Пристрастие к охоте сделало наши отношения очень искренними и неформальными. Как было условлено, я приехал к нему как бы частным образом, и на охотничьей вышке, где нас никто не мог подслушать, мы обсудили истинную причину встречи. Точно так же, как и я, Шляхчич полагал, что все нужные шаги мы должны обсудить только с руководителем польской контрразведки в Варшаве.
Я почувствовал себя весьма неловко, когда на следующий день в назначенное время оказался не в узком доверительном кругу, как мы условились, а буквально перед целым собранием. К сожалению, мне не оставалось ничего другого, как, справившись с подступившим раздражением, изложить существо дела и разъяснить, какие контрмеры я считал необходимым принять.
Интуиция не обманула меня: предатель не попался в ловушку, которую мы ему подстроили, так как либо его предупредил какой-то информатор, либо один из участников разговора ненамеренно помог ему почуять опасность. А мы так и не узнали, кто этот потенциальный “крот”.
Никогда я не тешил себя иллюзиями, что моя собственная служба не подвержена опасности предательства со стороны своего же сотрудника, хотя по собственным наблюдениям знал, что некоторые шефы секретных служб восточного блока обольщали себя мыслью, что у них чего-либо подобного быть не может. Настолько наивным я не был никогда; болезненные уроки наших прежних поражений научили меня не полагаться слепо на надежность наших людей, на какой бы высоконравственной основе она ни зижделась.
Каждый случай предательства имеет свою историю, и из каждого можно извлечь для себя уроки. После первого предательства — уже известного читателю “дела Вулкан” — чувствительное поражение моей службе в 50-е годы нанесли перебежчики Макс Хайм, бывший центральной фигурой в наших усилиях проникнуть в Христианско-демократический союз (он раскрыл западногерманской службе почти дюжину наших агентов), и Вальтер Глассель, которого мы нацелили на американские учреждения в Федеративной республике. Однако с тех пор подобных громких предательств уже не случалось.
19 января 1979 г., в мой день рождения, когда я находился на одной конференции в Карл-Маркс-Штадте, который теперь опять называется Хемниц, меня позвали к телефону. В XIII отделе нашего Сектора научно-технической разведки был взломан сейф и вместе с важными документами унесен специальный пропуск, предназначенный для прохода через пункт пограничного контроля на вокзале Фридрихштрассе. Подобные пропуска в единственном экземпляре имелись в каждом отделе, и начальник отдела хранил его под замком. В этом случае начальник, вопреки инструкции, передал его секретарше, чтобы самому всякий раз не выдавать его сотруднику. Злоумышленник наверняка был осведомлен об этой практике. Как мы установили, пропуск был использован вечером 18 января около 21.30 на вокзале Фридрихштрассе.
Без сомнения, один из сотрудников моей службы ушел на Запад. Но кто? За многие годы это был первый подобный случай. Подозрение пало на старшего лейтенанта Вернера Штиллера, сотрудника отделения I по атомной физике, химии и бактериологии. Его собственная осведомленность — будучи старшим лейтенантом, он принадлежал к низшему разряду в оперативной работе — могла нанести лишь ограниченный вред, однако трудно было определить степень последствий взлома, совершенного им в секретариате отдела. В исчезнувших папках содержались списки информаций и псевдонимы соответствующих источников. Кроме того, исчезли приказы и распоряжения, служебные инструкции и доклады министра Мильке, которые считались или секретными, или конфиденциальными и должны были храниться под замком. Не только для меня, но и для Мильке это было ударом с далеко идущими последствиями. Я незамедлительно сообщил ему о краже, что дало достаточно времени, чтобы внутренне подготовиться к возможной публикации его высказываний на Западе.
Два дня спустя после бегства Штиллера мы узнали, что “кротом” разведки ФРГ, чье разоблачение и арест нашей контрразведкой должны были вот-вот состояться, был именно он. Он явно использовал последний шанс для бегства. Конспиративная квартира, где он принимал по радио инструкции разведки ФРГ и поблизости от которой отправлял написанные тайнописью письма, была уже окружена. Удачей побега он был обязан не службе разведки ФРГ, а своим собственным действиям, так как документы, которыми она его снабдила, были настолько явно фальшивыми, что он вынужден был от них отказаться и импровизировать бегство.
Естественно, на Западе обыграли побег Штиллера так, что моей службе был нанесен самый чувствительный удар, чем когда-либо. Мы же в это время были заняты тем, чтобы предостеречь людей, имевших дело со Штиллером, и реально оценить вред, который он мог причинить.
Одной супружеской паре из Гамбурга, которая занималась исследованиями, связанными с реакторами, и снабжала информацией Штиллера, удалось сбежать буквально в последнюю минуту. Когда криминальная полиция позвонила в дверь владельца квартиры, он с редким присутствием духа, сказав, что тот, кого они спрашивают, живет двумя этажами выше, тотчас же со своей женой покинул квартиру, пока полицейские с шумом поднимались вверх по лестнице.
Сотрудника ядерного исследовательского центра в Карлсруэ наш телефонный звонок застал в тот момент, когда полиция уже вошла в его квартиру, однако по дороге к следователю он выпрыгнул из машины и убежал, воспользовавшись тем, что его сопровождающий поскользнулся на льду и упал. Нашему агенту удалось незаметно перейти в ГДР, но он так и не смог обосноваться здесь и с нашего молчаливого согласия два года спустя вернулся в Федеративную республику.
Однако не всех сотрудничавших со Штиллером удалось спасти. Профессор Гёттингенского университета, а также физик-атомщик, работавший во Франции, на которого мы возлагали большие надежды, были арестованы.
Если оценивать это дело в целом, то куда большие потери, чем от фактической осведомленности злоумышленника, представляла необходимость принять после его бегства предохранительные меры, которые мы должны были худобедно осуществить, — бесчисленные перестановки и отзывы, болезненно сказавшиеся на нашей работе.
НТР, сектор научно-технической разведки, был основан в 50-е годы. Сначала это был небольшой отдел, в задачу которого входило держать нас в курсе дела в сфере использования атомной энергии и других исследований военного значения на Западе. Физики и биологи Федеративной республики информировали нас о том, что государство вновь вооружается и у простых граждан это вызывает серьезное беспокойство. К вооружениям относилось и строительство ядерных реакторов, которые могли быть использованы не только для мирных целей.
Атомная энергия была для нас вдвойне сложной проблемой, поскольку нас беспокоила не только конкуренция Федеративной республики в этой области, но и опека Советского Союза, который вплоть до начала 90-х годов контролировал разработку урановых рудников в ГДР. АО “Висмут” служило только вывеской для совместного немецко-советского предприятия. В действительности же оно находилось в ведении соответствующих подразделений советской военной администрации. Поэтому в ГДР дело не дошло до самостоятельного использования атомной энергии.
С середины 60-х годов нельзя уже было далее закрывать глаза на то, что в мировом состязании за технологический прогресс ГДР все более плетется позади не только в области использования ядерной энергии. В то время как в Федеративной республике не жалели средств на развитие исследовательской работы, энтузиазм нашего политического руководства и реальные возможности ГДР ограничивались лишь немногими показушными предприятиями, например в микроэлектронике. Прежде всего в этой области высокой технологии, а также в точной механике и оптике и в современной химии нашей научно-технической разведке нечего было прятаться. Ей удалось прорвать блокаду различных эмбарго и снискать высокое уважение у экономического руководства ГДР, а также у наших союзников, особенно в Москве. Технические же разработки у наших друзей можно было приобрести лишь за звонкую монету. Поэтому со временем мы стали выделять особенно важные материалы из общего потока информации, предназначенной для Москвы и не имевшей для них ценности, с тем чтобы предоставить их экономике ГДР как эквивалент для получения советских достижений. Так поневоле создалась довольно деликатная ситуация в наших дружеских контактах с весьма любознательными офицерами связи нашего советского партнера.
