Они пришли к выводу, что пора выступать. На одиннадцать было назначено экстренное совещание всей верхушки заговора. Ожидался Канарис — об этом неожиданно сообщил Гизевиус. Гизевиус уверял Герделера, что в Лондоне к устранению Гитлера почти готовы, во всяком случае герцог Гамильтон ведет активную подготовительную работу. Посол США Джозеф Кеннеди высказался пока неопределенно, но, скорее всего, Белый дом особенно не станет возражать против такой кандидатуры на внезапно открывшуюся вакансию канцлера Германии, как Рудольф Гесс.

«В конце концов, — думал Герделер, — Гесс слишком много знает, чтобы так просто от него отделаться. С другой стороны, слишком многие в Германии, в партии верят, что Гесс не покладая рук работает для страны. Но Гесс работает на масонов, и сам он масон, может быть лишь более низкого посвящения, чем герцог Гамильтон. Не зря же они в каких-то эдаких «отношениях»… Но… Нужно думать и о том, что лидерство Гесса снимет сомнения в существовании НСДАП как политической силы. Я бы не сказал, что уничтожение национал-социализма необходимо Германии».

Ольбрихт, Браухич, Бек, Гизевиус, Витцлебен, Небе и Остер прибыли вовремя. Решили начать без Канариса. Он успеет поставить свою подпись и внести коррективы в списки нового кабинета — едва ли он сам будет добиваться министерского портфеля.

— Зачем тянуть? — ворчал Браухич. — У нас есть толковый исполнитель?

— Я против покушений, и господин Герделер вполне со мной согласен, Гитлер должен быть только арестован, а потом судим военным трибуналом и казнен — расстрелян. Приказ на столе. Я уже поставил свою подпись, — жестко проговорил Витцлебен.

Браухич вытянул шею, чтобы с места лучше рассмотреть стандартный лист канцелярской бумаги, сказал:

— Мы, конечно, подумали о многом. Но реакция народа… Еще вчера — «обожаемый фюрер». Ну право же, так нельзя. Еще на памяти официальные разговоры о мерзавце Брюннинге, о негодяе Штреземане и так далее — вплоть до пересудов о старческом слабоумии Гинденбурга. Арест, гм, расстрел, если угодно, — я бы рассматривал все это как внутренний момент. Народ может подумать, что им правят сплошные мерзавцы! Надо решить по-тихому. У Гитлера случился приступ грудной жабы… А в качестве главы переходного режима вполне уместен был бы Геринг. Он официальный преемник. Геринга народ знает, он производит по-человечески приятное впечатление, он активен — люди не станут задавать лишних вопросов…

— Почему мы должны оглядываться на пропагандистские выверты болвана Геббельса? — вскричал генерал Ольбрихт. — Почему мы должны поддерживать его политику попрания прежних правительств? Это низость!

— Возможно, я притерпелся к ней… — вздохнул Браухич.

— Геринг и Гиммлер должны быть устранены одновременно с Гитлером, — сказал Витцлебен. — Здесь нет иного варианта, иначе мы получим «гитлера» номер два.

— Недавно я слышал разговор, — вдруг сказал долго молчавший Небе, — якобы фамилия Гитлер — еврейская. Будто все дело в том, что отец фюрера Алоис Шикльгрубер первым браком был женат на дочери некоего бухарестского кельнера Гитлера, который собирался оставить зятю наследство, но с условием, что тот возьмет его фамилию. А потом умерла не то дочь кельнера, не то сам кельнер, а может быть, оба, только матерью фюрера стала другая фрау. Еврейская же фамилия осталась.

— Неужели ваше ведомство так плохо работает, — усмехнулся Герделер, — что позволяет ходить подобным разговорам?

— Этот разговор я слышал в Брюсселе, — отпарировал гестаповец Небе и перевел взгляд на Витцлебена. Небе знал, что генерал считает необходимым упразднить тайную полицию и ее функции передать военным юристам.

— Гизевиус, — сказал Герделер, — в таком случае заготовьте приказ об аресте Геринга и Гиммлера.

— Я внесу в этот список и Гейдриха. Все трое — очень опасные и жестокие люди, особенно Гейдрих, который страшен импульсивностью и темпераментом садиста. Ни один переворот не проходит в одну минуту. Но важно, чтобы эти трое были обезврежены одновременно с Гитлером.

— Вы, Гизевиус, возглавите новое министерство внутренних дел, вам и карты в руки, вам искоренять наших противников, и чем быстрее, тем лучше, так что… Руководите арестом Гейдриха и Гиммлера, как считаете нужным.

— Какова судьба моего непосредственного руководителя? — Гизевиус задал вопрос с затаенным страхом. Неужели им не нужен Гесс?

— Думаю, это определит поведение самого Гесса во время событий, — уклончиво заметил Бек. — Насколько мне известно, «старина Руди» не во всем согласен с «обожаемым». Этот момент, безусловно, пойдет нам на пользу, когда придется избавляться от ошибок прежнего руководства и восстанавливать, скажем так, добрососедские отношения с Францией и Великобританией, преследуя нашу главную цель — приобретение восточных территорий путем захвата их у русских.

— Нам прежде всего нужно подготовить армию — вот чем должны заниматься специалисты Генштаба. — оборвал Бека Витцлебен. — Тогда и поговорим о расширении территории.

— Пост канцлера я предлагаю вам, граф, как старшему среди нас, — торжественно проговорил Герделер.

Витцлебен улыбнулся:

— Или как наиболее последовательному? Я предпочел бы роль военного руководителя, это больше соответствует моим наклонностям и умению. Что касается главы правительства, я полагаю, генерал Бек наиболее достоин. И если этот вопрос решен, позвольте перейти к изложению наиболее серьезных аспектов нашего предприятия. Тактические задачи определяются захватом здания рейхсканцелярии и министерства пропаганды. Устранение Гитлера должно служить началом определенной демократизации страны.

— Не слишком ли далеко заходят ваши планы? — язвительно спросил фон Витцлебена Бек. — Я бы осторожнее поступал с политическим режимом, который внес в нашу жизнь немало полезного.

— Этот политический режим убивает многовековую германскую культуру! — запальчиво начал Гизевиус, но тут же осекся под взглядом Герделера. Действительно, понял, не время говорить о запрещенных Гейне или Мендельсоне, понял, не сейчас поднимать тему об эмигрантах Фейхтвангере и Манне.

— Я начинаю выступление в тринадцать часов, то есть за час до истечения ультиматума Бенешу. Войска ждут моего приказа. Офицеры вполне надежны.

Ручка двери кабинета трижды тихо повернулась — это условный знак, который подавал камердинер, когда к дому подъезжала машина с номером, значащимся в секретном списке хозяина.

Дверь широко распахнулась минуты через четыре. Камердинер остался невидимым, и в кабинет вошел улыбающийся адмирал Канарис. Маленький, щуплый, верткий, он танцующей походкой подошел к столу, пробежал глазами приказ об аресте и казни Гитлера, Геринга, Гиммлера и Гейдриха. Усмехнулся. Прочитывая подписи, зорко оглядывал тех, кто их поставил. Взял в руки самопишущее перо, поднес его к листу бумаги и вдруг перевернул в пальцах, надел золотистый колпачок и сунул в карман кителя.

— Господа! Только что решено немедленно созвать конференцию заинтересованных держав — Германии, Великобритании, Франции и Италии.

— Без Чехословакии и СССР?

— А при чем тут Муссолини?

— Поясняю. Позиция Бенеша и Сталина очевидна. Что же касается дуче, он вызвался стать посредником между Чемберленом, Даладье и фюрером. Таким образом, господа, до войны дело в ближайшее время не дойдет, — Канарис опять широко улыбнулся.

— Это многое меняет, — в замешательстве проговорил Герделер.

— Что меняет? — возбужденно спросил за его спиной Витцлебен. Преждевременная война отступила, но…

— А для вас, дорогой Эрвин, у меня есть новость особого рода, — Канарис присел рядом с Витцлебеном. — Когда завтра главы европейских правительств прибудут в Мюнхен, помимо чешской проблемы будет решаться еще одна. Уже по инициативе Чемберлена. Вильсон передал его предложение о заключении англо-германского соглашения на антисоветской основе.

— Если они действительно достигнут такого соглашения, — медленно проговорил фон Витцлебен, — то, разумеется, сейчас я не смогу начать путч. Он будет преждевременным. Не так ли?