– Только ты мог в такую минуту вспомнить про цветы, – сказала Теа и заплакала. – Это она меня заставила, я не хотела.

– Теперь поздно об этом говорить, все уже кончено, – попытался успокоить ее Марчелло.

– Она заставила меня сделать это, понимаешь? Вынудила меня, – продолжала оправдываться Теа.

Она умолчала о материнской угрозе расправиться с Бельграно, если Теа не сделает аборт, но он, зная, что представляет собой Марта Монтини, и сам об этом догадывался. Он понимал, что мать шантажировала дочь, но отдавал себе отчет, что и сам пользовался тем же оружием. Бедная неопытная девочка, едва простившись с детством, попала между двух огней: с одной стороны, мать-самодурка, с другой – он, нищий аристократ, мечтающий поправить свои дела с помощью удачного брака. Конечно, Теа нравилась ему, но если бы у нее не было ни гроша за душой, он вряд ли обратил на нее внимание.

– Забудь об этом, – нежно сказал он, вытирая ей слезы, как маленькой девочке. – Я привез тебе одежду. Переодевайся скорей, и бежим отсюда.

– А как же я попаду в Милан? – спохватилась вдруг Теа. – У меня ведь нет паспорта!

– Твоя мать здесь, в «Сен-Морице».

– Ну и что?

– Я отвезу тебя к ней в отель «Палас». Она своего добилась, зачем ей сейчас новый скандал?

Лицо Теодолинды озарилось улыбкой.

– Лейтенант Бельграно, – с восторгом сказала она, – если бы вас не было, то вас стоило бы выдумать.

Марчелло мог бы доказать ей, что она только бы выиграла, если бы его не было, да и мир бы преспокойно без него обошелся. Что касается последнего, он в этом нисколько не сомневался, поэтому пару раз в жизни даже вполне серьезно подумывал о том, чтобы наложить на себя руки, – настолько безвыходным казалось ему его положение.

– Ты меня переоцениваешь, детка, – шутливо сказал он, помогая ей одеваться.

Пальто, которое он купил у Гуччи, сидело на Теодолинде как влитое.

– Я люблю тебя, – сказала она и погладила его по впалой щеке.

– Я знаю, – ласково ответил Марчелло, целуя ее в голову.

В том, что случилось, была и его вина. Впрочем, не «и его», а исключительно его. У нее до него были мужчины, но он оказался хуже их всех, потому что хотел, чтобы она забеременела; женитьба на Теодолинде навсегда решила бы его материальные проблемы. Познакомился он с ней случайно, но ухаживать начал вполне прицельно, и ее беременность была частью его плана. Тем не менее сейчас, в больничной палате, он почувствовал к ней прилив любви.

– Это было очень мучительно? – сжимая ее в объятиях, заботливо спросил он.

– Не очень, – ответила она, пряча голову у него на груди.

Ей было хорошо с ним и, главное, спокойно. Такое же чувство покоя она испытывала в детстве рядом с отцом, когда он еще жил с ними.

– Видел по телевизору, что они сделали с папой? – спросила Теа.

– Я видел сообщение в газете, – ответил он.

– Ты веришь во все эти кошмарные вещи, которые про него говорят?

Марчелло не очень внимательно читал статью и мало что понял.

– Не знаю, – неуверенно ответил он.

– Кое-кто решил с ним расправиться, – горячо объяснила она, – и я даже знаю, кто именно и почему. Поехали скорей, у меня нет времени.

Отгремели последние взрывы новогодних петард, закончились новогодние телевизионные шоу, последние полуночники проехали на своих автомобилях с включенными на полную катушку радиоприемниками.

Все смолкло, слышалась лишь тоскливая перекличка бездомных собак.

С Барбадоса позвонила Елена Диониси, адвокат Гермеса и близкая подруга Джулии.

– Счастливого Нового года! – сказала она.

– Ты что, свихнулась?

– Главное, не вешать носа.

– Больше ничего не остается.

– Остается надежда, а она, как известно, всегда умирает последней. Через час я вылетаю.

– Что же это такое? – спросила Джулия. – Арест, наручники, унизительный допрос…

– Скорее всего, недоразумение. А может быть, и месть. Я не верю в виновность Гермеса так же, как и ты. Сама знаешь, любой мерзавец своими показаниями может засадить порядочного человека в тюрьму.

Звонок Елены немного успокоил Джулию. Бессонная ночь подходила к концу, и она, приняв две таблетки транквилизатора, к утру задремала.

Ее разбудил телефонный звонок.

– С добрым утром, мамочка, – услышала она в трубке ломающийся голос своего четырнадцатилетнего сына Джорджо. Слышимость была великолепная, словно Джорджо звонил не из Уэльса, а из соседней комнаты.

– Тебя тоже, мой мальчик, – как можно бодрее сказала в ответ Джулия, стараясь стряхнуть с себя сон.

Но Джорджо трудно было обмануть.

– Я разбудил тебя?

– Нет, что ты! Я не спала, – соврала Джулия.

– Как ты встретила Новый год? – несколько настороженно спросил Джорджо, знавший все оттенки материнских интонаций. – Салинда сказала, что ты позвонишь в полночь, а ты не позвонила.

– Прости, я закрутилась, а потом посмотрела на часы и уже побоялась звонить.

– Гермес с тобой? – продолжал свой пристрастный допрос Джорджо.

– Нет, я одна.

– А почему ты не поехала в горы кататься на лыжах?

– Видишь ли, у меня не движется работа над романом, надо еще много написать, а срок сдачи уже подходит. – И она, изо всех сил стараясь казаться убедительной, начала плести ему всякую ерунду. В конце концов ей удалось погасить подозрения сына, и она почувствовала, что он успокоился и снова повеселел.

Не разрешая себе распускаться, Джулия начала день как обычно. Она позавтракала – две большие кружки кофе, кусочек поджаренного хлеба, мед, – надела фланелевые брюки и белый шерстяной свитер, спустилась в кабинет на первый этаж и села за пишущую машинку «Валентина».

Излагая на бумаге свои неистощимые фантазии, Джулия отключалась от всего, что происходило вокруг. Она не слышала шумной возни из комнаты Джорджо, где он с товарищами якобы готовился к занятиям, не слышала шума пылесоса, которым орудовала Амбра в соседней комнате, не мешали ей ни лай собак на улице, ни грохот проносящихся грузовиков. Когда писатель работает, он погружается в мир своих героев, живет одной с ними жизнью.

Но сегодня все было иначе. Как Джулия ни старалась ухватить ускользнувшую от нее нить повествования, как ни тормошила своих героев, понукая к действиям, у нее ничего не получалось. Все ее мысли были о Гермесе.

Она пыталась вообразить себе, как он провел ночь – первую свою ночь в тюремной камере, вспоминала кадры вчерашнего телерепортажа и заголовки утренних газет, не оставлявших никаких сомнений в его виновности. Потом она стала думать о себе, о своей болезни, о заклятом враге, продолжавшем жить в ее теле, несмотря на то, что Гермес вырезал ей опухоль. Она была уверена, что этого беса не изгнать из нее никакими силами, даже справка о выздоровлении, подписанная самыми компетентными врачами, ее не убедит.

Джулия медленно плыла по течению своих безрадостных дум, надеясь, что забрезжит свет, но вокруг была непроглядная тьма. Болезнь преследовала ее, как наваждение, как бесплотный фантом, она чувствовала ее незримое присутствие, хотя и не ощущала никаких симптомов развития недуга. Но если она здорова, зачем же тогда Гермес назначил ей облучение? Все было так туманно, так зыбко, и одно она понимала четко: организм, который был с ней когда-то одним целым, предал ее.

Вдруг она остро почувствовала, что любит жизнь и не хочет с ней расставаться. Если бы она могла уловить источник этих таинственных сигналов, поддерживающих порядок в многомиллиардном клеточном войске, если бы она нашла местонахождение этого неуловимого центра, отвечающего за ее жизнь, возможно, она бы справилась с поломкой. Но ни она, ни даже Гермес не в силах пока разобраться в этой сложной структуре. Гермес… Может быть, она еще напишет книгу о нем и о себе. Об их взлетах и падениях, надеждах и разочарованиях, о светлом и темном, что было в их жизни, о любви, открывшейся ей в сорок лет, и о смерти, которая стоит на пороге…