– Секция замороженных продуктов, пожалуйста. Мсье Жиру.

– Боюсь, его линия занята.

– Я подожду ровно тридцать секунд и, если линия не освободится, отменю разговор.

– Понятно… В этом нет необходимости, мсье, я соединю вас сейчас.

– Дрозд? – спросил мужской голос.

– Я сказал все как надо. Что, черт возьми, происходит? Почему вы не звоните?

– Потому что не о чем докладывать.

– Что за бред! Прошло более трех часов!

– Мы беспокоимся не меньше вашего, так что не повышайте на меня голос. Наш последний контакт состоялся час двенадцать минут назад; все шло по плану. Двое наших людей следовали за «Пежо», в котором находился Лэтем; за рулем сидела женщина. Последнее, что они сказали: «Все под контролем, задание скоро будет выполнено».

– И все? Час назад?

– Да.

– И больше ничего?

– Нет. Это была последняя связь с ними.

– Ладно, где они?

– Хотели бы и мы это знать.

– Куда они направлялись?

– На север от Парижа, без уточнения.

– Почему?

– При передаче на этой частоте это было бы глупо. Кроме того, эти двое – первоклассная команда, у них ни разу не случалось провала.

– А могут они сегодня потерпеть неудачу?

– Очень маловероятно.

– «Очень маловероятно» – ответ двусмысленный. Вы представляете себе серьезность этого задания?

– Все наши задания серьезны, иначе мы бы не получали их. Разрешите напомнить вам, что к нашей помощи прибегают как к последнему средству.

– Что мне сказать фон Шнабе?

– Ну, что мы, Дрозд, в данный момент можем ему сказать? – проговорил руководитель парижского отделения службы ликвидации, вешая трубку.

Прошло еще полчаса, и человек, называвший себя Дроздом, снова не выдержал. Он соединился с местом, находившимся в глубине лесов Ваклабрюка в Германии.

– Этого я не желаю слушать, – ледяным тоном произнес генерал Ульрих фон Шнабе. – Цели должны были быть ликвидированы при первом удобном случае. Я одобрил распоряжения доктора Крёгера, потому что вы, вы сами сказали ему, что трудностей не возникнет, ибо вам известен маршрут. Только на этом основании я разрешил вам обратиться к мейхельмёрден.

– Что я могу сказать, герр генерал? Никакой информации, связи нет. Ничего.

– Справьтесь у нашего человека в американском посольстве. Возможно, он что-то слышал.

– Я узнавал, майн герр, звонил из автоматов, конечно. Его последний перехват подтвердил, что брат Лэтема находится под охраной антинейцев.

– Этих подонков, которые любят черных и целуются с жидами. Место нахождения, конечно, неизвестно.

– Конечно.

– Оставайтесь в Париже. Поддерживайте связь со службой ликвидации и держите меня в курсе.

– Да вы просто рехнулись! – воскликнула Карин де Фрис. – Они видели вас, знают вас, вы не можете стать Гарри!

– Безусловно могу, если они меня больше не увидят, а они меня не увидят, – сказал Дру. – Я буду действовать in absentia,[58] перебираясь из одного места в другое, поддерживая связь с вами и полковником, поскольку не рискую показаться в посольстве. Раз уж нам известно, что в посольство проникли шпионы, а мы узнали об этом в ту ночь, когда мой шофер оказался Маленьким Адольфом, – следовало бы выяснить, кто он такой.

– Но как?

– Железнодорожная ловушка.

– Что?

– Ну, вы же знаете, что среди железнодорожных вагонов с пассажирами есть один, в котором везут бешеных собак.

– Пожалуйста …

– Раза три-четыре я позвоню вам, назовусь Гарри, попрошу передать мне документы из досье моего умершего брата Дру и скажу, чтобы курьер Витковски такой-то встретился со мной в указанное время и в указанном месте – людном, конечно. Вы передадите мои просьбы, и я приду туда, но буду там, где меня не увидят. Если появится настоящий курьер – а я знаю их всех, – и без «хвоста», прекрасно. Я выброшу все, что вы пришлете. Затем, спустя некоторое время, я позвоню снова уже с другой просьбой и скажу, что это срочно: я, мол, кое-что узнал. Это будет означать, что вы должны повесить трубку и никому ничего не говорить.

– И если кто-то появится, вы поймете, что это нео, а мой телефон прослушивается изнутри, – перебила его Карин.

– Точно. Если обстоятельства сложатся благоприятно, возможно, я смогу захватить его и передать нашим лекарям.

– А если он придет не один?

– Я сказал «если». Я не собираюсь бросать вызов целой толпе со свастикой.

– Я нахожу вашу идею очень уязвимой, как вы любите выражаться. Почему Гарри Лэтем решил остаться здесь, в Париже?

– Потому что он – Гарри Лэтем. Цепкий, непреклонный в достижении своей цели, словом – Гарри. Прибавьте к этому тяжелое горе: ведь его младшего брата убили здесь, в Париже.

– Да, мотив убедительный, – согласилась де Фрис. – С вашей позиции… Но как вы сделаете это достоянием других? Это не просто!

– Рискованно, – нахмурившись, кивнул Дру. – Прежде всего потому, что Управление единодушно возопит: «грязная игра». Но если мы уже начнем действовать, то останавливать нас будет слишком поздно, и я полагаю, полковник что-нибудь разнюхает. Я встречаюсь с ним позже, в кафе на Монмартре.

– Вы встречаетесь с ним? А я? Кажется, я все-таки участвую в этих планах.

– Вы ранены, леди. Я не могу просить вас…

– Вы и не просите, мсье! – воскликнула Карин. – Это я предлагаю вам. Жена Фредерика де Фриса идет с вами. Вы потеряли брата при ужасных обстоятельствах, Дру, а я – мужа… тоже при ужасных обстоятельствах. Вы не можете оттолкнуть меня.

Дверь хирургического кабинета открылась, и вошел проверенный посольством врач.

– У меня довольно приятные новости для вас, мадам, – по-французски сказал он, смущенно улыбаясь. – Я посмотрел последние операционные снимки: пройдя курс лечения, вы сможете владеть правой рукой по крайней мере процентов на восемьдесят. Однако вы лишитесь кончика среднего пальца. Конечно, можно будет поставить постоянный протез.

– Благодарю вас, доктор, это – небольшая потеря, спасибо вам. Я приду через пять дней, как вы сказали.

– Извините, мсье… ваше имя Лотáм?

– Почти так.

– Вас просили позвонить, когда вам будет удобно, мсье С. в Вашингтон. Можете воспользоваться этим телефоном – оплата войдет в счет.

– Конечно, но в данный момент мне это не с руки. Если он позвонит еще, пожалуйста, скажите ему, что я уже ушел и вы не смогли передать мне его просьбу.

– Так нужно, мсье?

– Он будет благодарен вам за то, что вы не прибавили ему проблем.

– Понимаю, – улыбнулся доктор.

– А я нет, – сказала Карин, как только они вышли из больничного корпуса и направились по бетонной дорожке к автомобильной стоянке.

– Что «нет»?

– Не понимаю. Почему вы отказались поговорить с Соренсоном? По-моему, вам не помешало бы посоветоваться с ним: вы ведь говорили, что доверяете ему.

– Доверяю. Но дело в том, что он доверяет системе, в которой прослужил десятки лет.

– Ну и что?

– У него возникли бы неприятности из-за моего плана. Он сказал бы, что это в компетенции Управления, и только Управление решает, что делать дальше, а вовсе не я. И конечно, был бы прав.

– Если он прав, почему вы поступаете по-своему?.. Простите, не надо отвечать, это глупый вопрос.

– Спасибо. – Лэтем взглянул на часы. – Почти шесть. Как ваша рука?

– Не слишком хорошо. Анестезия отходит, но, слава богу, через повязку не видно, что с рукой.

– Вы провели в операционной два часа, значит, пришлось много резать. Вы действительно хотите пойти со мной на встречу с Витковски?

– Даже если бы эта проклятая рука отвалилась, вы все равно не остановили бы меня.

– Но чего ради? Вы страшно устали, и вам больно. Я бы ничего не скрыл от вас, пора бы вам это знать.

– Я и знаю. – Они подошли к машине, Дру открыл дверцу; их взгляды встретились. – Я знаю, что вы не будете ничего от меня скрывать, и ценю это. Но вдруг я смогу подсказать что-то еще, когда пойму, что вы задумали. Почему вы не объясните мне?