— А я думал, что деньги — за подоплеку. За ту историю, которая скрыта за очевидными фактами. Но ведь тут ничего и не изменилось.

— Речь шла об эксклюзиве, Джон. Если же ты начинаешь публикации в своем еженедельнике, то наша сделка не состоится. Черт возьми, это же бизнес. Детали, глубина — конечно, прекрасно, но на них нет такого спроса, как на свежие новости. А именно за это я и собирался тебе платить. Я представлял себе, какой ажиотаж начнется в магазинах накануне выхода книги. Уже воображал нетерпение читателей. Весь маркетинг стоит на этом. Как и паблисити, и вообще искусство. Предполагалось обставить все дело по высшему классу, а уж потом выступать с пресс-конференциями. А ты пошел на это прямо сейчас, тем самым разрушив нашу сделку. Черт возьми, это же совсем недальновидно!

— Возможно, — согласился Джон. Все, что описывал Ричард, никак не согласовывалось с его мечтами. Пусть он и не Дейвид Халберстам, но весь смысл книги заключался для Джона в одном: доказать, что он хороший писатель.

По крайней мере, это было когда-то его заветной мечтой. Сейчас все изменилось. Сейчас Джон стремился доказать себе свою человеческую ценность. И прекрасно справился бы с этим без всякой книги.

— Вот что я тебе скажу, — примирительно заключил Ричард. — Я пока отложу этот контракт. А ты мне позвони после своей пресс-конференции. Тогда и покумекаем, что делать дальше.

Джон повесил трубку, сомневаясь, что сделает этот звонок, и вовсе не огорчаясь по этому поводу.

Все утро в среду Лили была на взводе, как и в последние дни в Бостоне. Чтобы отвлечься, она полностью погрузилась в работу: почти яростно перекладывала яблочную массу слоями сеток и холста. Но тревожное ожидание не покидало ее, то отступая немного, то возвращаясь вновь. И всякий раз происходила резкая смена эмоций: от страха — к удовлетворению, от удовлетворения — к смущению, а от смущения — к ярости. И все же одно чувство оставалось неизменно: Лили жаждала справедливости.

По иронии судьбы именно Терри Салливан дал ей возможность добиться этого. Как только Джон называл старым коллегам его имя, они тут же мчались в Нью-Хэмпшир. Едва они окажутся в Лейк-Генри, все внимание переключится на Терри. Да уж, не рой другому яму.

Мысли об этом приносили Лили глубокое удовлетворение.

Но мысли о толпах любопытных журналистов, об их вопросах, о возобновлении интереса к ее персоне, пусть даже ненадолго, вызывали у Лили тошноту. Однако, ничем не жертвуя, ничего нельзя добиться.

— Ты чем-то озабочена, — заметила Майда.

Только что начался перерыв на ленч, и они шли домой. День выдался ясный, но холодный.

Конечно, следовало бы рассказать обо всем Майде прямо сейчас. Ведь основная масса прессы может приехать уже сегодня после полудня. Однако не исключено, что никто не приедет. Джон считал это возможным. Не то чтобы он готовился к этому, но допускал такой вариант. На этот случай лучше ничего не рассказывать.

Но если все приедут, возле церкви будет столпотворение. Лили хотела предупредить Майду, рассказать ей об их с Джоном замысле. Она надеялась на понимание, но, вероятно, напрасно. Майда не захочет, чтобы пресса слетелась в их город. Она ведь сразу заявила об этом, как только Лили приехала из Бостона.

— Это связано с Джоном Киплингом? — спросила Майда, держа перед дочерью открытую дверь дома. Звонил телефон, но, надеясь на Поппи, Майда не спешила снимать трубку.

Лили прошла за матерью в кухню, пытаясь понять, сказал ли кто Майде об этом или она сама догадалась, и если догадалась, то о чем именно.

— Почему ты спрашиваешь?

Телефон зазвонил снова. По-прежнему не обращая на него внимания, Майда повесила жакет на спинку стула и, взявшись за ручку холодильника, удивленно поглядела на дочь.

— Я не так тупа, Лили. И совсем не глуха. Даже если бы я ухитрилась не слышать, кому и как ты звонишь каждый день, даже если бы ты сама мне не призналась в том, что была рядом с ним, пока умирал Гэс, да и потом на похоронах, даже если бы я сама не видела тебя с ним в церкви, мне рассказали бы обо всем мои подруги. Мне уже поведали, как вы всех поразили на четверге у Чарли.

— Я не собиралась, — быстро ответила Лили. — Это слу-у-училось само собой. Чарли просто подошел к нам и попросил… Я и спела-то всего пару песен.

Майда достала кастрюлю с супом из холодильника, поставила ее на плиту и зажгла газ.

— У тебя серьезно с Джоном?

— Не уверена, — осторожно отозвалась Лили.

— Он — Киплинг.

— Но Джон не имеет никакого отношения к истории с машиной. К тому же Донни и Гэс уже умерли.

Майда подняла крышку кастрюли и слишком энергично помешала суп.

— Ты что, должна была пойти на похороны?

Ну, вот оно. Неодобрение. Что ж, по крайней мере, не окончательный приговор Джону.

— Да, должна была.

Не услышав ответа Майды, Лили подошла к буфету, чтобы достать тарелки. Стол был уже почти накрыт, когда снова зазвонил телефон. Майда сняла трубку.

— Да?

Лили видела, как по мере разговора менялось лицо матери. Наконец Майда повесила трубку.

— Это была Элис. Она сказала, что по всему городу звонят телефоны. Все говорят о какой-то пресс-конференции.

— Да, — проронила Лили.

— И еще что-то о Джоне и о тебе. Сегодня действительно прибывают какие-то репортеры?

— Да.

— Зачем?

— Потому что у нас есть информация о Терри Салливане, которая доказывает…

— Мне наплевать на Терри Салливана! — воскликнула Майда, чувствуя себя преданной. — Я беспокоюсь о нас. Все ведь уже утихло. Пресса потеряла интерес. Ведь и мы с тобой почти поладили. Разве не так?

Если бы в этот миг Лили могла повернуть стрелки часов вспять, она отвергла бы идею пресс-конференции. Майда права. Между ними и в самом деле все вполне наладилось.

Но не все наладилось в жизни. И Лили тихо ответила:

— Речь не только о нас с тобой.

— Только, — возразила Майда. — Речь идет об уважении, которое ты никогда мне не выказывала. Петь в церкви казалось тебе недостаточно хорошо. Ты непременно хотела выступать у Чарли. А потом на Бродвее. Ты знала, что я буду против, но все равно пошла на это.

— Но именно это я делала лучше всего.

— А потом эта заваруха в Бостоне. Ну ладно, все уже было кончено и забыто, так нет же, ты снова ворошишь прошлое. Разве нельзя оставить все как есть?

Лили десять раз задавала себе тот же вопрос. Она вздохнула:

— Нет. Я не могла. Он у меня к-к-кое-что отнял. Я должна попытаться вернуть себе это.

— Да что он у тебя отнял? Квартиру, которая была тебе не по карману? Ночной клуб?

— Мое доброе имя.

— Твое имя здесь уважают. Разве ты в этом не убедилась в четверг у Чарли? Ну почему тебе всегда нужно больше?

— Не больше, мам. Мне нужно другое.

— Но ты не другая! — воскликнула Майда. — Ты вовсе не другая. Ты позволяешь людям брать верх над собой, точно так же как позволяла и я… Ты позволяешь себя использовать, как позволяла я. Дональд Киплинг, Терри Салливан, теперь еще Джон Киплинг… Он ведь делает это не для тебя. А только для себя. Так что не надо смотреть свысока и заявлять, что мы разные. Ты ничем не лучше меня. Если вообще между нами есть какая-то разница, то в том, что мне хватило ума раз и навсегда оставить все позади.

Проговорив все это с надрывом, Майда вышла из дома.

Лили не стала есть. Она выключила газ под кастрюлей с супом и немного подождала, не вернется ли мать. Но Майды все не было. Пробил час возвращаться на работу, и Лили отправилась в цех одна. Майда не появилась до следующего перерыва.

Позвав одного из садовых рабочих, Лили поставила его рядом с Бобом. Сама же взяла на себя обязанности Майды, неотступно думая о том, что журналисты уже наводняют город, куда исчезла мать и удастся ли им снова все уладить.

Должно быть, слезы слишком часто наворачивались на глаза Лили, потому что, как только наступил следующий перерыв, Орали отослала ее прочь. Оставалось еще три часа до пресс-конференции, и Лили не знала, вернуться ли в коттедж или поехать прямо в редакцию. Майда все равно вскоре успокоится. Как всегда.