Джонатон откупорил бутылку, наполнил фужеры и произнес:

— За нас и, конечно, за Чарли Рассела!

— За моего отца и за нас! — Марийка до конца выпила свой бокал, не отрывая глаз от Джонатона.

— Возможно, сегодня не самый подходящий случай, но я хочу тебе это сказать. Ты очень притягательная женщина, особенно твои чудные глаза. — Джонатон не был уверен, что этой ночью может что-то между ними быть, не сочтут ли его желание бесцеремонным, но он хотел любить ее, и он ждал от Марийки знака.

Джонатон старался вести себя очень осмотрительно. Марийка была женщиной с быстро меняющимся настроением. У него хватило ума не настаивать на близости в эту ночь.

— Дом кажется таким тихим. А где наши две влюбленные пташки?

— Лайза и Серджио улетели вечерним самолетом, чтобы успеть завтра к занятиям. И я отпустила Терезу и Милли на следующие два дня. Они работали почти без сна все дни, как папа умер.

— У тебя слишком большой опыт по организации похорон, малыш. — Джонатон провел рукой по ее щеке.

— К сожалению, да.

— Похороны Дейвида были такими же?

— Я была не в себе, даже не помню многих моментов. Да, наверное, все было также помпезно и чопорно, если ты это имеешь в виду. Я была словно во сне, многое осознавалось значительно позже.

— Был ли конец?.. — Он остановился на полуслове.

— Конец чего?

— Я не должен был спрашивать, у меня нет на это права.

— Ты имеешь на это право. Ты хотел спросить, чувствовала ли я, как наступила его смерть?

— Да. Извини, что причиняю тебе боль, заставляя это вспоминать.

— Не переживай. Видишь ли, я глубоко верю, что душа не умирает, папу ждет другая жизнь. Я знаю, что мы с ним встретимся снова. Такая вера смягчает удар смерти близкого человека. Когда-нибудь я увижу их снова — папу, Дейвида, маму, других. Человек легче воспринимает смерть, когда в это верит.

— У меня нет такой веры, я никогда об этом особенно не думал. А, возможно, нужно было. Для меня чего-то стоит только эта жизнь, а потом — ничего.

— Это вопрос веры, Джонатон. Если теряешь близкого человека, которого любишь, и веришь, что он счастлив в раю, то… то… — Марийка не смогла договорить и разрыдалась.

Джонатон забрал у нее фужер, поставил на столик и обнял Марийку, положив ее голову себе на плечо. Он теребил ее волосы и тихо целовал. Так они просидели, обнявшись, с полчаса, не сказав друг другу ни слова. Марийка успокоилась в его объятиях, она чувствовала его теплоту и защиту. Не было сейчас трагического обстоятельства, которое их разъединяло в эту минуту, не было проблем, которые им не под силу было бы решить.

Он слегка провел губами по ее шее, словно пробудившись от долгого глубокого сна. И Марийка, казалось, проснулась. Он чувствовал, как ее кожа реагирует на его прикосновения, это был сигнал, которого он так ждал.

Губы Джонатона нашли рот Марийки, сначала только ткнулись в него, потом он стал жадно целовать ее.

В полумраке комнаты играли отсветы огня в камине.

— Я хочу согреть тебя, защитить, убаюкать. — Его рука легла ей на грудь.

— Я тоже долго хотела этого, — сказала Марийка хриплым голосом.

Джонатон тихо засмеялся.

— Значит, ты наконец со мной согласна.

Марийка поцеловала кончики его пальцев, и Джонатон принялся расстегивать ей платье, положил ее на спину.

— Только не торопись…

Он знал — когда она волнуется, то становится смешливой. Это его еще больше возбудило.

Марийка больше ничего не сказала. Полузакрыв глаза, она следила за его бережными движениями, чувствуя поцелуи на всем теле, которое он постепенно раздевал. Затем он встал над ней, любуясь обнаженным телом, игрой теней на нежной белой коже.

Джонатон сам быстро разделся. Сквозь ресницы она разглядывала его мускулистую фигуру. Они слились телами, и Марийка почувствовала, как он нетерпеливо жаждет ее.

— Я хотел тебя с того момента, как мы впервые встретились за ужином. — Его голос звучал надтреснутым, хриплым, как и ее собственный. — Ты самая прекрасная женщина, которую я встречал в своей жизни. Боже мой, Марийка, как же я хочу тебя!

Он поцеловал ее, его губы чуть подрагивали, его тело настойчиво требовало ее. Она присоединилась к ритму его движений, когда он вошел в нее, они слились во взаимном экстазе.

В Марийке все горело, она испытывала удовлетворение, какого не знала раньше. Что-то новое возникло в ее восприятии, отличное от того, что было когда-то с Дейвидом.

Тогда она была еще молода и неопытна — и телом, и сердцем. Занятия любовью не доводили ее до пика наслаждения. Теперь же она была зрелой женщиной, жаждущей брать радости любви и дарить их. И Джонатон сейчас был самым восхитительным мужчиной, он разделял ее чувства, восторг, силу вдохновения…

Джонатон подложил несколько поленьев в камин, разыскал в кладовой еще бутылку шампанского, крекеры и сыр. Они лежали на диване, смакуя шампанское, накладывая в рот друг другу кусочки печенья с сыром, и потом снова занимались любовью — всю ночь.

Только когда старинные часы отца пробили шесть утра, оба, утомленные, заснули. В семь новый бой часов разбудил Джонатона. Он быстро встал.

— Через час мне нужно быть в аэропорту, Марийка. Ты не покажешь, где тут душ?

— Конечно, ты ведь говорил, что я хорошая хозяйка. — Она проводила его на второй этаж в ванную комнату.

— Надеюсь, этой ночью я искупил вину перед тобой за прошлое поведение в твоей квартире.

— Ты больше чем прощен.

Джонатон оглядел ее тело при дневном свете и со смехом затолкал к себе под душ. Она недолго сопротивлялась.

Когда они вышли из ванной, Джонатон быстро оделся.

— Я опаздываю, а погода облачная. Не знаю, сможет ли мой пилот вылететь?

Марийка уселась, кутаясь в полотенце и наблюдая за ним. Затем она сбросила полотенце и нагая проводила его к двери.

— В тебе совершенно нет стыдливости. Не была ли эта хорошая бостонская девочка чуть-чуть блудницей? — Он взял ее руку и стали посасывать кончики пальцев.

Марийка почувствовала, как желание снова охватило ее.

— Перед тем как я улечу, дозволь мне сказать тебе пару слов.

— Что? — Она прижалась к нему, впиваясь ногтями в спину, наступая на Джонатона, пока он не уперся спиной в дверь.

— Я люблю тебя, — сказал он тихо. — И лучше мне к черту поскорее бежать отсюда.

— Ты лучше не забудь по дороге заехать в "Ритц" и забрать свой чемодан.

— Да, хотелось бы посмотреть на отель, который я оплатил, и даже не видел.

Марийка распахнула дверь, не беспокоясь быть замеченной шофером или соседями, и выпустила Джонатона на Биконстрит.

Впервые в жизни Марийка разгуливала голая по этому большому старому дому. И, возможно, в последний раз.

В полдень она улетит в Нью-Йорк, нужно было возвращаться к делам в агентстве. Через несколько недель она приедет сюда снова, чтобы окончательно рассчитать персонал, сделать им подарки и подыскать работу. Она договорится о продаже дома и заберет кое-какую мебель и вещи к себе в Нью-Йорк. Лайза сможет взять что-то из обстановки для своей будущей квартиры.

Больше всего Марийка хотела забрать к себе старый отцовский стол. Наиболее ценную мебель она выставит на аукционе "Кристи" в Нью-Йорке. Когда он состоится, она постарается не быть в городе.

— Как все прошло? — спросил Сэм Мерривезер, один из крупнейших промышленников и многолетний друг Чарльза Рассела.

Он женился второй раз уже на закате жизни на женщине гораздо моложе его. Марийка любила этого человека, его акцент, выдававший выходца из штата Джорджия, но он слишком много говорил, а Марийка была занята в этот день.

— Хорошо, Сэм, все было очень торжественно. — Марийка стала нетерпеливо выбивать ритм своей золотой ручкой по телефонному аппарату, у нее совсем не было сейчас времени на болтовню.

А Сэму торопиться некуда было.

— Завидую Чарли. У него такая красивая умная блестящая…

— Дочь, — закончила фразу Марийка. Она догадалась о причине звонка, ей по этому поводу звонили знакомые сотню раз с тех пор, как она перебралась в Нью-Йорк, все хотели пристроить кого-нибудь их своих родственников на работу. — Чем я могу вам помочь?