– Как вы объяснили вашему начальнику нападение на авеню Габриель? Какую охрану он рекомендовал?
– Я ничего ему не рассказал. С этим можно подождать… У него проблема труднее, намного труднее, чем то, что случилось со мной.
– Неужели вы и впрямь так великодушны, мсье Лэтем? – спросила Карин.
– Вовсе нет, мадам де Фрис. Все происходит с такой быстротой, а проблема, стоящая перед нами, так сложна, что мне не хотелось морочить ему голову.
– Вы можете сказать мне, в чем ваша проблема?
– Боюсь, что нет.
– Почему?
– Потому что вы задали этот вопрос.
Карин де Фрис откинулась на спинку банкетки и поднесла к губам бокал.
– Вы все еще не доверяете мне? – тихо спросила она.
– Мы говорили о моей жизни, леди, и о распространяющихся спорах ядовитого гриба, который чертовски меня пугает. Он должен внушать ужас всему цивилизованному миру.
– Вы судите с большого расстояния, Дру. А я – с близкого, находясь «на месте», как говорят американцы.
– Это – война! – хрипло пробормотал Лэтем, устремив на нее горящие глаза. – И мне не нужны отвлеченные понятия!
– В этой войне я отдала вам мужа! – воскликнула Карин, резко подавшись вперед. – Чего еще вы хотите от меня? Как заслужить ваше доверие?
– Зачем оно вам так нужно?
– По очень простой причине, которую я объяснила вчера. Я видела, как прекрасного человека погубила ненависть, которую он не умел сдерживать. Она сжигала его месяцы, даже годы, я не могла этого понять, а потом поняла. Он был прав! Ядовитое облако ужаса повисло над Германией, более плотное на востоке, чем на западе, – «один монолит зла вместо другого; они жаждут крикливых вождей, ибо никогда не изменятся», – говорил Фредди. И он был прав! – Обессилев от этого всплеска чувств, Карин прикрыла глаза, в которых стояли слезы, и шепотом добавила: – Его пытали и убили, потому что он узнал правду.
Узнал правду. Дру внимательно смотрел на женщину, сидевшую напротив него, и вспоминал, какое возбуждение охватило его, когда он узнал правду об отце Виллье, старике Жоделе. И какой страх он испытал оттого, что это правда. Они с Карин одинаково реагировали на такие факты. Они не могли ни лгать себе, ни скрывать гнев, переполнявший их.
– Ладно, ладно, – сказал Лэтем, положив руку на ее сжатые кулачки. – Я расскажу вам кое-что, не называя имен, но несколько позднее… в зависимости от обстоятельств.
– Согласна. Это часть обучения, не так ли? «Осторожнее: химикаты».
– Да. – Держа правую руку под столом, Дру быстрым настороженным взглядом оглядел вход и соседние столики. – Ключ ко всему – отец Виллье, его родной отец…
– Актера? Статьи в газетах… старик, покончивший с собой в театре?
– Я расскажу вам об этом потом, а сейчас выслушайте самое плохое. Он действительно отец Виллье, участник Сопротивления, которого немцы схватили и довели до сумасшествия в концлагерях много лет назад.
– В дневных выпусках газет появилось объявление, – прервала его де Фрис. – Виллье прекращает спектакли – возобновление «Кориолана».
– Какая глупость! – вырвалось у Лэтема. – Там сказано почему?
– Что-то о старике и о том, как огорчен Виллье…
– Больше, чем глупость, – сказал Лэтем. – Настоящий, черт побери, абсурд! Виллье – такая же крупная мишень, как и я сейчас!
– Не понимаю.
– Вам этого и не понять, но все это каким-то непостижимым образом связано с моим братом.
– С Гарри?
– Досье на Жоделя, отца Виллье, находившееся в Центральном разведывательном управлении, исчезло из архива…
– Как и информация из компьютеров «АА-ноль»?
– Поверьте мне, столь же тщательно охраняемых, как и досье. А в этом досье упоминалось имя одного французского генерала, который был не просто завербован нацистами, а стал их адептом, фанатически преданным идее высшей расы.
– Какое значение он может иметь теперь? Ведь это было столько лет назад… Без сомнения, его уже нет в живых.
– Так или иначе, важно не это. Именно он создал то, что продолжает действовать сейчас: организацию здесь, во Франции, которая вербует миллионы людей во всех частях света, пополняя ряды немецких нацистов. Это то, что привело вас в Париж, Карин.
Де Фрис озадаченно смотрела на него широко раскрытыми глазами.
– А какое отношение все это имеет к Гарри? – спросила она.
– Брат привез список людей, сочувствующих нацистам здесь, во Франции, в Соединенном Королевстве и в моей стране. Сколько там человек, я не знаю, но этот список обладает взрывной силой, ибо в нем названы влиятельные люди, даже обладающие политической властью, – те, кого никто и никогда не мог заподозрить в подобных симпатиях.
– Как Гарри добыл эти имена?
– Не знаю. Вот потому-то я и должен увидеть его и поговорить с ним!
– Зачем? Вы, кажется, очень встревожены.
– В списке есть имя человека, с которым я работаю и кому не раздумывая доверил бы свою жизнь.
– Не понимаю. Вы говорите как ваш брат, не хватает только определенности.
– Именно определенности я и хочу от него сейчас.
– Это касается того, с кем вы работаете?
– Да, я встречаюсь с этим человеком сегодня днем, это неизбежно. Но если Гарри не ошибается, хотя я предпочел бы думать именно так, эта встреча не сулит мне ничего доброго. Это решение может стать роковым.
– Отложите встречу под любым предлогом.
– Он попросит объяснений, ибо в данный момент имеет на это полное право. Помимо всего прочего, его бдительный служащий всего полчаса назад спас мне жизнь на авеню Габриель.
– Возможно, это было спланировано.
– Не исключено. Я вижу, вы много знаете, леди.
– Да, – согласилась Карин. – Это Моро, Клод Моро, да?
– С чего вы взяли?
– Каждые двадцать четыре часа отдел документации и справок получает списки всех, кто входил или выходил из посольства. Имя Моро встречается там дважды – позавчера ночью, когда на вас напали в первый раз, а затем на следующее утро, когда приехал германский посол. Картина ясна: несколько моих коллег сказали, что не помнят, чтобы кто-то из сотрудников, тем более начальник Второго бюро, так часто приезжал в посольство.
– Не стану подтверждать ваше предположение.
– И незачем. Я вполне согласна с вами. Связывать Моро с неонацистами просто нелепо.
– Именно это слово произнесли в Вашингтоне десять минут назад. И все же список доставил Гарри. Вы знаете моего брата. Могли его обмануть?
– На ум опять-таки приходит слово «нелепость».
– Перевербовать?
– Никогда!
– Вот поэтому я и должен поговорить с Гарри… Подождите-ка. Вы очень уверены в Моро. А вы его знаете?
– Я знала, что его до смерти боялась восточногерманская разведка, а значит, и неонацисты. Он увидел связь между Штази и нацистами раньше всех, за исключением, быть может, вашего брата. Фредди однажды встречался с Моро в Мюнхене, когда передавал ему информацию, и вернулся оттуда в полном восторге, назвав его гением.
– Итак, подведем итоги. Где же мы оказались?
– У американцев есть выражение: «Между каменным и твердым». Думаю, так и будет, пока вы не поговорите с Гарри. Но ради собственной безопасности не обсуждайте это по телефону ни из «Мёриса», ни из посольства.
– Но он знает только эти номера, – возразил Дру.
– Пожалуйста, доверьтесь мне. В Париже у меня есть друзья еще с тех пор, когда мы работали в Амстердаме, на них можно положиться. Если хотите, я сообщу их имена полковнику.
– Зачем? Для чего?
– Они могут спрятать вас, и вы будете по-прежнему работать здесь, в Париже, – от города до них меньше сорока пяти минут езды. А я позвоню Моро и дам ему самое правдоподобное объяснение, то есть… скажу правду, Дру.
– Значит, вы все-таки знаете Моро.
– Не лично, нет, но два сотрудника Второго бюро беседовали со мной, прежде чем я начала работать в посольстве. Поверьте, имя де Фрис откроет мне доступ к нему.
