«Оно всегда свободно», — подумал Тибо.

— В три часа вы должны присутствовать на открытии нового физкультурного зала в Западной школе для девочек.

— Разрезание ленточки?

— И гимнастическое представление. Но это уже не вы, это девочки. И потом ничего до общего заседания Городского Совета. Вот повестка дня.

— Спасибо, госпожа Стопак, — сказал Тибо, пристально глядя на лежащие перед ним папки. И повторил: — Спасибо. — Когда она уходила, он, не поворачивая головы, проводил ее глазами и прошептал: — О, Боже мой! О, святая Вальпурния!

Потом Тибо приступил к работе. Работа была бумажная: он писал на листах бумаги, читал листы бумаги, долго смотрел на листы бумаги или перекладывал их из папки в папку. В какой-то момент ему понадобились скрепки, но блюдце, где они обычно лежали, оказалось неожиданно и необъяснимо пустым. Тибо открыл ящик. Долгий опыт общения с письменными столами научил его, что в каждом ящике стола в любом кабинете непременно найдется запылившийся леденец, тупой карандаш, устаревшее железнодорожное расписание и уж точно хотя бы одна скрепка. Он засунул руку поглубже, и в самом конце ящика, под двумя прошлогодними рекламными календарями, нащупал твердый бумажный прямоугольник. Тибо, конечно, успел забыть об открытках из музея, но стоило ему прикоснуться к конверту, как воспоминание о том дне ожило в его памяти.

Не было никаких причин не вынуть конверт, не было никаких причин не взглянуть на открытку, которая, как он знал, должна там лежать, и не впустить в голову те мысли, которые при виде этой открытки возникнут. Но Тибо почему-то казалось, что это было бы неправильно. Это значило бы поддаться слабости и расковырять рану, к которой он твердо решил больше никогда не прикасаться. Поэтому он солгал сам себе и притворился, что не понимает, что это за хрусткий, словно осенний лист, конвертик лежит у него в столе.

— Интересно, интересно… — пробормотал он и замер. Бессмысленно. Обманывать некого, разве что самого себя — а это не получится. Он вытащил открытку из конверта и положил на стол. Прекрасная женщина у стремительного водопада. Диана. Разъяренная богиня с испепеляющим взглядом ледяных глаз. Агата. Три года не изменили ее. Она была все той же. Тибо вздохнул, взял открытку, разорвал ее пополам, потом еще раз, и бросил в мусорное ведро. Ничего не должно оставаться, решил он, никаких свидетельств. Ничего. Но даже ничто — уже что-то. Тот факт, что он уничтожил открытку, был доказательством некоего другого факта, и само небытие этой открытки — как и той, другой, которую он послал по почте — имело не меньшее значение, чем ее присутствие в глубине ящика. То же самое и с мылом, что он дарил ей, давным-давно уплывшим в сливную трубу, и с давным-давно съеденным рахат-лукумом, и с лотерейными билетами, не принесшими ни гроша. По прошествии трех лет на их месте по-прежнему зияла пустота, похожая на оставшийся на стене след снятой картины, нестираемый знак отсутствия.

Через час или около того мэр Крович произнес слово «одалиска», и в этот же самый момент Агата постучала в его дверь.

— Пришел господин Чезаре из «Золотого ангела», — сообщила она. — Прием ему не назначен. Я сказала, что посмотрю, на месте ли вы.

— Да, я на месте, — сказал Тибо.

Он встал и подошел к двери, повторяя про себя: «Одалиска, одалиска», наслаждаясь пухлым, сочным «о», неровным, резким «иск» и их превосходным сочетанием.

— Приготовьте, пожалуйста, кофе, госпожа Стопак.

— В этом нет нужды, он принес кофе с собой.

Из-за угла показалась набриолиненная голова Чезаре.

— Надеюсь, вы не возражаете, — сказал он и указал на квадратную корзинку, в которой помещался завернутый в плотную ткань кофейник и с десяток пирожных.

— Отчего же я должен возражать? — сказал Тибо и радушным жестом пригласил гостя войти. — Проходите, господин Чезаре. Госпожа Стопак, думаю, нам понадобятся чашки и блюдца.

Агата удалилась и вернулась с двумя чашками, а Тибо тем временем усадил Чезаре за стол напротив себя.

— Так вы к нам не присоединитесь? — спросил Чезаре, но в его голосе прозвучала нотка облегчения, так что Агата в знак отказа вежливо улыбнулась и бросила печальный взгляд на Тибо.

— Тогда возьмите пирожное, — предложил Чезаре. — Нет, возьмите два! Съедите, когда сами будете пить кофе.

Агата заколебалась.

— Конечно-конечно, — сказал Тибо. — Возьмите себе пирожное!

Эти слова, похоже, повлияли на выбор Агаты.

— Нет, спасибо, — сказала она и вышла.

Несколько секунд добрый мэр Крович и Чезаре с корзинкой отвергнутых пирожных на коленях сидели неподвижно и глядели на закрывшуюся за Агатой дверь.

— Что ж, — сказал наконец Тибо.

— Очень, очень милая, — отозвался Чезаре и понимающе вздохнул.

После этого снова возникло впечатление, что темы для разговора не находится.

— Что ж, — сказал Тибо, — что ж, хорошо. — И потер руки, пытаясь казаться веселым и ничуть не смущенным.

— Кофе? — предложил Чезаре.

— Да, было бы славно.

— Как вы любите, господин мэр, по-венски.

— Хорошо. Спасибо.

Чезаре развернул кофейник, налил кофе в чашки и поднял свою, словно собираясь произнести тост.

— Ох, совсем забыл! Пирожное, господин мэр? — Он приподнял свою корзинку. — Ну и официант я, ничего не скажешь!

Тибо промычал что-то ободряющее и взял круассан.

— Здесь вы гость, господин Чезаре. Вы гражданин Дота, и для меня честь поухаживать за вами.

Они снова замолчали. Пожевали пирожные. Отхлебнули кофе. Мэр Крович поймал себя на том, что рассматривает роскошные черные усы Чезаре, прилипшую к ним микроскопическую крошку глазури и тончайшую, не толще нити, полоску седины там, где не прошлась кисточка с краской.

Они улыбались, кивали друг другу, жевали, прихлебывали и молчали. Цель визита Чезаре, если таковая и была, оставалась неясной, но Тибо был готов подождать.

— Как идут дела? — спросил он.

— Грех жаловаться. Работа кипит. Однако в последнее время вы, господин мэр, стали у нас редким гостем.

— Нет-нет, я… — Тибо неуверенно помолчал и продолжил: — Да, пожалуй, мне следует чаще к вам заглядывать. Да.

Сказав это, он откусил от пирожного изрядный кусок. Это дало ему возможность помолчать подольше, но жевал он целую вечность и в конце концов еле проглотил все, что было во рту.

— А у вас, — Чезаре взмахнул в воздухе остатком пирожного, — а у вас как дела, господин мэр?

— О, у меня то же самое. Как и у вас, работа кипит. Хлопот полон рот.

Снова молчание.

— Как бы то ни было, — сказал Тибо, — не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Чезаре провел языком под верхней губой, на случай, если там укрылись крошки.

— Да, — сказал он. — Да, в самом деле. Не хотите ли еще кофе, господин мэр? Он еще горячий.

Чезаре разлил по чашкам остатки кофе, но оставил свою стоять на столе, а сам подошел к окну и встал там, засунув руки в карманы и покачиваясь на каблуках.

— Смотрели последний фильм в «Палаццо»? — спросил он через некоторое время.

— Нет. А что, хороший?

— Мне так понравилось, что думаю сходить еще раз. Шпионский детектив. В главной роли Элмо Ритал.

— Отличный актер.

— Да, несомненно.

Тибо поставил чашку на блюдце.

— Господин Чезаре, если я могу быть вам чем-нибудь полезен, говорите, не стесняйтесь.

— Это сложный вопрос. Деликатный.

— Можете не сомневаться: что бы вы ни сказали, это не выйдет за пределы моего кабинета, — сказал Тибо, но потом, подумав (и тут же этого устыдившись), не собирается ли Чезаре предложить ему взятку, прибавил: — Если это не что-нибудь противозаконное, конечно.

Чезаре снова уселся на стул, раздвинув колени, и обхватил голову руками.

— Ничего такого, господин мэр. Это не деловой вопрос. Речь идет о семье. Мне нужен совет.

— Тогда мы можем поговорить, как друзья. Расскажите, в чем дело. Начните с самого начала.

Чезаре глубоко вздохнул и сгорбился.