"Было время, когда говорили о массовом дезертирстве всех конголезских руководителей. На этот случай я принял решение остаться с примерно двадцатью отборными людьми (нельзя выжать кровь из камня), отправить остальных в другое место и продолжать борьбу до тех пор, пока сохранится хотя бы малейшая возможность; в таком случае я решил бы, перебираться ли по суше на другой фронт или же воспользоваться священным правом на убежище. Ввиду самых последних новостей моя реакция была такой же, как и у Фиделя: мы не можем уехать. Кроме того, ни один кубинец не должен уезжать на предложенных условиях. С танзанийским руководством нужно серьезно поговорить насчет окончательных деталей.
Вот мои предложения: чтобы кубинская делегация высокого уровня, или Арагонес отсюда, или оба вместе, посетили Танзанию. Содержание переговоров должно быть примерно таким: Куба предложила поддержку, причем только с одобрения Танзании; последняя соглашается, и мы оказываем эту поддержку безо всяких условий или сроков. Мы понимаем сегодняшние трудности Танзании, но не соглашаемся на ее предложения. Куба не изменяет своему слову, не , отказывается от обещаний и не может позорно бежать, оставляя братьев на милость наемников. Мы можем отказаться от борьбы только в том случае, если сами конголезцы попросят нас об этом, имея какие-то веские причины, или же в случае донельзя неблагоприятных обстоятельств, но мы будем бороться, чтобы предотвратить такой поворот событий".
Военная ситуация в начале ноября казалась довольно стабильной, но распад повстанческих сил стремительно ускорялся. Повсеместно циркулировали слухи о том, что южноафриканские и бельгийские наемники и правительственные отряды при поддержке бывших жандармов из Катанги продвигаются к озеру Танганьика. Правительственная авиация вела бомбежки. Были вырыты траншеи, устроено несколько засад, положение продолжало быстро ухудшаться. На фронте Али напряженность в отношениях между кубинцами и конголезскими бойцами достигла предельного уровня. Мартинес Тамайо испытал большие трудности и волнения, пытаясь остановить дезертирство среди конголезцев; деморализация начала затрагивать и кубинцев, среди которых начались разговоры об уходе.
Крах был неизбежен. Руандийцы покидали позиции на Фрон-те-де-Форс и увлекали за собой кубинцев. По крайней мере, они отступали организованно, с оружием, и перегруппировывали свои силы в зоне Нганья. Муданди отправил Че записку:
"Я не в состоянии удерживать позиции и обеспечивать их оборону... Я прошу вас понять меня: я решил отступить; я не бросаю кубинских товарищей... Я не могу подвергнуть всех руандийских товарищей опасности уничтожения... Я стремился оказать поддержку этой революции, чтобы иметь возможность сражаться за другую - в нашей стране. Раз конголезцы не желают сражаться, то я предпочел бы умереть на своей земле".
Оказавшись перед такой ситуацией, Че послал телеграмму на Кубу: "Вражеское давление усиливается, но мы пока что кое-как блокируем озеро. Срочно нужно большое количество конголезских денег на случай, если мы будем отрезаны. Наступление продолжается и развивается. Должен двигаться быстро. Готовимся защищать базу. Кубинцы решили эвакуировать женщин и детей в Кигома и согласились организовать в Танзании секретную базу, которую нужно будет использовать в том случае, если они окажутся отрезаны".
Ночью 17 ноября Че приказал начать второе отступление на внутренние оборонительные линии. Вместе с кубинцами отступали конголезские солдаты и крестьяне со своими женами и Детьми. {29}
42. Последние дни ноября.
18 ноября 1965 года Чамалесо, выступая перед конголезцами, среди которых был и командующий фронтом Ильдефонс Масенго, сказал, что принято решение отказаться от борьбы.
В лагере множились слухи о том, что конголезцы решили уйти с позиций. Вслед за слухами ширилось беспокойство. Че не сдавался. На встрече с самыми доверенными из членов его отряда обсуждалась возможность организованной эвакуации, после которой следовало пересечь с небольшой группой партизан всю страну и присоединиться к действовавшим на севере повстанцам, во главе которых стоял Пьер Мулеле. Правда, это означало прогулку более чем в шестьсот миль по незнакомой территории, в ходе который нужно было, не имея проводников, пересекать девственные джунгли. При этом партизаны даже не знали точно, в какой стране находился Мулеле, так как они ни разу не вступали в контакт с ним и его силами.
Че настаивал на том, чтобы остаться в Конго с ядром отряда. Спустя несколько месяцев он объяснял: "Мое намерение состояло в том, чтобы эвакуировать больных, слабых, всех, кто нетвердо держался на ногах, и продолжать борьбу, оставшись с маленькой группкой. Имея в виду эту цель, я провел небольшое испытание... которое дало обескураживающие результаты: почти никто из товарищей-бойцов не был готов к продолжению борьбы. Так что решение оставалось за мной".
На следующий день, 19 ноября, часть конголезского контингента начала отступать в направлении Физу. Че, не имевший связи с баркасом, отплывшим в Танзанию еще до того, как было отдано распоряжение об эвакуации, решил приказать сжечь лагерь и документы. Но прежде чем приказ был отдан, кто-то поджег пороховой склад.
"Пока я поджидал отставших, мы смогли с первого холма по дороге на Джунго посмотреть фейерверк: как горели и взрывались драгоценные пороховые боеприпасы. Было много отставших; их, казалось, одолевала застарелая усталость и тревожный недостаток жизненных сил. В группах практически не осталось конголезцев".
К трем часам им удалось связаться с капитаном Лоутоном, находившимся на береговой базе в Танзании, и передать, что ему следует возвратиться в Конго, потому что предстояла эвакуация.
"Выражение на лицах всех товарищей изменилось, как только они услышали из-за озера слово "понято", как будто перед ними помахали волшебной палочкой...
Все командиры уходили; крестьяне становились все враждебнее к нам. Но мысль о полной эвакуации, о том, чтобы уехать тем же путем, которым мы прибыли сюда, оставив позади беззащитных крестьян и людей, которые, хотя и имели оружие, но были также беззащитны, учитывая их скудные боевые навыки борьбы, побежденных и чувствующих себя преданными, глубоко ранила меня.
Что касается меня, то остаться в Конго не было бы * жертвой, и не был ею один год, или пять лет, которыми я пугал моих людей; это была часть идеи борьбы, которую я полностью разработал в голове.
На самом деле мысль о том, чтобы остаться, просуществовала до глубокой ночи; пожалуй, я так и не принял решения и просто стал еще одним из беглецов".
Прибыла депеша с Кубы, в которой Че убеждали, что попытка соединиться с Мулеле на севере Конго была бы безумием и ему следует "искать любой возможный путь, чтобы выбраться оттуда".
Виктор Дреке:
"Эвакуацию следовало провести среди большого количества конголезских партизан и гражданских жителей, которые собрались там, убегая от наступавших бельгийцев, не щадивших никого. Это было устрашающее зрелище, потому что среди всей этой толпы были раненые и больные люди, женщины, дети, старики. Нам нужно было несколько лодок, чтобы вывезти всех, но эти лодки не существовали".
В тот вечер Че предпринял еще одну попытку остаться; он настаивал на том, чтобы дождаться группу кубинцев, которая должна была подойти, но скорее всего погибла. Среди кубинских командиров возник бурный раздор. Эмилио Арагонес, у которого Че в разгаре спора сбил с головы шляпу, заявил, что если вся проблема в том, как погибнуть, то он, после того как все остальные будут эвакуированы, с превеликой радостью усядется рядом с Че на причале и поспорит с ним о том, что же такое идеализм, черт бы его побрал. В конце концов Че сдался.
"Для меня ситуация была решающей. Двоих придется оставить, если они не явятся в течение нескольких часов... Мои отряды представляли собой сборную толпу, из которой, по прикидкам, за мной последовало бы до двадцати человек, и у них должны были иметься дурные предчувствия на этот счет. И, наконец, что должен был делать я?
