Хейвелок миновал три фотоэлемента, затем еще один, установленные на расстоянии двухсот пятидесяти — трехсот футов один от другого. Наконец он добрался до деревьев, стоящих сплошной стеной, словно сама природа приняла участие в охране территории. Майкл насквозь промок, по лицу струился пот, брови обледенели. Но путь между толстых стволов деревьев, растущих в продуманном беспорядке, имитирующем непроходимую чащу, стал значительно легче. Майкл сообразил, что оказался на склоне. Всмотревшись вперед, он увидел, что дорога резко пошла под уклон, теряясь из виду. Между деревьями петляла почти не занесенная снегом узкая тропа; по ней Майкл и двинулся мимо зарослей высокой травы и отдельно стоящих кустов. Ветки с налипшим снегом гнулись под ветром.

Открывшаяся внизу перед Майклом панорама одновременно пугала и не давала отвести взгляд. Подобное чувство он испытал, когда впервые увидел Джекоба Хандельмана. Майкл ринулся вниз через заросли кустарника. Он падал, поднимался и падал вновь, не в силах отвести глаз от развернувшейся пред ним картины.

На первый взгляд это была обычная ферма, затерявшаяся в сельской глубинке. Расположенная под холмом, она представляла собой комплекс простых, грубых, надежных бревенчатых зданий, рассчитанных на самые суровые зимы. Далее, насколько можно было разглядеть, простирались леса. В некоторых окнах сквозь снегопад мерцали огоньки. Центральный дом, амбар, силосная башня, сарай, навес для сельскохозяйственной техники — словом, обычная ферма. Но было в ней и нечто необычное.

Во-первых, необычно выглядели въездные ворота. Внешне они были совершенно непритязательны. Сваренные из металлических труб с натянутой между ними стальной сеткой. Ничего особенного, за исключением высоты. Ворота были значительно выше стандартных, словно строитель слегка промахнулся, а потом решил оставить все, как есть. Странным был и забор, тянущийся по обе стороны от этих вызывающих неприятное чувство ворот — какой-то скособоченный и тоже слишком высокий для того, чтобы просто служить защитой от лесной живности. Может, все дело в перспективе? Забор при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж высоким, как издалека, — не более семи футов... Но было в нем нечто весьма странное... что-то неправильное. И наконец Майкл понял. Дело было не в «скособоченности». Дело было в том, что верхняя часть забора была наклонена внутрь. Забор защищал не от вторжения снаружи, а от побега изнутри!

Неожиданно под крышей силосной башни вспыхнул прожектор. Слепящий луч быстро перемещался по направлению к Майклу.

В восьмидесятые годы двадцатого века он оказался перед страшным символом человеческой бойни, словно всплывшим из глубокого прошлого. Перед ним был концлагерь!

— А мы все гадали, сколько времени вам потребуется, — произнес за спиной чей-то голос.

Майкл дернулся, пытаясь выхватить пистолет. Но опоздал.

Мощные руки схватили его за горло, опрокидывая на спину. Кто-то прижал к лицу влажную мягкую тряпку с резким запахом.

Он еще смог различить яркий свет прожектора, нашедшего свою жертву, потом ноздри словно опалило и наступила тьма. Сознание отключилось.

Сначала вернулось ощущение тепла; в этом не было ничего особенно приятного — просто констатация факта. Майкл открыл глаза. Все кругом было как в тумане; постепенно предметы начали принимать нормальные очертания. Одновременно он ощутил подступающую к горлу тошноту. Лицо горело как обожженное крапивой. Майкл все еще чувствовал острый запах эфира, которым была пропитана тряпка.

За темным экраном в большом камине жарко полыхали дрова. Майкл лежал на полу перед самым очагом. Пальто исчезло, от промокшей одежды шел пар. Что-то давило под спину. Сообразив, что это всего-навсего кожаный чехол, а значит, нож на месте, Майкл возблагодарил Бога за эту боль.

Очень осторожно, дюйм за дюймом, Майкл стал поворачивать голову и сквозь полуприкрытые веки изучать помещение. Кроме пламени камина, комнату освещало несколько настольных ламп. Откуда-то из коридора доносились приглушенные голоса двух человек. Они мирно беседовали и пока не обращали на него внимания. Интерьер помещения полностью гармонировал с внешним видом здания — массивная функциональная мебель, толстые жесткие плетеные половики на дощатом полу, на окнах — красные клетчатые занавески, приобретенные, видимо, по каталогу магазина «Все для фермеров». Простая жилая комната в простом сельском доме. Ни больше, ни меньше. Ничего, что могло бы вызвать у случайного гостя ощущение чего-то неладного, какого-то иного предназначения этого места. Лишь по подчеркнуто спартанскому виду обстановки можно было предположить, что рука женщины не касалась этой комнаты.

Майкл медленно повернул руку с часами. Был час ночи, значит, он оставался без сознания почти сорок пять минут.

— Эй, да он очухался! — воскликнул один из мужчин.

— Позови мистера Когоутека, — сказал второй, направляясь через комнату к Хейвелоку. Он обошел диван и вытащил из-под кожаной куртки оружие. Это был автоматический пистолет испанского производства марки «лама», который пропутешествовал вместе с Майклом от туманной гавани Чивитавеккия, через Палатинский холм и Коль-де-Мулине до Мейзон-Фоллз, Пенсильвания.

— Какая хорошая железка, мистер Никто. Много лет мне не доводилось держать в руках такую пушку. Премного вам благодарен.

Майкл не успел ответить, потому что в коридоре послышались быстрые тяжелые шаги и в комнате появился крупный мужчина со стаканом темной жидкости, от которой шел пар.

— Что-то ты разболтался, — прогремел Янош Когоутек. — Берегись, как бы тебе не пришлось ходить по снегу.

Hoes ne sniegu ber buttow, — перевел про себя последнюю фразу на чешский Майкл.

Когоутек говорил с акцентом обитателя Западных Карпат. Слова о хождении босиком по снегу были частью чешско-моравского нравоучения нерадивым, никчемным людям, неспособным сохранить свой заработок или пропившим одежду. Буквально оно звучало так: «Чтобы почувствовать холод, походи-ка босым по снегу».

Теперь Хейвелок мог разглядеть этого человека, скорее — буйвола в человеческом обличье. Из расстегнутого воротника выпирала мощная шея; рубашка едва не лопалась на его мощной груди и широченных плечищах. Он был не высок и тем не менее казался огромным. Лишь по лицу, которое точнее было бы назвать мордой, с глубоко посаженными глазами и резкими складками обвислой, битой долгими годами трудной жизни кожи, можно было определить, что лет ему немало. Горячая темно-коричневая жидкость в стакане оказалась не чем иным, как чаем — черным карпатским чаем. Этот буйвол был чехом по рождению и моравом по складу характера.

— А, так вот кто посягал на нашу собственность! —прогрохотал он, уставившись на Хейвелока. — Человек с пистолетом, но без документов. У него нет ни кредитной карточки; ни водительских прав, ни даже бумажника, куда их можно было бы положить. Он атакует мою ферму, как головорез из отряда коммандос. Кто же этот таинственный ночной сталкер? Что ему надо? И как его следует называть?

— Гавличек, — глухо назвал свою фамилию Майкл, стараясь говорить по-чешски с моравским акцентом. — Меня следует называть Михаил Гавличек.

Когоутек тут же перешел на чешский:

— Чех?

— Конечно.

— Что тебе здесь нужно?

— Женщина.

— Какая?

— Та, которую доставили сюда сегодня утром.

— Сегодня утром привезли двух! Какая из них?

— Была блондинка... когда я видел ее в последний раз.

Когоутек сально осклабился и произнес, не скрывая восхищения:

— Аппетитная телка! И фигурка ничего!

— Меня интересует не ее фигурка, а информация, которой эта женщина располагает. — Майкл немного приподнялся и спросил: — Я могу сесть?

— Лежать! — проревел буйвол, сделал пару шагов и ткнул носком ботинка в горло Майкла, опрокидывая его на пол перед камином.

— Будь ты проклят! — заорал Майкл, схватившись за шею. Настал момент, когда следовало проявить гнев и произнести слова, имеющие решающее значение. — Я заплатил! Ты соображаешь, что делаешь?