А он не смог придумать ничего лучше, как снова разыграть тирана, запретив ей входить в старое крыло, пока не пройдет год и один день.

Год и один день? Анатоль поморщился. С чего только ему пришла в голову подобная нелепость? Медлин права — и в самом деле фраза из детской сказки.

Но что еще он мог сказать или сделать? Отвести ее в старое крыло? Представить ей дух Просперо? Познакомить с остальным, не менее пугающим семейным наследием, включая его собственный проклятый дар?

Быть может, стоило бы именно так и поступить — и покончить с этим. Анатоль по натуре был прям, и ему всегда претила необходимость постоянно держать что-то в тайне. Маска, которую он носил, давно его угнетала.

Может быть, и вправду пришло время сказать Медлин все? Что, если тогда случится что-то ужасное?

Ответ был у него под ногами. Цветы, которые собрала Медлин, теперь валялись на дорожке. Анатоль даже не заметил, когда они выпали у нее из рук.

Он наклонился, чтобы поднять ветку азалии, и с раздражением отметил, что у него дрожат пальцы. Словно воочию видел он перед собой Медлин, которая протянула ему букет, — как сияли ее глаза, как нежно улыбались губы…

Анатоль провел пальцем по бархатистому лепестку азалии, и внезапно в ушах у него прозвучал насмешливый голос Романа: «Скажи-ка, не думал ты предложить ей цветы?»

Анатоль сжал губы, пытаясь изгнать порожденный этими словами образ. Рассказывали, что леди Дейдра изготовляла из цветов волшебный эликсир, дающий забвение. То был ее прощальный дар возлюбленному.

Анатоль никогда не хотел владеть магическими заклинаниями. Кроме одного — того, что поможет забыть. Забыть навсегда. И все же одного-единственного цветка хватило, чтобы прошлое предстало перед его мысленным взором так ясно, словно все это было вчера.

Он снова был ребенком, который нарушил строгий наказ отца, ребенком, который забыл обо всем на свете и пробрался в запретную комнату — бело-розовый будуар, казавшийся ему обителью ангелов.

Дверь была приоткрыта, и сквозь щель он видел свою золотоволосую мать, которая сидела в резном кресле на возвышении, словно королева на троне. Она склонилась над вышивкой, и тонкие пальцы сновали с восхитительной грацией.

Голубые глаза мягко светились. На сей раз она не плакала, что придало Анатолю смелости. Он проскользнул в дверь и тихо позвал:

— Мама!

Сесили испуганно вскинула голову. Ее лицо мгновенно утратило ясность, на нем мелькнули страх и отвращение.

— Оставь меня, — прошептала она. Мальчик робко протянул руку, показывая ей букетик диких цветов.

— Мама, я только хотел…

— Не подходи! — Голос женщины звенел от ужаса. Она вскочила с кресла, спряталась за его спинку, лицо исказилось диким страхом.

У него поникли плечи. Он и не ждал, что ему позволят прикоснуться к матери, что она прижмет его к себе, взъерошит ему волосы, как поступали другие матери со своими сыновьями. Анатоль давно смирился с тем, что он плохой мальчик и недостоин любви.

Он просто хотел доказать ей, что на деле не такой уж плохой. Мальчик грустно посмотрел на растрепанный букет, зная, что не посмеет приблизиться к испуганной женщине. Оставалось лишь одно. Анатоль напряг все силы, и букет невесомо поплыл по воздуху к матери.

Дикий вопль вырвался из груди Сесили, и, ослепленная ужасом, она схватила первое, что подвернулось под руку, — хрустальную вазу.

Воспоминание о крике матери, звоне бьющегося хрусталя вонзилось в мозг Анатоля, как раскаленная игла. Он прижал к шраму кулак и стоял так, пока не унялась боль, всплывшая из глубин памяти.

Перед ним медленно, словно из тумана, возникал знакомый сад, колеблемые ветром деревья. Что-то мягкое щекотало его ладонь. Он разжал кулак — и увидел раздавленный цветок азалии. Смятые лепестки медленно упали на землю.

И он— то считал, что сможет сказать Медлин всю правду? Анатоль содрогнулся. Нет, теперь более, чем когда-либо, важно, чтобы его жена не узнала пугающей тайны.

Нужно время, чтобы ее подготовить, быть уверенным, что она не испугается. Нужно время, чтобы…

Насмешливый голос, прозвучавший у него в голове, был до странности похож на голос Романа.

«Завоевать ее сердце?»

«Да», — пришлось признать Анатолю. Именно на это он и надеялся. Хозяин замка Ледж опять привалился к дереву, и с его губ сорвался хриплый, полный горечи смех.

Завоевать ее сердце — чем это лучше веры в детские сказки?

Узкий каменный проход с арочным потолком кончался дверью, а сама дверь — дубовая и тяжелая, — казалось, вела в иной мир, мир тайн и суеверий, легенд об Искателях Невест и фамильных проклятиях. За окном, залитым дождем, сверкнула молния, высветив фреску над дверью, дракон распростер перепончатые крылья, и вытянул когтистые лапы. Мифический зверь, казалось, смотрел на Медлин золотистыми глазами, словно бдительный страж, грозя спалить ее пламенем, если она подойдет слишком близко.

Девушка так и подпрыгнула, когда раздался новый удар грома, прозвучавший грозным предостережением. Словно велел поскорее покинуть этот сумрачный зал и вернуться в новое крыло, пока она не натворила ничего такого, в чем придется раскаиваться.

Но ведь Медлин весь день набиралась храбрости и, в конце концов, все-таки выкрала ключ от заколдованных комнат. Сейчас она сжала тяжелый литой ключ во влажной от пота ладони, понимая, что надо спешить. Анатоль уехал на очередную загадочную прогулку, оставив ее одну на целый день, но Медлин не знала, когда он вернется.

Она невольно оглянулась на терявшийся в сумраке дальний конец галереи. Дождь исступленно хлестал в закрытые окна. Медлин была здесь одна… и все же, сама не зная почему, медлила вставлять ключ в замок.

Почему она чувствует себя такой виноватой, нарушая строгий запрет Анатоля? Как будто собирается его предать. Ей бы не пришлось пускаться на хитрости, если бы этот человек не вел себя столь неразумно.

После столкновения в саду между ними не исчезало подспудное напряжение. Прошлой ночью Медлин долго лежала в постели без сна, ожидая, что он придет просить прощения, объяснит, наконец, свое странное поведение. Надеялась она и на нечто другое… но дверь между спальнями так и осталась запертой.

Медлин с горечью думала, что хотя Анатоль и вручил ей меч с кристаллом во время того странного обряда, но душу и сердце оставил при себе. Она понимала его не лучше, чем в тот день, когда они встретились впервые.

Запретить ей входить в старую часть замка, пока не минет год и один день! Какой нелепый запрет! И что там может быть такого, чего ей нельзя видеть?

Скелеты людей, убитых Анатолем в приступе ярости? Груды награбленного добра? Пленники, прикованные цепями к стенам? Или что-нибудь похуже?

Медлин мысленно попеняла себя за не в меру разыгравшееся воображение. Скорее всего, ее ждет именно то, о чем говорил Анатоль: старая рухлядь и полчища пауков. А запрет — просто-напросто одна из сентледжских странностей. Как, например, вера Анатоля в то, что его мать так рано умерла, потому что не была выбранной невестой.

Медлин, однако, никогда не верила в приметы, предсказания и прочие предрассудки — и не собиралась верить теперь. Разум и логика способны разрешить любые загадки, в том числе и загадку Анатоля Сентледжа.

И все же, когда девушка подошла к заветной двери, по спине у нее пробежал холодок. Воздух вдруг стал, словно гуще и тяжелее, и за массивной дверью что-то прошуршало — то ли шаги, то ли шорох дождя.

Медлин задрожала, и ей отчаянно захотелось, подобрав юбки, пуститься наутек. Усилием воли она подавила это глупое желание, глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, и вставила ключ в замочную скважину.

— Медлин!

Голос Анатоля прозвучал за спиной, точно гром. Девушка испуганно вскрикнула и едва не выронила ключ. Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Кое-как взяв себя в руки, она медленно обернулась.

Анатоль стоял там, где раньше были лишь тени и сумрак, стоял словно призрак, и вспышки молний высвечивали белую рубашку, черные, мокрые от дождя волосы, твердую линию подбородка.