Каждое воскресенье перед началом проповеди было отведено время, когда каждый мог встать и рассказать о людях, которые нуждаются в помощи. Иногда это был издольщик между переездами, которому было нечем кормить семью, иногда — кто-то, у кого сгорел дом.

Все что-то приносили в церковь, чтобы помочь. Летом, когда у нас было изобилие, мы всегда приносили много овощей. Зимой мы приносили мясо. Однажды дедушка сделал из ветвей орешника гикори стул с сиденьем из оленьей кожи — для семьи, потерявшей всю мебель при пожаре. Во дворе церкви дедушка отвел мужчину в сторону и дал ему стул, а потом очень долго показывал, как его сделать. Дедушка сказал, что если кому-то показать, как что-то сделать, это гораздо лучше, чем дать ему вещь. Он сказал, что если научить человека позаботиться о себе, у него все будет хорошо; но если просто что-то ему дать и ничему не научить, нужно будет продолжать давать и давать, пока не умрешь от старости. Дедушка сказал, что тем самым ты окажешь этому человеку дурную услугу, потому что, если он станет от тебя зависимым, значит, ты украл у него характер.

Дедушка сказал, что некоторым нравится постоянно давать, потому что это позволяет им чувствовать себя выше и лучше тех, кому они дают; тогда как все, что им нужно сделать, это самую малость научить, что даст человеку возможность полагаться на себя и ни от кого не зависеть.

Дедушка сказал, что такова человеческая природа, и есть некоторые люди, которые понимают, что кое-кто любит задаваться. Он сказал, эти люди становятся такими жалкими, что на них бросится любая собака. Он сказал, они опускаются до того, что предпочитают вилять хвостом перед мистером Задавакой, а не быть самим себе хозяевами. Он сказал, они постоянно скулят о том, как они нуждаются, тогда как все, в чем они действительно нуждаются, это немного учения тяжелым ботинком, приложенным к задней части.

Дедушка сказал, что некоторые страны точно так же задаются и дают другим ради того, чтобы чувствовать себя большими и важными, тогда как, будь у них сердце на правильном месте, они бы научили людей, которым дают, как позаботиться о себе самим. Дедушка сказал, эти страны этого делать не станут, потому что тогда другие народы не будут от них зависеть, а этой-то зависимости они и добиваются.

Мы с дедушкой мылись в ручье, когда он начал об этом говорить. В ходе своей речи он так разгорячился, что нам пришлось выйти на берег, иначе он, более чем возможно, потонул бы в ручье. Я спросил дедушку, кто такой Моисей.

Дедушка сказал, за всем пыхтеньем, щелканьем и завыванием проповедника у него не сложилось по Моисею ясной картины, но он, проповедник, как-то говорил, что Моисей был «избранником».

Дедушка предупредил, чтобы я не принимал его слова на веру, потому что он может мне рассказать только то, что слышал о Моисее.

Он сказал, что Моисей водился с какой-то девушкой где-то в тростниках, которые, как он понимает, росли на берегу реки, что, как он сказал, было вполне даже естественно, только вот девушка была богатая и, по сути дела, принадлежала одному подлому сукину сыну по имени Фараун, который только и делал, что убивал людей. Он сказал, что Фараун заимел на Моисея зуб, вполне может быть, из-за девушки. Что и сегодня случается сплошь и рядом.

Дедушка сказал, что Моисей спрятался и взял с собой других людей, которых Фараун хотел убить. Он сказал, Моисей увел их в страну, в которой не было ни капли воды, и тут Моисей взял палку и стукнул по камню, и оттуда потекла вода. Дедушка сказал, что не имеет никакого понятия, как он это сделал… но так он слышал.

Дедушка сказал, что Моисей много лет бродил без всякого представления, куда хочет попасть. По сути дела, он так туда и не попал, но люди, которые пошли вместе с ним, попали. Где бы ни было место, куда они хотели прийти. Он сказал, а Моисей умер, пока они еще бродили.

Дедушка сказал, примерно в это время в дело так или иначе замешался Самсон, который убил много филистимлян, от которых никому не было никакой жизни. Он сказал, что не уверен, из-за чего была драка, и были филистимляне людьми Фарауна или нет.

Дедушка сказал, что любодействующая женщина напоила Самсона и остригла ему волосы. Он сказал, эта женщина предала Самсона врагам и устроила так, чтобы враги смогли до него добраться. Дедушка не мог вспомнить имени женщины, но сказал, что это хороший библейский урок: надо остерегаться любодействующих женщин, которые пытаются тебя напоить. Я сказал, что так и буду делать.

Преподав мне этот библейский урок, дедушка получил огромное удовлетворение. Этот библейский урок был, более чем возможно, в его жизни первый и единственный.

Если оглянуться назад, мы с дедушкой были довольно невежественны в Библии. И, наверное, не очень ясно представляли — в техническом плане, — какими путями люди попадают в рай. Мы с дедушкой так понимали, что, более или менее, во всем этом мероприятии не участвуем — то есть, это в техническом плане, — потому что, как мы ни ломали головы, мы никогда не могли найти в нем ни капли смысла.

Как только в чем-то сдаешься, становишься своего рода зрителем, и, когда дело касалось технической стороны душеспасения, мы с дедушкой были зрителями и ни капли не тревожились… потому что в этом плане сдались.

Дедушка сказал, что я могу преспокойно взять и забыть всю историю с водой. Он сказал, что сдался в этом плане очень давно и с того самого времени чувствует себя намного лучше.

Он сказал, что, между нами говоря, так никогда и не смог взять в толк, при чем тут вообще проклятая вода.

Я решил, что согласен, и перестал думать о воде.

Он приходил всю зиму и весну, раз в месяц, регулярно, как восход солнца, и оставался ночевать. Иногда он оставался с нами еще на день и еще раз ночевал. Мистер Вайн был бродячим торговцем.

Он жил в поселке, но все время ходил по горным тропам со своей сумкой на спине. Мы всегда знали день, когда он придет, и поэтому, когда собаки лаяли, мы с дедушкой сразу спускались в ущелье его встречать. Мы помогали ему донести сумку до дома.

Дедушка нес сумку. У мистера Вайна обычно были с собой часы, и он давал мне их нести. Над этими часами он работал. У нас самих часов не было, но мы помогали ему работать над часами.

Бабушка зажигала лампу, и мистер Вайн раскладывал часы на кухонном столе и раскрывал их внутренности. Я был слишком мал ростом, чтобы смотреть, сидя на стуле, поэтому я всегда становился на стул рядом с мистером Вайном и наблюдал, как он извлекает маленькие пружинки и золотые гаечки. Дедушка с мистером Вайном разговаривали, пока мистер Вайн работал над часами.

Мистеру Вайну было, может быть, сто лет. У него была длинная белая борода, и он ходил в черном пальто. На голове у него была маленькая черная шапочка, сдвинутая на затылок. Его настоящее имя было не мистер Вайн. Его имя начиналось с «Вайн», но было такое длинное и сложное, что мы не могли его выговорить и поэтому называли его мистер Вайн. Мистер Вайн говорил, что это неважно. Он говорил, что важны не имена, важно, более или менее, то, как их говорят. И это правильно. Мистер Вайн говорил, что некоторые индейские имена он не может толком выговорить и не сможет никогда, так что он тоже придумывает имена.

Он всегда что-то приносил в кармане пальто; обычно там оказывалось яблоко, а однажды — апельсин. Но он был очень забывчив.

Мы ужинали в вечерних сумерках, и потом, пока бабушка убирала со стола, мистер Вайн с дедушкой садились в кресла-качалки и разговаривали. Я ставил между ними свое кресло и тоже садился. Мистер Вайн что-то рассказывал, но вдруг останавливался. Он говорил:

— Кажется, я что-то забыл, но что это такое, никак не припомню.

Я знал, что это такое, но ничего не говорил. Мистер Вайн почесывал голову и перебирал пальцами бороду. Дедушка совсем не помогал ему вспомнить. В конце концов мистер Вайн смотрел вниз, на меня, и говорил: