвращайтесь в Бостон, – посоветовал он Монтелану.

– Подумайте хорошенько над тем, что я вам сказал.

– Ладно.

Однако Питер знал, что уже не сможет остановиться на полпути.

Для встречи с Даниелом Сазерлендом О’Брайен выбрал бухту Чесапикского залива, восточнее острова Дил-Айленд. Место встречи представляло собой портовый бассейн с причалом, где швартовались траулеры, катера и лодки, предназначенные главным образом для сбора устриц. Но устричные отмели в это время года были скудны, океан неохотно делился своими богатствами, и лодкам предстояло пребывать в бездействии еще недели две.

Волны неутомимо лизали сваи за доками. Скрип лодок и якорных цепей напоминал монотонную, хотя и сопровождаемую лязгом, барабанную дробь. В утреннем небе с пронзительным криком носились чайки.

«Венис. Последний из потенциальных похитителей досье», – думал Питер, сидя на отполированном до блеска поручне какого-то траулера. Последний, если, конечно, это не Браво. В любом случае он, Питер, снова пойдет к Мунро Сент-Клеру. Уж слишком маловероятным казалось предположение, что Сазерленд предал Инвер Брасс и был тем самым убийцей, который овладел досье и шепотом по телефону нагонял на людей ужас. Но, в конце концов, в жизни все возможно.

Сазерленд заверил его, что комитет, созданный для борьбы с дьявольскими кознями Гувера, распущен. Он утверждал также, что досье уничтожены. А на самом деле он был членом Инвер Брасс и прекрасно знал, что все это ложь.

Но зачем Сазерленду понадобились досье? Зачем понадобилось убивать? Зачем нужно было попирать законность, которую он призван защищать?

В утренней дымке Питер едва различал вход в док, закрытый подъемными блоками и лебедками. Они образовали своего рода сводчатый проход, который четко выделялся на фоне серого неба. Он бросил взгляд направо, где, как он знал, спрятавшись на палубе шаланды, лежал О’Брайен. Повернул голову налево, стараясь разглядеть автомобиль, зажатый между вытащенными на берег лодками. В нем сидела Элисон. В руке она держала спичку, которую должна была зажечь и поднести к лобовому стеклу, если Сазерленд приедет не один.

Внезапно Питер услышал глухое урчание мощного мотора приближающегося автомобиля, и вскоре двойные фары мощными лучами осветили решетку ворот. Свет отражался от корпусов сухих доков. Вот автомобиль повернул направо и остановился на широкой площадке между лодками у самой кромки воды. Фары погасли, но их блеск некоторое время еще стоял в глазах у Питера. Он пригнулся за планширом траулера и продолжал наблюдать за доком. Волны шумно и беспорядочно лизали сваи, беспрестанно скрипели лодки.

Дверца автомобиля открылась и захлопнулась, и из сумерек выплыла массивная фигура Сазерленда, заполнив обширное пространство под аркой, образованной металлическими кольцами лебедок. Он зашагал по доку в направлении Питера тяжеловато и осторожно, но решительно. Подошел к краю дока и замер, вглядываясь в простирающийся перед ним залив. На фоне тусклого утреннего неба гигантская фигура негра, стоявшего у самой кромки воды, вырисовывалась нечетко. Он казался последним из оставшихся в живых людей, созерцающим конец света. А еще он походил на судовладельца, который поджидает баржу с товаром и собирается посулить экипажу дополнительное вознаграждение, если поспешат с разгрузкой.

Питер оттолкнулся от поручня траулера и выпрямился. В кармане он сжимал рукоятку револьвера.

– Доброе утро, судья. Или лучше называть вас Венисом?

Сазерленд обернулся и посмотрел на док, в широком проходе которого стоял Ченселор. На приветствие он не ответил.

– Я сказал «доброе утро», – мягко, даже вежливо продолжал Ченселор, невольно испытывая уважение к этому человеку, который столь многого добился в жизни.