Да, именно в преклонном возрасте она реализовалась по-настоящему. Впервые в жизни Селия завоевала право высказывать свое мнение обо всем, включая отношение Майды к Лили. Даже крохами уверенности в себе, полученными в детские годы, Лили была обязана бабушке, неизменно готовой принять ее с распростертыми объятиями.

Селия умерла шесть лет назад, но и теперь, сидя на самом верху винтовой лестницы, ведущей из спальни вниз, Лили ощущала эти добрые руки. Наверное, имело значение и то, что на ней была старая ночная сорочка Селии, длинная и мягкая. Невероятно, но она до сих пор источала аромат жасминной ванны, которую неизменно принимала Селия.

Лили думала: что сказала бы бабушка о происходящем сейчас в Бостоне? И в то же время пыталась предположить, что именно там сегодня происходит. В маленьком домике не было ни радио, ни телевизора, и вовсе не потому, что Селия не могла позволить себе, но потому, что она предпочитала слушать гагар, а не «весь этот вздор». Но зимой, когда гагары улетали?.. Что ж, тогда она слушала старенькие виниловые диски. Именно то, что нужно старушке.

У Лили почти такая же фонотека была на компакт-дисках, оставшихся в машине вместе с проигрывателем и одеждой. Она не спешила внести в дом свои пожитки. Куда торопиться? Она ведь скрывается. Так что ей все равно нечего делать.

Было девять утра. Бледные солнечные зайчики пробивались сквозь кроны деревьев и, через окошко заглядывая в комнату, прыгали по полу, по плетеной рогожке, по подлокотнику дивана… Картина была такой теплой, такой знакомой, памятной с самого детства. Лили нередко ночевала у бабушки, а поутру, проснувшись пораньше, усаживалась наверху лестницы и свешивала ноги вниз, напевая что-нибудь сначала потихоньку, потом громче, потом еще громче… Так продолжалось, пока не просыпалась Селия.

Лили наслаждалась своими воспоминаниями, пока не вернулись мысли о Бостоне. Она содрогнулась.

Не обуваясь, Лили спустилась по лестнице, закуталась в вязаную шаль и остановилась в полосе солнечного света, пересекавшей комнату. Сначала было тепло и приятно, но вскоре осень напомнила о себе. Придется разгрузить машину и потом поскорее принести дров из сарая.

С озера донесся крик гагары. Лили с удовольствием распахнула двери навстречу дню, сверкающему осенними красками. Солнце светило сзади, а в озере отражалась глубокая синева западного небосвода. Деревья, уже в осеннем убранстве, полыхали багряным и золотым и казались особенно яркими на темном, глубоком фоне своих вечнозеленых соседей. Лили ощутила аромат пихты, сосны и сухих листьев — кленовых, осиновых и березовых. Утро выдалось светлое и тихое. Это было так непохоже на все то, что она оставила в городе!

Гагара снова прокричала, но Лили не видела ее. Рискуя застудить ноги, она промчалась между замшелых валунов по площадке, засыпанной сухой сосновой хвоей, по ступенькам-шпалам — к берегу. Лили вышла бы на причал, но ей не хотелось, чтобы в Лейк-Генри узнали о ее приезде. Поэтому она забилась в небольшой грот, образованный выступающими кривыми сосновыми корнями, что для Тиссен-Коув совсем не редкость, и стала смотреть и слушать отсюда.

Озеро было безмятежно. Из лесу за ее спиной доносилась трель певчей птицы, а с озера — тихий плеск воды. Гагара запела снова, и Лили устремила взор к Элбоу-Айленду. Она с трудом разглядела птицу на фоне отражающихся в воде прибрежных деревьев. Точнее, птиц, поскольку то была пара. Лили сразу узнала их по острым клювам и грациозной линии головы и шеи. «Интересно, — подумала она, — их только двое? Может, с ними летний выводок?» Но видно было неважно. Лили выбралась из своего укрытия и, сбегав в дом за биноклем Селии, поспешила назад. Уже ступив на первую ступеньку лестницы, ведущей к берегу, она заметила маленькую моторку. Та явно направлялась к ее пристани.

Лили замерла. Мужчина в лодке был в темных очках, но, без сомнения, смотрел прямо на нее. Развевающаяся на ветру каштановая шевелюра, квадратная нижняя челюсть, короткая борода, настороженная поза, свойственная стервятникам, оставленным ею в Бостоне… Лили знала, кто он такой. О, она знала! И поняла, что он знает ее, так что ретироваться уже не имело смысла.

Лили испугалась, пала духом и разозлилась оттого, что ее так скоро вычислили. Да кто?! Тот, кто внушал ей ненависть сразу по двум причинам. Лили бросилась в домик, залезла на кухонный стул и сняла с крючка, вбитого над входом, ружье Селии. Снова распахнув дверь, она выбежала на крыльцо. К этому времени Джон Киплинг дошел до середины лужайки. Темные очки он уже снял, но и без них производил устрашающее впечатление. Мощный, сухопарый, Джон шагал так, словно собирался тут командовать.

Лили всегда избегала его, наведываясь домой, однако прекрасно знала, где он жил и чем занимался до возвращения в Лейк-Генри. Об этом ей рассказывала Поппи.

— Ну, хватит! — прокричала Лили с крылечка дрожащим от ярости голосом. Возможно, в Бостоне она и была беспомощна, но ведь здесь ее дом. — Тут моя земля. Ты нарушил границы.

Незваный гость остановился в десяти футах от дома, неторопливо поставил большой бумажный пакет на землю и, выпрямившись, поднял руки вверх. Потом плавно, хотя и не слишком медленно, опустил их, повернулся и направился к своей лодке.

На нем были серый хлопчатобумажный свитер и джинсовые шорты. При иных обстоятельствах Лили, наверное, залюбовалась бы его босыми ногами, но сейчас не обратила на них внимания.

— Стой! — приказала она. Ей не нравилось, что Джон здесь, но раз уж он пришел, надо выяснить для чего. Очевидно, задумал что-то. Газетчики все такие. Совсем недавно Лили убедилась в этом. — Что в пакете?

Он остановился и, не делая резких движений, повернулся:

— Свежие продукты: яйца, молоко, овощи, фрукты.

— Зачем?

— Потому что у тебя ничего нет, кроме консервов.

— Откуда ты знаешь?

— Женщина, которая тут прибирается, — тетка моей помощницы.

— И ты ее спрашивал? И она сказала? — Ну вот! Еще одно предательство, еще одна угроза. Однако это все-таки Лейк-Генри. Нельзя же было, в самом деле, рассчитывать на иное. — И кому еще она ска-а-а-азала?

— Только мне, — ответил Джон, — и только потому, что я спросил ее. Просто я подумал, куда бы сам подался на твоем месте. Ясно, что больше некуда.

Лили ожидала увидеть на его лице самодовольство, но не обнаружила ничего подобного.

— И откуда же ты узнал, что я уже здесь?

— У тебя в час ночи горел свет. Трудно было этого не заметить, особенно когда у всех остальных темные окна.

— Но с дороги моего дома не видно.

— Нет. Но я тоже живу на озере.

Поппи говорила ей и об этом, но даже без помощи сестры до Лили непременно дошла бы молва о Джоне Киплинге из Риджа, поселившемся в Лейк-Генри.

— Где это — на озере?

Джон не выразил особого смущения, но все же замялся, словцо желал уклониться от ответа.

— На Уитон-Пойнте, — признался он, наконец.

Что ж, по крайней мере, хоть лгать не стал. А ведь мог бы попытаться. Но впрочем, скорее всего Джон понял, что Лили ему не провести.

— Оттуда Тиссен-Коув тоже не видно. — Она твердо решила, что не позволит морочить себе голову. — Значит, ты был на озере? Это в час-то ночи?

— Бессонница.

— А теперь пришел и принес свои дары? — Лили стало не по себе. Ее укрытие рассекречено, да еще худшим из всех врагов. — Чего ты хочешь?

— Опусти ружье. Поговорим.

Лили опустила ствол, готовая снова навести его на нарушителя.

— Чего ты хочешь? — повторила она.

Джон сунул руки в задние карманы.

— Помочь.

Лили недоверчиво усмехнулась:

— Ты? Но ведь ты — пресса. И прежде всего старший братец Д-д-донни.

— Ну, знаешь, в этом я не виноват. Меня вообще тут не было, когда это все с вами случилось.

— А если бы был? Ведь тогда ты встал бы на его сторону, точно так же, как ваш отец, как все ваши тетушки, дядюшки и прочая родня.

— Он был трудным ребенком. Все пытались спасти его. Он и так получил свое. И получил бы вдвое больше, если бы не заявил, что ты его подстрекала. Именно это Донни рассказывал отцу, теткам, дядькам и дальним родственникам. Они поверили, решив, что это правда.