Литмир - Электронная Библиотека

— Может быть, ты, Маленькое Дерево, поможешь мне вспомнить, что это такое?

Я ему говорил:

— Да, сэр. Скорее всего, вы забыли, что принесли что-то в кармане.

Мистер Вайн так и подскакивал в кресле, хлопал себя по карману и говорил:

— Убей меня бог! Спасибо, Маленькое Дерево, что ты мне напомнил. Я становлюсь такой старый, что совсем ничего не соображаю.

Что было верно.

Он вытаскивал из кармана красное яблоко, и оно было больше всех яблок, которые росли в горах. Он говорил, что где-то его нашел и подобрал, а теперь собирается выбросить, потому что не любит яблок. Я всегда ему говорил, что согласен освободить его от яблока. Я был готов поделить яблоко с бабушкой и дедушкой, но они тоже не любили яблок. А я их как раз любил. Косточки я сохранял и сажал вдоль берегов ручья, желая вырастить побольше деревьев, которые будут приносить такие же яблоки.

Он все время забывал, куда девал свои очки. При работе над часами он сдвигал очки на кончик носа. Стекла очков соединялись проволочкой, и дужки, которые надевались на уши, были обернуты кусочками ткани.

Он прекращал работать и поднимал очки на лоб, чтобы поговорить с дедушкой, а потом не мог их найти, когда хотел вернуться к работе. Я-то знал, где его очки. Он шарил руками по столу, смотрел на бабушку и дедушку и говорил:

— Где же, убей меня бог, мои очки?

Они с дедушкой и бабушкой переглядывались и ухмылялись друг другу, чувствуя себя глупо, потому что не знали, где очки. Я показывал ему на лоб, и мистер Вайн хлопал себя по голове, изумленный тем, что очки у него на лбу.

Мистер Вайн говорил, что не смог бы чинить часы, если бы не было меня, чтобы помочь ему найти очки. И точно: не смог бы.

Он научил меня определять время. Он переводил стрелки часов в разные позиции и спрашивал меня, сколько времени они показывают, и смеялся, когда я ошибался. Очень скоро я определял время без ошибок.

Мистер Вайн сказал, что я получаю хорошее образование. Он сказал, что едва ли найдется еще какой-нибудь ребенок моего возраста, который знает о мистере Макбете и мистере Наполеоне или изучает словари. Он научил меня считать.

Благодаря нашей с дедушкой работе я уже умел немного считать деньги, но мистер Вайн вынимал листок бумаги и карандаш и записывал числа. Он показывал мне, как записывать числа и как их складывать, вычитать, умножать. Дедушка сказал, что я разбираюсь лучше всех, кого он видел в жизни, по части чисел.

Мистер Вайн подарил мне карандаш. Он был длинный и желтый. Его нужно было затачивать определенным способом, чтобы грифель не становился слишком тонким. Если сделать грифель слишком тонким, он сломается и придется затачивать заново, отчего карандаш расходуется напрасно и без всякой пользы.

Мистер Вайн говорил, что способ затачивать карандаш, который он мне показал, это бережливый способ. Он сказал, что есть разница между скупостью и бережливостью. Если человек скуп, он так же плох, как некоторые дельцы, которые поклоняются деньгам, а не применяют по назначению. Он сказал, что если человек становится таким, деньги делаются его богом, и ничего хорошего из всего этого не выходит.

Он сказал, что если человек бережлив, он применяет деньги по назначению, но в обращении с ними не неряшлив. Мистер Вайн сказал, что одна привычка ведет к другой, и если эти привычки плохие, у человека складывается плохой характер. Если человек неряшлив в обращении с деньгами, тогда он будет неряшлив и со своим временем, неряшлив в мыслях и, можно сказать, практически во всем остальном. Если все люди станут неряшливыми, политики увидят, что могут захватить власть. Они подчинят себе неряшливый народ, и очень скоро у него появится диктатор. Мистер Вайн сказал, что бережливые народы никогда не захватывают диктаторы.

Мистер Вайн был о политиках такого же мнения, что и мы с дедушкой.

Бабушка обычно покупала у мистера Вайна нитки. Маленькие катушки ниток стоили никель за пару, и еще были большие катушки, которые стоили никель штука. Еще иногда она покупала пуговицы, а однажды купила отрез красной ткани с цветами.

В сумке были всевозможные вещи: ленты всех цветов, красивые ткани и чулки, наперстки и иглы, маленькие блестящие инструменты. Я садился на корточки перед сумкой мистера Вайна, когда он раскрывал ее на полу, и он поочередно вынимал из нее предметы и рассказывал мне, для чего они предназначены. Он подарил мне счетную книгу.

В этой книге был записан весь счет и были приведены подробные объяснения. Это было для того, чтобы я мог продолжать учиться считать весь оставшийся месяц. Каждый месяц я продвигался так далеко вперед, что, когда приходил мистер Вайн, он только диву давался.

Мистер Вайн говорил, что уметь считать очень важно. Он говорил, что образование — это предприятие из двух частей. Одна его часть техническая, то есть это как человек продвигается в своем ремесле. Он сказал, что он за то, чтобы в этой части образования быть как можно современнее. Но, сказал он, другой стороны образования следует твердо придерживаться и никогда от нее не отступать. Он называл ее «расстановкой ценностей».

Мистер Вайн сказал, что если человек учится находить ценность в том, чтобы быть честным и бережливым, делать все, что в его силах, и заботиться о других, это важнее всего прочего. Он сказал, если человека не научить этим ценностям, вне зависимости от того, насколько современным он станет в технической части, он совсем ничего не добьется.

По сути дела, чем более современным человек становится без этих ценностей, тем, скорее всего, больше он будет их использовать для плохого, чтобы уничтожать и разрушать. И это правильно, как было доказано немногим позже.

Временами часы никак не хотели чиниться, и поэтому мистер Вайн оставался с нами еще на день и еще раз ночевал. Однажды он принес с собой черную коробку, которая, как он сказал, называется «Кодак». Кодаком можно было фотографировать снимки. Он сказал, что не очень хорошо это умеет — фотографировать снимки. Он сказал, какие-то люди заказали Кодак, и он его им несет, но, сказал он, Кодаку совсем не повредит, и он останется совсем как новый, если мы им попользуемся, и он, мистер Вайн, сделает наши фотографии.

Он сфотографировал меня и дедушку тоже. Черная коробка фотографирует, только если стоишь лицом прямо к солнцу, и мистер Вайн сказал, что вообще не очень-то увлекается этой мудреной штуковиной. Дедушка тоже не увлекся штуковиной. Он отнесся к ней подозрительно и согласился сфотографироваться только один раз. Дедушка сказал, как знать, что из этого выйдет, а лучше не употреблять всяческих нововведений в таком роде, пока не известно, что получится немного погодя.

Мистер Вайн захотел, чтобы дедушка нас с ним, мистером Вайном, сфотографировал. На фотографирование этого снимка ушел практически весь вечер. Мы с мистером Вайном приходили в полную готовность: он клал руку мне на голову, и мы оба изо всех сил ухмылялись, глядя на черную коробку. Но дедушка говорил, что не видит нас в маленькую дырочку. Мистер Вайн подходил к дедушке, наводил черную коробку на прицел и снова становился на место. Мы опять занимали позицию. Тут дедушка говорил, что нам придется самую малость подвинуться, потому что он видит в дырочку только плечо.

Черная коробка нервировала дедушку. Как я подозревал, ему казалось, что из нее что-то должно вот-вот вылететь наружу. Мы с мистером Вайном смотрели на солнце так долго, что оба уже не видели абсолютно ничего, когда дедушка наконец решился и сделал фотографию. Правда, она не вышла. В следующий месяц, когда мистер Вайн принес фотографии, моя и дедушкина получились отлично, но мы с мистером Вайном почему-то совсем не попали на снимок, который сфотографировал дедушка. Нам удалось различить верхушки деревьев и еще сверху какие-то точки, про которые — после долгого изучения фотографии — дедушка объявил, что это птицы.

Дедушка очень гордился фотографией птиц, и я тоже. Он принес фотографию в магазин на перекрестке и показал мистеру Дженкинсу, объяснив при этом, что сам, лично, сфотографировал этих птиц.

38
{"b":"164463","o":1}