— Какие новости? — спросила маркиза.

— Лиза выздоровела, я рассказал ей обо всем, что произошло. Но не представляю, что она обо всем этом думает: разговор прервали. И так как нет никакой надежды возобновить его сегодня вечером…

— Ты будешь десерт?

— Спасибо, нет. С вашего разрешения, я пройдусь немного…

— В такую погоду хороший хозяин собаку на улицу не выгонит!

— Не имеет значения. Зайду к Адальберу, выпьем с ним по стаканчику!

Когда Альдо нагнулся, чтобы поцеловать маркизу, та потрепала его по щеке:

— Не смею тебя винить. Есть моменты, когда такая «оживленная» и «интересная» беседа, какой мы наслаждались сегодня за ужином, становится невыносимой! Сразу хочется на воздух! Когда вернешься, постарайся поспать хотя бы немного.

— Не думаю, что мне это удастся;

— Попробуй почитать Ницше! Это лучшее средство от бессонницы!

На следующий день мороз слегка отступил, но было так же пасмурно и тоскливо, как накануне. Но в особняке маркизы де Соммьер атмосфера наладилась. Во всяком случае, это можно было заключить из доклада Сиприена, когда в половине восьмого он принес Альдо завтрак в постель. Дворецкий полагал, что мадемуазель План-Крепен снова стала самой собой:

— Шестичасовая месса в церкви Святого Августина всегда хорошо действовала на нее. Сегодня утром она поздоровалась со мной, я бы даже сказал, радостно. А когда я отнес поднос госпоже маркизе, они уже разговаривали как обычно!

— Что ж, тем лучше!

В действительности настроение Мари-Анжелин мало заботило Альдо. Пусть даже она влюбилась с первого взгляда в юношу из весьма неприятной семьи, с которой в будущем едва ли они будут поддерживать какие-либо отношения. С таким же успехом она могла влюбиться и в кинозвезду, как постаревший подросток, каким она, в сущности, и была. Даже в далеко не юном возрасте девушки мечтают о мужчине и, чаще всего, недоступном. Именно эта недоступность и придает такой влюбленности особенное очарование. Если, к примеру, речь идет о звезде кинематографа, то постоянное посещение фильмов с участием популярного актера может подарить несколько минут экстаза. Что же касается молодого Мигеля Ольмедо де Кирога, то мадемуазель дю План-Крепен великолепно рисовала карандашом и кистью и обладала великолепной памятью па лица. Она нарисует портрет своего героя, воздвигнет в своей комнате алтарь и будет ему поклоняться столько, сколько захочет. Альдо полагал, что этот вопрос решен, а у него найдутся более важные дела…

Исчезновение Вобрена слишком его тревожило и занимало все его мысли. Полночи они проговорили об этом с Адальбером, но так и не нашли никакой зацепки, которая помогла бы им сориентироваться и определить направление поисков. Такое с ними случилось впервые. Они как будто оказались у подножия высокой стены, на которой не за что было зацепиться.

— Мы знаем, что Жиля похитили, — проговорил Адальбер, зажигая свою сигару. — За это следует поблагодарить Ланглуа, которому пришла в голову мысль направить инспектора-наблюдателя на эту проклятую свадьбу. Иначе мы бы не знали и этого!

— Не могу отделаться от мысли, несмотря на все протесты Мари-Анжелин, что эти мексиканцы, о которых никто ничего не знает, по уши увязли в этом деле! Нет никаких сомнений в том, что они ненавидят нас и презирают Вобрена! Это было написано большими буквами на лицах вдовы и ее племянника. Что же до несравненной Изабеллы, то ее не слишком огорчило исчезновение жениха. Возникает вопрос: зачем они согласились на эту свадьбу?

— Я вижу только один возможный ответ. Деньги! Подцепив на крючок Жиля, очень легко обзавестись туалетами и драгоценностями, снять номер в «Ритце»…

— Да, действительно, отель был заказан на деньги Вобрена, он же баловал невесту дорогими безделушками. Но у меня сложилось впечатление, что наряды дам и костюмы кавалеров — их собственные и сшиты лучшими кутюрье, да и драгоценности на вдове и ее внучке подлинные. Можешь мне поверить! Но это мало что проясняет: нам неизвестно, откуда они на самом деле появились!

— Ну… Из Мексики!

— В этом и суть! Если бы они были испанцами, -никаких проблем. В этой стране у меня немало друзей и даже несколько весьма лестных знакомств со времен истории с рубинами Безумной Жанны…

— И к тому же ты состоишь в родстве с половиной знатных семейств Европы. Я знаю… — вздохнул Адальбер.

— Постарайся об этом забыть. Я ничего подобного не говорил. Так вернемся к Мексике. Во-первых, она далеко. Во-вторых, в этой стране происходят бесконечные революции. В-третьих, со времен Кортеса там поселилось множество знатных семей, и за прошедшие века они ассимилировались с местной знатью. И потом… Уж там у меня совсем нет знакомых!

— Но у тебя немало клиентов-американцев, которые в Мексике чувствуют себя, как дома.

— Возможно, ты прав, но я не представляю, к кому я мог бы обратиться.

— Прежде всего, к Ричарду Бэйли. Ведь и у Вобрена есть клиенты за океаном. Да и друзья наверняка там тоже есть… Причем, они у нас общие!

Увидев, что его друг нахмурился, Адальбер прикусил язык, молча проклиная себя. Он слишком поздно сообразил, что образ невидимой женщины, словно ангел, промелькнул между ними. Ну зачем он вызвал в памяти друга воспоминания, еще совсем свежие, о прекрасной американке? Ведь он прекрасно знал, какой след она оставила в сердце Альдо! Как будто у них без этого мало забот!

Морозини сделал вид, будто он ничего не слышал, и сказал:

— В любом случае, мы просто сотрясаем воздух. Мы можем только ждать продолжения следствия. Благодарение богу, Ланглуа хороший сыщик, и молодой Лекок явно неплохо работает.

На этом друзья расстались. Но теперь, когда Альдо проснулся, он понял, что разрешить проблему все-таки не так-то просто. Он просмотрел газеты, но ничего нового не узнал. В «Матэн» Жак Матье проявил явную сдержанность и сообщил лишь о том, что венчание не состоялось. В статье он задавался вопросом, что могло произойти с женихом. Текст был выдержан в очень легком тоне, ни единого намека на возможную драму. То же самое можно было сказать и о «Фигаро», и об «Эксельсиоре». Альдо возблагодарил Небеса за непривычную сдержанность парижской прессы. Если Вобрена в скором времени не найдут, долго это не продлится…

Морозини обдумывал, не стоит ли ему поговорить с нотариусом антиквара, когда дневальный с набережной Орфевр передал ему записку с приглашением комиссара Ланглуа прибыть в его кабинет ровно в 15 часов.

— Мне это кажется достаточно торжественным, — прокомментировала тетушка Амели. — Я бы назвала это повесткой.

— Вы правы, но самое главное то, что у Ланглуа есть новости. Я не заставлю его ждать.

В назначенное время князя проводили в кабинет дивизионного комиссара. Ланглуа был занят: перед ним лежали бумаги, которые ему принесли на подпись. Когда вошел Морозини, комиссар поднял голову и без улыбки кивком головы указал ему на один из стульев, стоявших перед его столом. Князь, тонко чувствующий любые перемены, сдержал приветственную улыбку. В кабинете Ланглуа царила мрачная атмосфера, ее не скрашивал даже трогательный букетик анемон, распускавшихся в очаровательной стеклянной вазочке от Лалика[29]. День был пасмурный, и большая настольная лампа освещала ухоженные руки комиссара. Князю не пришлось долго ждать. Пары минут — пока секретарь не унес бумаги — хватило Морозини на то, чтобы увидеть: выражение лица Ланглуа полностью соответствовало царившему в кабинете настроению. Поэтому он заговорил первым, как только серые глаза дивизионного комиссара взглянули на него:

— У вас есть новости, комиссар?

— Да… Но я не уверен, что они вам понравятся. Альдо ощутил комок в горле. Он почувствовал, что бледнеет.

— Вы хотите сказать, что…

Морозини не смог закончить фразу.

— Нет, до настоящего времени у нас нет никаких сведений о том, куда увезли господина Вобрена. Если сведения, которыми я располагаю, подтвердятся, то, возможно, он уже далеко.