Но попытка принять вертикальное положение закончилась плачевно. Но в то же время – результативно. Потому что дикая боль, выгнавшая на глаза слезы, одновременно окончательно взорвала анабиоз.

– Так, что тут у нас происходит? – словно сквозь вату донесся голос Каплана. – Ну, что ж вы так, молодой человек! Вам нельзя делать резких движений… Минуточку! А с чего вдруг вы решили делать эти движения? Вы… вы меня слышите? – оживился доктор, вместе с шкафоподобным охранником поднимая пациента с пола. – Понимаете?

– Да, – прохрипел Кирилл сквозь судорожно стиснутые зубы.

– Великолепно! – аж подпрыгнул на месте эскулап. – Сейчас сделаем укольчик, во-о-от так. Ну, с возвращением вас, Кирилл Константинович!

– Откуда? – возвращаться полностью, так сказать, Кирилл не собирался, поскольку тесное общение с родственниками нынешними и будущими в его ближайшие жизненные планы не входило. Доктор ведь упоминал о возможной умственной неполноценности? Вот и отлично. – Я куда-то ездил?

– Вы… – Каплан склонился над пациентом, пристально вглядываясь ему в глаза. – Вы что-либо помните?

– Да, конечно.

Злобные маленькие твари под действием инъекции постепенно начали укладываться в спячку, уволакивая в норы боль. Теперь можно было сосредоточиться на разговоре.

– Что именно вы помните?

– Да все. Вот только не понимаю, где я и как сюда попал.

– Та-а-ак, – доктор вцепился в кончик своего внушительного носа и принялся измываться над беднягой, заставляя мучительно краснеть. – Давайте по порядку. Как вас зовут?

– Кирилл. Кирилл Витке.

– Замечательно. Где вы работаете?

– Нигде.

– То есть?

– Я еще учусь. В школе. А где папа? И почему мне так больно? Я что, под машину попал, да?

– Мгм, – сделав нос похожим на воспаленный хобот муравьеда, Вениамин Израилевич оставил беднягу в покое и, присев на край кровати, успокаивающе похлопал Кирилла по руке: – А сколько вам лет, юноша?

– Двенадцать. Что вы все спрашиваете и спрашиваете? Почему сами не отвечаете? И… и почему у меня такой странный голос? Где папа? Я хочу домой!

Главное, не переиграть. Рыдать будем? Нет, не будем. В этом возрасте он считал себя взрослым парнем, жестким и суровым. А орать – орать можно сколько угодно.

– Все-все, успокойся, – перешел на «ты» Каплан, – скоро придет твой брат, он все и объяснит. А пока я попрошу тебя лежать тихо и не пробовать вставать. Тебе пока нельзя.

– Но что случилось?

– Ты заболел, очень серьезно заболел. И для того, чтобы выздороветь, должен меня слушаться. Я – твой лечащий врач, меня зовут Вениамин Израилевич.

– Очень приятно, – буркнул Кирилл и отвернулся. – Я в туалет хочу.

– Сейчас придет санитарка и даст тебе утку.

– На фиг мне утка? Я есть не хочу, я писать хочу!

– Кирилл, – доктор наклонился и вытащил из-под кровати раздавленный асфальтовым катком чайник без крышки, – уткой в больницах называют вот эту штуку, она лежачим больным вместо туалета.

– Чего-о-о? Не буду я в эту штуку, да еще в присутствии посторонней тетки! Помогите мне дойти до туалета!

– Тебе снова будет больно, к тому же ты еще слишком слаб, чтобы справиться самостоятельно.

– Отведите. Иначе обдую кровать.

Первый раунд Кирилл выиграл по очкам. Все тот же шкаф на коротких кривых ножках вкатил в палату инвалидное кресло, пересадил туда упрямого пациента и довез до санузла. Дальше Кирилл управлялся сам. И пусть заняло это гораздо больше времени, чем раньше, пусть потревоженные термиты снова грызли его (правда, меньше, чем в первый раз, лекарство еще действовало), но он сделал свой первый шаг к возвращению.

И с каждым днем таких шагов становилось все больше. Каплан разработал новую методику лечения, включающую в себя и физическую реабилитацию, и Кирилл упорно, используя практически все свободное время, тренировался.

Через неделю он мог уже обходиться без инвалидного кресла и передвигаться по палате самостоятельно. Стараясь не показывать, каких усилий ему это стоит. Ведь вряд ли двенадцатилетний мальчик способен выдерживать постоянную боль, пусть и не такую мучительную, как раньше, но изматывающую до донышка.

А потом доктор, подгоняемый Аристархом, придумал-таки лекарство, нейтрализующее действие отравы, и развивающийся в костях и мышцах процесс удалось остановить. Но, видимо, не до конца, потому что боль осталась. И стоило хоть раз пропустить прием лекарства, как она с радостным повизгиванием вылетала из норы и оттягивалась вовсю.

Но если прием не прерывать, существование было вполне сносным.

Именно существование, назвать происходящее жизнью Кирилл не мог. Пока не мог. Хорошо хоть, его оставили в покое «родственники».

После неожиданного «возвращения» брата Аристарх примчался в клинику на следующее утро, надеясь, что доктор ошибся, и с младшим на самом деле все не так плохо.

Но Кирилл старательно, словно наглый невоспитанный свин в детской песочнице, растоптал куличики надежды. Он никакой не бизнесмен, стажировавшийся в Лондоне, а ученик гимназии, вот!

И с удовольствием наблюдал из чердачного окошка сознания, как Аристарх, покрываясь нервной экземой, пытается объяснить брату реальность: он, Кирилл, уже давно вырос, выучился, руководит бизнесом – «Монблан», наша фирма, ну неужели ты и на самом деле ничего не помнишь? – но с ним случилась беда. Этим летом Кирилл поехал в отпуск на Гоа и подхватил там какую-то неизвестную заразу, свалившую его на больничную койку и лишившую памяти.

Кирилл немного поистерил, узнав о смерти отца, но в целом мужественно принял ситуацию такой, какая она есть. Вот только окончательно замкнулся, не желая общаться.

Аристарху оставалось только надеяться, что память к брату рано или поздно, но все же вернется. Хотелось бы, конечно, чтобы вернулась только бизнес-память, а все остальное осталось там, где оно сейчас.

Хорошо хоть, почерк и подпись у Кирилла остались прежними, и возможность пользоваться общим счетом у Аристарха сохранилась.

В общем, своей основной цели старший из братьев Витке добился – в связи с внезапной болезнью президента фирмы он занял его место. Вот только с акциями брата и еще какими-то важными бумагами Арику обломилось. Насколько Кирилл понял, преданная Иветта Николаевна, заподозрив неладное в слишком уж неожиданной болезни и исчезновении босса, куда-то скрылась вместе со всеми бумагами, к которым имела доступ. Официального расследования бегства секретарши Аристарх проводить не стал, не желая привлекать внимания соответствующих органов к ситуации внутри фирмы, но землю носом рыл, пытаясь найти «эту сучку». Разумеется, рыли чужие рыла, свое личное рыло свежеиспеченный (правда, с одного бока пригорел, но этого не видно, если правильно сесть) президент «Монблана» берег.

А пока к Кириллу не вернулась память, советником Аристарха Витке стал его шурин (или деверь – вечно путаю эту родственную топонимику), брат жены, короче. Виктор Борисович Скипин.

Да, мадмуазель Скипина все же стала мадам Витке. Как уж они там договорились, Кирилл не знал. Ему, если честно, это было совершенно безразлично.

Теперь он хотел лишь одного – как можно быстрее вернуть себе силы, снова стать здоровым. И хотя Каплан, беседуя с Аристархом, постоянно твердил о пожизненном приеме лекарств, Кирилл в это не верил.

Ну с какого такого перепугу он, живущий в начале двадцать первого века, должен сидеть на полуподпольном препарате? И это сейчас, когда медицина развивается даже не семи, а десятимильными шагами!

Поэтому главное теперь – окрепнуть настолько, чтобы продержаться без лекарств хоть какое-то время. Разыскать Иветту Николаевну (а Кирилл догадывался, где скрывается его помощница), вернуть себе права и власть и заняться серьезной реабилитацией в какой-нибудь солидной европейской или американской клинике. Попутно отправив родственничков в северные широты, валить лес и шить телогрейки, раздав всем сестрам по серьгам, вернее, по браслетам.

А пока следовало продолжать игру, оставаясь для окружающих умственно неполноценным, но тихим и покладистым Кириллом, безропотно подписывающим любые бумаги. Правда, на некоторые в силу своей физической немощи опрокидывает еду или рвет случайно. А то, что именно испорченные бумаги сделали бы младшего из братьев абсолютно бесправным и нищим – просто совпадение.