Литмир - Электронная Библиотека

— Происходит? — он прочистил горло. — Что вы имеете в виду?

Спокойно, так что никто не мог слышать меня, я спросила:

— Это Чарли велел вам позвонить? Меня что, мистер Ривз, отстранили от роли?

— Откуда такая идея? С какой стати вас должны отстранять от роли? Я просто передаю то, что сказал Чарли: он хочет поработать с Суэйном и вам не нужно приходить, пока мы не позвоним.

— Спасибо, м-р Ривз.

Мама вышла в холл посмотреть, кто звонит. Я пересказала ей наш разговор. Потом я поднялась вверх, ворвалась в ванную комнату и чистила зубы, должно быть, не менее минуты.

Убирайся с глаз долой, маленькая потаскушка! Сказал Чарли.

Я не хотела вспоминать это; я хотела вспоминать только хорошее. Но теперь больше не было ничего хорошего. Раньше Чарли любил меня, а теперь — ненавидел. У меня внутри был ребенок, и я не хотела его, потому что Чарли не хотел его. Я не хотела выходить замуж. Я определенно не хотела выходить замуж за человека, который не хотел на мне жениться. Я не выносила криков, а теперь предстояли сплошные крики.

Я надела ночную рубашку и легла в постель. Почему он назвал меня потаскухой?

Хотя дедушка не видел никакого толку в моем отце, Роберте Макмюррее, он очень уважал брата отца, Эдвина, успешного адвоката из Сан-Франциско. Вместо того чтобы звонить по телефону и подвергать риску конфиденциальность, он написал дяде Эдвину письмо, детально представляя ситуацию и убеждая его «как члена семьи и уважаемого человека» предпринять необходимые шаги. Эдвин Макмюррей не стал терять время. Он связался с Чарли и обрушился на него с угрозами, уверяя, что половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия, — уголовное преступление, и в штате Калифорния оно сурово наказывается.

Чарли сдался при одном условии: его собственный врач проверит мое состояние. Это казалось разумным всем. Всем, кроме меня. Я сказала, что не пойду на это, как бы там ни было. Я не хотела Чарли таким способом. Это было так грязно, так неприятно. Все равно, что держать пистолет у его виска. Меня не волновало, что будет со мной. Я не хотела втягивать его в брак без любви.

Мне было велено не вмешиваться: я ничего не понимала, и моя семья знала, что для меня лучше. Чего я добиваюсь — родить незаконнорожденного ребенка? Для чего? Для кого? Для Чарли Чаплина, который получил удовольствие и не желает нести ответственность? Какое имя ты дашь этому незаконнорожденному?

Я прошла обследование. Результат, разумеется, оказался положительный. Чарли снова попытался прибегнуть к убеждению. Он подчеркивал, что я не первая девочка в мире, вынужденная сделать аборт. Он был готов обеспечить самую лучшую помощь, не только медицинскую, но и финансовую, и не вымещать на мне злобу. Он снимет фильм о Наполеоне и Жозефине и сделает из меня самую выдающуюся звезду.

Это ничего не дало, тогда он повторил свое предложение, чтобы на мне женился человек, более подходящий для меня по возрасту. Теперь вместо 10 000 долларов он готов был дать в «приданое» 20 000 долларов. Он был искренне сбит с толку, когда предложение было отклонено и ему в очередной раз сказали, что дело не в деньгах. «Я проявляю самые честные намерения, и в то же время практичность, — настаивал он. — Что за брак у нас получится? Посмотрим на вещи реалистично. С одной стороны, что может быть лучше, чем получить 20 000 долларов и выйти замуж за молодого парня, который использует деньги, чтобы начать бизнес или профессиональную карьеру? Почему все так упрямы?»

Только тогда я начала понимать, насколько упрям он сам. Он по-прежнему отказывался разговаривать со мной или даже смотреть на меня. Виновата была во всем я, он не брал никаких обязательств. Неожиданно я начала видеть, что мои родственники не такие уж злодеи.

Чарли был упрям от природы, но он понимал, что проиграл. Свадьба неизбежна, он признал это. Неизбежна и замена в составе исполнителей в «Золотой лихорадке». Меня должна заменить Джорджия Хейл, девушка, которая играла в фильме фон Штернберга «Охотники за спасением» (The Salvation Hunters) и была похожа на меня по телосложению и по образу. Поначалу я подумала, что он собирается сделать замену из мести, но потом поняла, что нет. «Все-таки я бизнесмен», — объяснил он. «Мы так далеко зашли в работе над фильмом и столько потратили пленки, что заменять ее из мести, — говорил он обо мне в третьем лице в моем присутствии, — было бы идиотизмом. Но „Золотая лихорадка“ потребует еще шесть месяцев работы или даже больше, чтобы закончить, и предстоит снять еще немало ключевых сцен. А ее скоро разнесет так, что она в дверь не будет пролезать».

Поскольку Чарли признал, что выхода нет, он настаивал, чтобы свадьба состоялась как можно скорее, но у него нет намерения поднимать шум и привлекать прессу. Он придумал обходной план. Мы поедем в Мексику на поезде в сопровождении всей технической команды. Если кто-то спросит, зачем, есть объяснение: мы хотим провести съемки на месте. Даже я чувствовала, что он перегибает палку. Все знали, что он снимает фильм о Клондайке; тогда с какой стати нужно проводить съемки в Мексике? Но Чарли не слушал возражений.

Коно делал приготовления к путешествию, Чарли держался отстраненно. Дядя Эдвин вернулся в Сан-Франциско, оставив дедушку с чувством, что все делается должным образом. Мама все больше убеждалась в том, что все складывается как нельзя лучше. Я же тем временем пребывала в полном отчаянии. Я не могла есть, при этом меня постоянно рвало. Я не была беременна и двух месяцев, а мой желудок словно разрывался. Я была вся на нервах. Я не могла оставаться в одиночестве, и в то же время с трудом переносила, когда со мной разговаривали, даже сочувственно.

Приготовления завершились. Коно прибыл к нам с билетами на поезд для мамы и для меня и проинструктировал о месте встрече на следующее утро. Он сказал, что берет на себя нашу защиту от газетчиков.

«Крайне важно, чтобы никто из вас никому ни о чем не рассказывал», — напомнил он и удалился. Я наблюдала из окна, как он свернул на боковую дорожку. Увидев человека в неуклюжей шляпе и дождевике, стоящего в нескольких метрах от дома, он быстро зашагал в противоположном направлении. Человек остался.

Коно встретил нас на седьмой платформе в восемь часов следующего утра, готовый сопровождать к апартаментам, но нас прервали появившиеся, словно из-под земли, два репортера. «Что случилось, мисс Грей? — спросил меня один из них. — Что за бегство в Гуаймас? Зачем вы туда направляетесь?»

Коно ловко занял позицию передо мной и мамой. С невозмутимым видом он сказал: «Извините, пожалуйста, но мы очень торопимся», — и завел нас в поезд в наше купе.

Позже мы узнали, что репортеры сели в поезд тоже и предприняли активные розыски в попытке добраться до меня, но безуспешно. Поскольку Коно следил, чтобы мы оставались надежно спрятанными в нашем купе, он даже доставлял нам еду. Они добрались до Чарли, одарившего их самой дружественной улыбкой и заверившего, что у него единственная сенсация — он расширил географию съемок «Золотой лихорадки» и собирается снять несколько сцен в Мехико. Те сочли это странным и сообщили ему об этом. Чарли посмеивался: «Я бываю очень странным, когда снимаю фильмы. Надеюсь, на конечном результате это никак не отразится». Он отказался объяснять что-то еще, и репортеры, наконец, сдались и стали рыскать по поезду, пытаясь получить информацию от кого-нибудь еще. Но никого не нашли.

Гуаймас был невероятно непривлекательным городом, а в сравнении с местным отелем гостиница в Тракки казалась роскошной. Было взято напрокат рыболовное судно, и Чарли велел технической команде плавать на нем весь день, чтобы создать впечатление съемок морских сцен. Эта изощренная бессмыслица поддерживалась до тех пор, пока репортеры, следовавшие за нами, — и несколько других подозрительных типов — не отказались от своих кровожадных планов в ближайшем баре, ставшем для них своего рода вторым домом, и постепенно не пришли к тому, что их приезд в Гуаймас оказался бессмысленной затеей.

29
{"b":"164488","o":1}