В начавшемся хаосе слышался звон разбитых стекол, посетители неслись к выходу, натыкаясь на служащих. Те, растерянные и возмущенные, пытались остановить посетителей, но затем сами последовали за ними. Прохожие на авеню Габриель с ужасом увидели, как задняя часть пивной рассыпалась на куски, взрывом из окон выбило остатки стекол, и осколки разлетелись по улице, врезаясь в лица людей, проникая сквозь одежду в руки, грудь, ноги. Лэтем, падая, прикрыл своим телом Карин де Фрис. На улице творился кромешный ад.

– Как вы догадались? – крикнул Дру, засовывая за пояс пистолет. – Как узнали?

– Сейчас не время! Вставайте. Следуйте за мной!

Они бежали по авеню Габриель до глубокой затененной ниши перед витриной ювелира. Карин, задыхаясь, потянула Лэтема туда. Они с жадностью хватали воздух, стараясь отдышаться.

– Черт побери, леди, что это было? – спросил наконец Лэтем. – Вы сказали, что тот, кому вы звонили, проверяет телефон, потом закричали и начался весь этот ад! Прошу вас, ответьте.

– Проверку так и не произвели, – тяжело дыша, ответила Карин. – Но кто-то взял трубку и крикнул: «Трое мужчин в темной одежде бегают по улице и повсюду заглядывают. Они ищут вашего друга!» Не успев ничего спросить, я увидела, как два baguettes катятся по полу к нашей кабинке.

– Baguettes? Батоны?

– Небольшие блестящие батоны, Дру. Не настоящий хлеб. Пластиковая взрывчатка в десять раз мощнее гранат.

– О господи…

– За углом есть стоянка такси. Быстро! – Все еще не отдышавшись, они сели в такси, и Карин дала шоферу адрес в Марэ. – Через час я вернусь в посольство.

– Вы спятили! – воскликнул Лэтем. – Вы же сами сказали, что вас видели со мной. Вас убьют!

– Нет, если я быстро вернусь и изображу состояние шока – на грани истерики. Не теряя, конечно, контроля над собой.

– Болтовня, – неодобрительно и сердито произнес Дру.

– Нет, в этой непростой обстановке здравый смысл требует, чтобы я как можно скорее вернулась к своей обычной работе.

– Повторяю: вы – сумасшедшая. Вы не только были со мной, но и первая подняли тревогу! Вы же вызвали панику.

– Так поступил бы каждый, кто пришел в пивную с авеню Габриель, навидавшись всех этих полицейских и патрульных машин и наслушавшись о террористах, стрелявших в автомобиль. Господи, Дру, два батончика – даже если бы и настоящие – вкатываются в кабинку, а в этот момент человек в темном свитере и черной кепке с козырьком бросается к выходу, сталкиваясь с официантом, – право, вы какой-то странный!

– Вы не упоминали про человека, бросившегося к выходу…

– Я сделаю несколько звонков и сообщу об этом происшествии.

– Каких звонков? Насчет чего и кому?

– В посольство: сначала, конечно, в отдел документации и справок, затем на вход и нескольким известным сплетникам, включая старшего помощника Кортленда и секретаршу первого советника. Я расскажу им, что была с вами в ресторане, где разорвалась бомба, что мы сумели выбраться оттуда, вы исчезли, а я в отчаянии.

– Вы просто хотите известить всех, что мы были вместе!

– По причине, не имеющей отношения к вашей работе, – я же о ней ничего не знаю, ведь мы с вами совсем недавно познакомились.

– По какой же?

– Мы познакомились на днях, почувствовали влечение друг к другу, и у нас явно начинался роман.

– Это самое приятное из всего, что вы сказали.

– Не понимайте это буквально; мсье Лэтем, поясняю: это ширма на тот случай, если в посольство проникли наци. Тогда надо, чтобы эта новость распространилась быстро.

– Вы полагаете, парижские неонацисты поверят этому?

– А что им остается? Если это правда, они будут наблюдать за мной, полагая, что вы придете ко мне, и они вас выследят; если ложь, то на меня не стоит тратить время. В любом случае мое положение позволит мне помогать вам.

– Я понимаю: во имя Фредди, – с легкой улыбкой сказал Дру, заметив, что они въезжают в Марэ. – Но все равно считаю, что вы чертовски рискуете, леди.

– Можно мне сделать замечание по поводу вашего языка?

– Пожалуйста.

– Ваше постоянное, но бессмысленное употребление слова «леди» отчетливо показывает ваше пренебрежительное отношение ко мне.

– Я не хотел этого.

– Значит, это неосознанное смещение культурных слоев.

– Простите? Не понял.

– Слово «леди» в таких контекстах приобретает уничижительный смысл – «девушка» или хуже: «девка».

– Прошу прощения, – снова слегка улыбнулся Лэтем, – но я постоянно обращался так к матери, и уверяю вас, она никогда не воспринимала это слово как уничижительное.

– Мать может принять его как ласковое прозвище, принятое en famille.[53] Но я не ваша мать.

– Черт возьми, нет. Она гораздо красивее и не фыркает как кошка.

– Фыркает?.. – Де Фрис посмотрела на Лэтема и увидела, что его глаза смеются. Рассмеявшись, она коснулась его плеча. – Вы заработали очко, которое присудили мне, когда мы сидели в пивной. Иногда я воспринимаю все слишком серьезно.

– Вы поверите, если я скажу, что мне это понятно?

– Конечно. Ваш брат не ошибся: вы намного умнее, чем вам кажется… Да вам и не нужно, чтобы я убеждала вас в этом.

– Нет, не нужно. Кстати, куда мы едем, куда я еду?

– В такое место, которое вы, американцы, называете «чистым», промежуточный пункт, где удостоверяют вашу личность перед тем, как переправить в убежище.

– К тем людям, которым вы звонили из пивной?

– Да, но вас переправят немедленно. Я поручусь за вас.

– Кто эти люди?

– Наши единомышленники.

– Этого мало, леди… простите, миссис де Фрис.

– Вам нужна защита, вы же сами признались, что не знаете, кому можно доверять…

– А вы утверждаете, что я должен довериться людям, которых не знаю? – перебил ее Лэтем. – Вы – ненормальная. – И, наклонившись вперед, обратился к шоферу: – Monsieur, s’il vous plaît, arrêtez le taxi…[54]

– Non![55] – решительно воскликнула Карин. – He надо, – сказала она по-французски шоферу, и тот, пожав плечами, снял ногу с тормоза. Она посмотрела на Дру. – Что вы намерены делать, куда идти? Может, вы хотите, чтобы вышла я, так и не узнав об этом? Вы всегда найдете меня в посольстве – лучше звонить из автомата, впрочем, это незачем вам объяснять. Едва ли у вас при себе много денег, но вам нельзя идти ни в банк, ни в свой кабинет, ни в квартиру, ни в «Мёрис» – все эти места под наблюдением. Я дам вам все, что у меня есть, а об остальном договоримся позже… Ради бога, решайте. Я должна поскорее приступить к осуществлению моего плана – остались минуты, когда мне еще могут поверить!

– Вы это серьезно? Дадите мне деньги, выйдете из машины, позволите мне исчезнуть и не будете знать, где я?

– Конечно, серьезно. Это не самое лучшее, и я считаю вас ужасным глупцом, но вы упрямы, и тут уж ничего не поделаешь. Главное, чтобы вы остались живы, встретились с Гарри и продолжили начатое. Каждый лишний день помогает нацистским руководителям глубже окопаться.

– Значит, вы не настаиваете на том, чтобы отвезти меня к вашим старым друзьям из Амстердама. – Это прозвучало как утверждение.

– Как я могу это сделать? Конечно, нет, вы все равно не послушаетесь меня.

– Тогда отвезите меня к ним. Вы правы, я в самом деле не знаю, кому доверять.

– Вы несносны, надеюсь, хоть это вы понимаете!

– Нет, я просто очень осторожен. О да, леди, я очень осторожен.

– Поверьте, вы приняли правильное решение.

– Я вынужден это сделать. Так кто же эти люди?

– В основном немцы, ненавидящие неонацистов еще сильнее, чем мы: они видят, как «наследники» «третьего рейха» оскверняют их землю.

– Они здесь, в Париже?..

– И в Соединенном Королевстве, в Нидерландах, в Скандинавии, на Балканах – повсюду, где, по их предположению, укоренилось Братство. В каждой ячейке немного людей – от пятнадцати до двадцати, – но действуют они с известной немецкой аккуратностью, на средства, тайно предоставляемые группой ведущих германских промышленников и финансистов. Те не только не любят нео, но и боятся, что они погубят экономику страны.