Как только Сулла был об этом информирован, он отправил делегацию для протеста явному нарушению соглашений, и Луций Сципион, очень смущенный, не смог дать никакого ответа и отдал заложников. Армия консула вынесла из переговоров надежду, что нет необходимости сражаться против Суллы, и объявление о прекращении перемирия вызвало мятежные движения, заботливо подготовленные агентами Суллы, проникшими в лагерь, побратавшимися с людьми Луция Сципиона и убедившими их присоединиться к рядам победителей Митридата. Итак, пока Сулла двигался по направлению к Теану (Теано) и устанавливал свои двадцать когорт вблизи консульских сил, его солдаты приветствовали солдат Луция Сципиона, отвечавших им тем же и переходивших на их сторону единым духом вместе с офицерами. Без боя Сулла приобрел армию почти из 25 000 человек; кроме того, он удерживал консула и его сына, оставшихся в лагере и спрятавшихся в своей палатке в ожидании доброй воли своего победителя. Последний желал удержать их в лагере, но ничего не сделал для этого. Он позволил им уйти целыми и невредимыми, правда, не без напоминания, что не он был инициатором войны, а их близкие друзья, прекратившие перемирие, которое они установили с обоюдного согласия. И уточнив, что он тоже в нужный момент сможет вспомнить об этом, Луций Сципион снял тогда с себя знаки магистратуры и отправился в путь в сопровождении конницы, прикомандированной Суллой для его безопасности.
В это время на северном фронте творил чудеса Помпей: он оказался окруженным тремя враждебными контингентами под командованием соответственно Гнея Карринаса, Гая Коелия Антипатера и Луция Юния Брута Дамасиппа. Помпей предпочел все свои силы сконцентрировать против последнего и сам повел в атаку конницу, которой Дамасипп противопоставил своих галльских конников. Помпею удалось ловко увернуться от удара, направленного на него галльским командиром, и всадить в него копье, что посеяло панику у противника: повернув, галлы бросились в собственные ряды и полностью их расстроили.
Кровавое поражение повлекло за собой беспорядочное отступление других корпусов армии. И некоторое количество городов выразило верноподданнические чувства молодому полководцу, сумевшему рассеять три контингента, которые должны были его раздавить. Теперь против него шел Луций Сципион, которому доверили командование второй армией. И на этот раз снова, когда он был на расстоянии полета дротика от своего противника, его войска целиком перешли на сторону Помпея: прецедент Теана был у всех в памяти, и, без сомнения, не нужно было большого красноречия, чтобы убедить этих людей покинуть полководца, создавшего себе такую достойную сожаления репутацию, и встать в ряды под знамена храбреца. Опять Луций Сципион оказался во власти своего противника, и так, как это сделал Сулла, Помпей отпустил его. Но на этот раз не для того, чтобы вернуть на службу: он выбрал путь в изгнание.
Со своей стороны, Сулла хотел побудить своих противников к соглашению, чтобы не вести операции в течение долгих месяцев на чужих территориях, он опасался, как бы они не были враждебны к нему; стало быть, он отправил Норбану делегацию с договором, к которому пришли они со Сципионом. Но Норбан принципиально не доверял всему, что шло от Суллы: «В войне с лисицей и львом, которые живут в душе Суллы, больше всего мне достается от лисицы», — сказал Гней Папирий Карбон, узнав о злоключении, случившемся с Луцием Сципионом. Сам же Норбан обошелся с членами делегации как со шпионами, пришедшими посеять сомнения в его ряды. Видя, что эмиссары не возвращаются, Сулла понял, что теперь он втянут в беспощадную войну, ответственность за которую он возлагал на Сертория, прервавшего перемирие и помешавшего закончить переговоры. Во всяком случае, в этот момент он открыто начал готовиться к кампании, а его противник Норбан предоставил на разграбление своим войскам поселения, имевшие дерзость сопротивляться.
Однако Сулла как раз контролировал захват: решив зиму провести в Кампании, он не хотел отходить от районов, где рассчитывал набрать солдат. Исходя из этого, он отправил во все стороны офицеров попытаться присоединить италиков к своему делу (за исключением самых опасных среди них — самнитов, никогда полностью не разоружавшихся, и с кем он не хотел начинать бесполезных переговоров). Впрочем, по этому поводу он произнес ставшие знаменитыми слова, тысячу раз повторенные по всему полуострову в целях его пропаганды: молодому Марку Лицинию Крассу, которому он доверил набор новых войск в стране марсов и кто требовал сопровождения, он ответил: «В сопровождение я даю твоего отца, твоего брата, твоих друзей, твоих родственников, убитых вопреки какой-либо законности и какой-либо справедливости, и чьих убийц преследую я». И в самом деле, впредь Сулла представлялся как мститель за все беззакония и все злодеяния, совершенные Марием, Цинной и их приверженцами. К этой чисто римской идее нужно добавить предложения, напрямую связанные с интересами италийских сообществ: на этом основании с теми, кто был согласен с ним, он заключил договор, по которому обязывался уважать предоставленные им преимущества. Одновременно он приказал отчеканить монеты, которые своей символикой подчеркивали его легитимность и военное превосходство.
Тем не менее набор солдат был не на высоте надежд Суллы: италийские народы, оказавшиеся перед необходимостью выбирать лагерь, так как теперь нейтралитет был невозможен, во множестве высказывались за Рим: вся Этрурия, Лукания, Самния, так же, как и сабеллы, народ Кампании, присоединились к законному правительству, которое получило подкрепление из Галлии. Нужно сказать, что в заботе об эффективности в Риме решили дать консулат на 82 год двум деятелям, рассчитывая, что они присоединят достаточно людей к своему делу: Гнею Папирию Карбону, настоящему руководителю оппозиции Сулле со смерти Цинны, с которым он делил консулат в 85 и 84 годах, и молодому Гаю Марию, сыну великого Мария, не достигшему возраста, чтобы иметь доступ к высшей магистратуре, потому что ему было только двадцать шесть лет; надеялись, что его имени будет достаточно, чтобы мобилизовать большое число ветеранов армии его отца против восставшего консула. Что и произошло в действительности.
Первым политическим актом Карбона была радикализация конфликта, чтобы никакие переговоры не были возможны: он приказал объявить врагами народа Метелла и всех тех, кто присоединился к Сулле. Однако не все шло так гладко у придерживающихся законности: соперничество противопоставило различных руководителей клана, в частности Серторий, раздосадованный тем, что на консулат ему предпочли молодого человека, не достигшего возраста, чтобы быть кандидатом в квестуру (первая из должностей cursus honorum, среди которых консулат рассматривался как последний), и убедившись в неспособности людей своей партии применить связную стратегию, чтобы покончить с Суллой, о чьих качествах он судил как опытный военный, мобилизовал в Этрурии необходимые ему войска и пустился в путь, в расположенную ближе к Риму (восточную) провинцию Испанию. Ему дали это управление со званием проконсула, чтобы освободиться от личности, не перестававшей язвительно критиковать все принимаемые распоряжения и, не задумываясь, ставившего Суллу в пример как совершенного полководца. Этот отъезд был важен: он, бесспорно, отмечал ослабление командования Мария, в котором Серторий был самым компетентным; кроме того, отбирал у армии легионы, которые в нужный момент могли бы стать ей большой подмогой. Но особенно он свидетельствовал об определенном упадке духа: не говорил ли сам Сер-торий, что он идет в Испанию подготовить плацдарм отступления для людей его партии, когда они будут потрепаны противником?
Тем не менее, ограничиваясь простыми цифровыми данными, несмотря на то, что Сулле и его помощникам силой обещаний и угроз удалось заполучить некоторые районы Италии, когда весной 82 года возобновились военные действия, диспропорция' между армиями Суллы и армиями консулов еще больше увеличилась. Однако первые операции закончились значительными успехами. На северном фронте, главнокомандующим которого был Метелл, на берегах Эсина (ныне Эзино) развернули кровавое сражение против заместителя Карбона, Гая Карринаса, надевшего в этом году знаки претуры: к середине дня, потеряв много людей, армия Карринаса пустилась в бегство, что позволило завладеть его лагерем. Однако Метелл не был большим военным специалистом, и Карбон, узнав о поражении своего заместителя, покинул Римини (Ариминий), где находился, и двинулся против него; само собой, он бы его разгромил, если бы не вмешался Помпей и не вынудил его снова вернуться в Ариминий, частично изрубив, частично захватив в плен его конницу.
