Джанни вцепился в мягкие подлокотники кресла, стараясь подавить приступ тошноты.

– Что ты, собственно, надеялся увидеть? Что его на руках понесут и будут ставить в пример другим? Вот, мол, какой замечательный хирург и порядочный человек, учитесь у него, будьте, как он!

Сидя в соседнем кресле, Марта Монтини помешивала соломинкой с наколотой на нее маслиной свой коктейль, бросая время от времени хищные взгляды на молодого репортера, несколько часов назад попросившего ее об интервью. Она согласилась уделить ему время после ужина.

Джанни Макки ничего ей не ответил, только еще глубже вжался в большое уютное кресло американ-бара. Он чувствовал себя ничтожеством среди титулованной публики отеля «Палас ди Сен-Мориц»; ему казалось, что не только Марта, но и все остальные смотрят на него с презрением.

Марта залпом допила коктейль и решительно встала.

– Увидимся за ужином, – сказала она.

Он посмотрел ей вслед и подумал про себя, что такая энергичная твердая походка больше подходит военному, чем маленькой пухленькой женщине с жеманными манерами.

Сорокавосьмилетняя Марта Монтини была дочерью знаменитого хирурга Аттилио Монтини и бывшей женой Гермеса Корсини. Летом она сделала пластическую операцию и теперь выглядела максимум на тридцать. За баснословные деньги ей подтянули кожу на лице, убрали мешки под глазами, второй подбородок, а также срезали жир с бедер и придали девичью форму груди. Приятельницы, встречаясь с ней в сауне, громко восхищались ее красотой, про себя завидуя ей черной завистью.

Джанни Макки вдруг почувствовал, что ненавидит эту женщину. Совсем недавно он был без ума от нее, но арест Гермеса Корсини вернул ему разум. Его отношение к ней резко изменилось в считанные минуты, пока он смотрел по телевизору репортаж об аресте своего бывшего учителя.

Сейчас, среди непривычной обстановки американ-бара, он вдруг понял, что эта капризная самоуверенная богачка держит его при себе, как комнатную собачку. Он, красивый тридцатилетний мужик, дипломированный врач, связался со старухой, которая крутит им как хочет! Он не виноват, что хирургия – не его призвание и он не способен блистать в операционной, как его бывший шеф. О Господи, что он делает в этом фешенебельном отеле? Что с ним вообще происходит?

– Марта! – закричал он вдруг, и женщина в дверях обернулась.

С заученной улыбкой телезвезды на губах, в нежно-розовом одеянии, миниатюрная, округлая, складненькая, она была похожа на небесное создание, но Джанни Макки вдруг увидел в ее облике что-то хищное, агрессивное.

Подбежав к ней, он под любопытными взглядами сидящих в баре схватил ее за руку.

– Он же твой бывший муж и отец твоей дочери! – сказал он громко.

Улыбка точно маска застыла на лице Марты.

– Отстань от меня! – тихо, сквозь зубы сказала она и посмотрела на Джанни брезгливо и презрительно, как будто он был ее рабом.

Джанни Макки показалось, будто Марта ударила его. Он даже невольно поднес руку к щеке, на которой до сих пор чувствовал след руки Гермеса.

Это случилось несколько месяцев назад, когда он, делая разрез, слишком сильно надавил на скальпель и повредил брюшную полость. Только моментальное вмешательство Гермеса спасло больному жизнь, и он, доктор Макки, это прекрасно знал. С тех пор он больше не оперировал: клеймо «профнепригоден» закрыло перед ним двери операционной навсегда, вынудив заниматься общей медициной, а вернее, рутинной административной работой, которая сводилась к выписыванию рецептов.

В этом болоте его и выудила Марта, а вскоре познакомила со своим отцом. Аттилио Монтини было уже за шестьдесят, оперировал он теперь редко, но веса в медицинских кругах еще не потерял. Благодаря Марте Джанни словно заново родился, снова поверил в собственные силы. Эта женщина спасла его, и он готов был ради нее на все. Она казалась ему самой прекрасной, самой умной, самой привлекательной, поэтому, когда она попросила его о небольшой услуге, он без особых колебаний согласился.

В те дни, когда Марта втащила его в спасательную шлюпку, он думал, что поплывет с ней в страну любви, хотя в глубине души рассчитывал еще и на то, что под крылом старика Монтини добьется благополучия и успехов на профессиональном поприще. Сейчас у него словно повязка упала с глаз.

Он отпустил ее руку.

– Больше ты мне не нужен, так что катись куда подальше, – процедила Марта, и у него все поплыло перед глазами.

Пошатываясь, Джанни направился к лифту. Жизнь разбилась вдребезги, и в эту минуту он не был уверен, что у него хватит духу вновь собрать ее из осколков.

Молодой репортер не пропустил сцену в дверях бара и, радуясь своей удаче, мысленно уже вставил ее в свой будущий репортаж:

«Марта Монтини, одна из самых ярких представительниц миланской элиты, единственная дочь знаменитейшего хирурга Аттилио Монтини и бывшая жена Гермеса Корсини, находилась в американ-баре отеля «Палас ди Сен-Мориц» в тот момент, когда ее бывший муж, обвиняемый в халатности и корыстном использовании служебного положения, появился на телеэкране в наручниках и под конвоем.

Марта Монтини была в обществе молодого привлекательного хирурга Джанни Макки, который до недавнего времени работал с Гермесом Корсини. Близкие отношения, связывающие, возможно, Джанни Макки с Мартой Монтини, были омрачены скандалом, происшедшим на глазах присутствующих по не совсем понятной причине. Теодолинда, шестнадцатилетняя дочь Марты и Гермеса, очаровательная девушка, чье присутствие может украсить любой светский раут, исчезла из Милана, и обнаружить ее след пока не удалось. Мать девушки утверждает, что дочь находится в Англии, где намеревается продолжить образование, однако вполне вероятно, что девушку отослали из города, чтобы оградить от мучительного для нее испытания в связи со скандалом, центром которого стал ее отец».

Теодолинда начала медленно выходить из наркоза, хотя ее сознание еще витало между сном и бодрствованием в бескрайних пустынных пространствах, над которыми царил абсолютный покой. Все усиливающаяся боль в нижней части живота отвлекла ее от потусторонних видений и вернула, наконец, к действительности. Физическая боль переросла в душевную, и она вспомнила все.

Теодолинда (она терпеть не могла свое языческое имя, которым ее наградил дедушка, зато уменьшительное Теа, придуманное отцом, ее вполне устраивало) лежала в палате номер сорок шесть частной клиники «Вилла Адзурра» швейцарского города Локарно. Последнее, что ей запомнилось перед тем, как подействовал наркоз, – это дежурная улыбка гинеколога и ободряющие слова анестезиолога: «Все будет хорошо». На самом деле все было совсем нехорошо, потому что новая жизнь, едва успев в ней зародиться, прервалась, и прервалась не по ее воле. Она решилась на аборт не потому, что не хотела рождения ребенка: к этому ее вынудили обстоятельства. Теперь она чувствовала себя виноватой и глубоко несчастной.

Фонари с набережной освещали тусклым синеватым светом палату, и Теа, обведя ее взглядом, подумала, что все эти кружевные занавески, со вкусом подобранные обои и даже гладиолусы в хрустальной вазе насквозь пропитаны неистребимым больничным запахом, и весь этот уют все равно казенный.

Ей стало жарко, и она ногой скинула с себя одеяло. Между ног было мокро, она увидела кровь на белой пеленке. Испугавшись, Теа нажала на кнопку вызова рядом с кроватью, и в ту же секунду в дверях появилась сестра, словно она стояла в коридоре и только ждала звонка. Сестра была другая, не та, что утром, хотя такая же молодая, цветущая и уверенная в себе.

– У меня идет кровь, – сказала Теа.

Медсестра взяла судно, подложила его под пациентку и, вынув прокладку, внимательно на нее посмотрела.

– Все нормально, – успокоила она Теодолинду.

– А кровь? – удивилась та.

– Так и должно быть, не волнуйтесь.

Сестра набрала в кувшин теплой воды, подмыла Теодолинду, промокнула салфеткой, сменила прокладку, трусики, перестелила пеленку, поправила одеяло.