Шутки белой тьмы далеко не всегда безобидны. Об этом нужно помнить молодым полярникам, новичкам на Крайнем Севере или в Антарктиде. Они не должны пренебрегать мерами предосторожности, когда возникает это своеобразное природное явление.

M. Кузнецов Рисунки М. Рабиновича

Легкая тень заслонила солнце. Исчезла привычная ниточка горизонта. Было такое ощущение, будто самолет набирал высоту. Но приборы показывали резкое снижение. Окружающий ландшафт растворился, исчез в потоке отвесно падающих лучей.

Командир корабля Масалов почувствовал себя таким же беспомощным, как мгновенно ослепший человек. Много лет он водил самолет. Ночью или в тумане тоже не видно ни зги, но тут свет заливал кабину, искрился, преломлялся в стеклах приборов, и, куда бы ни падал взор, глаза не улавливали даже слабых контрастов безбрежного океана.

Вдруг плеча коснулась рука штурмана: «Полетим вслепую».

Его будничный голос успокоил Масалова. Он кивнул, покосившись на видимый ему снизу угловатый мальчишеский подбородок Егорьева.

Теперь основная работа лежала на штурмане.

По трассам летать хорошо. Чуть сбился с пути, запроси по радио, и самолет запеленгуют, определят и местонахождение, и курс, и высоту. Здесь же радиостанции не было. Можно было бы сориентироваться по солнцу или звездам, но небо ослепляло. Действительно, полет вслепую! Егорьеву нужно было при помощи формул и показаний десятков приборов вывести верный курс.

«Если ошибется хоть на полградуса — конец», — подумал летчик.

Вокруг все тот же сверкающий свет.

— Земля! — неожиданно крикнул штурман.

Летчик вздрогнул от внезапной перемены. Дегтем внизу чернела вода с остатками ледяного крошева. А дальше, на горизонте, голубели знакомые берега.

— Объясни, почему мы попали словно в бутылку с молоком? — спросил Масалов молодого штурмана, когда они шли с летного поля. — Мне так ни разу не доводилось.

Егорьев объяснил, что в Арктике и Антарктиде мало насыщенные влагой облака почти не поглощают солнечных лучей. Лучи многократно отражаются от снега и облаков, яркость света возрастает, и в некоторые моменты ледяной покров, воздух и небо воспринимаются взглядом как одинаковая белая мгла.

— Без году неделя, как на Севере, а уже такие вещи знаешь.

— Интересовался на всякий случай.

Глядя вслед штурману, летчик думал о том, как важно обладать не только мужеством, но и знанием в любом деле.

Б. Петров

На юг от автострады

Мы не имели об этом столь ясного представления, когда по приезде в Будапешт засели на острове Маргит над картами Юго-Восточной Европы, чтобы окончательно решить, куда двигаться дальше. Предстояло наверстать незапланированные три дня задержки в Будапеште, — сказали нам в белградском посольстве. — И хотя кратчайшей путь в Тирану идет через Крагуевац и Митровицу (избрав его, мы потеряли бы возможность полюбоваться Адриатикой), мы отправились по дороге Белград — Сараево — Мостар — Дубровник — Титоград.

— Вы правильно выбрали — сказали нам в белградском посольстве — Сразу заберетесь на Балканы!

Прямые сквозные шоссе, особенно если они содержатся в хорошем состоянии, хотя и льют бальзам на душу автомобилиста, лишают его общения с живыми людьми. Если, конечно, не считать водителей машин, проносящихся со скоростью ста двадцати километров в час по бетонированной «автостраде Тито», как ее здесь называют. Подлинную жизнь тщательно скрыли от глаз путешественника геодезисты, проложившие белую бетонную ленту так, что с нее исчезли деревни, ревущие ослы, базары, люди с граблями и косами, мальчишки-пастухи с небольшими стадами овец, церкви и трактиры.

— Мирек, пойди, пожалуйста, спроси, не сбились ли мы с пути?

Мы были в деревне Кузмин, километрах в трех после поворота с автострады на пыльную, ухабистую дорогу. Перед нами раскинулась широкая деревенская площадь, и нам почему-то представлялось, что на юг надо ехать через нее. Но дорожный указатель с мелкой надписью кириллицей «Биелина» неумолимо повелевал брать вправо. А на автомобильной карте в деревне Кузмин вообще не значится никакой развилки.

— Они говорят — десно, то есть направо. «Биелина, Зворник — десно!»

— В таком случае поедем десно.

Дорога вьется по слегка всхолмленной местности, обходит березовые рощицы; вдоль дороги тянется узкая тропинка для велосипедистов, местами изрытая глубокими ямами. Ямы — дело рук дорожника, который время от времени раскапывает тропинку, чтобы не возить издалека материал для ремонта дороги.

И все-таки здешним дорожникам надо отдать должное. То и дело мы проезжаем таблички с надписью «Путар, участок 18 — влево, участок 19 — вправо». Потом «Путар, участок 19 — влево, 20— вправо». И так далее, от города к городу, по всей стране. С той лишь разницей, что сербский «путар» в Далмации превращается в «цестара», в Македонии — в «патара». Всюду дорожники заботливо ухаживают за своими участками, зная, что от таблички до таблички дорога находится в их власти, что они за нее отвечают. Дорожники гордятся своей профессией и, чтобы каждый нашел их, ставят у дороги собственные указатели: «Путар 24 — 300 м».

Это значит: «Я, путевой обходчик участка 24, живу в трехстах метрах от дороги влево, загляни ко мне...»

В семнадцати километрах от Кузмина дорога вкатывается на старый узкий мост, о котором нам говорили еще в Белграде. Перед мостом — шлагбаум. Право проезда по этому мосту делят между собой автомобилисты и машинисты, а поскольку паровозы обладают превосходством в весе, они заявляют о своем приоритете не только свистками, но и массивным железнодорожным шлагбаумом. Вдобавок ко всему, это мост через реку Саву, которая образует границу Хорватии и Боснии. Такую достопримечательность мы, конечно, сфотографируем.

Решетка моста так и просится на пленку.

На синей машине подъехал Роберт; Иржи уже выскочил и бежит на противоположный конец моста, чтобы сделать снимок. Щелчок, знак рукой, машины подъезжают ближе, второй снимок — с машинами в кадре. Караульный у шлагбаума приветливо улыбается: «Добар ден, добар ден». Вдруг из будки выскакивает второй караульный, протирает заспанные глаза и бросается к нам:

— Вы сликали?

— Да, «сликали», ведь это очень красивый мост, такого мы еще не встречали.

Караульные некоторое время переругиваются, один «за», другой «против». Верх берет противник фотографирования. Он бежит закрывать шлагбаум, но соображает, что оставить нас просто на рельсах нельзя, и начинает браниться, чтобы хоть так излить свою злость на тех, кто разбудил его. После умиротворяющей сигареты караульный, представляющий умеренную сторону, добродушно машет рукой: мол, можете ехать. А «оппозиция» добросовестно записывает в замусоленную тетрадку номера машин.

— Поезжайте! — наконец казенно разрешает он. И подкручивает усы, вероятно, чтобы придать больший вес своему приказу.

Край вокруг зелен и красив, искрящееся солнце сияет над ним. Рядом с дорогой течет Дрина, прозрачностью и чистотой напоминающая Ваг под Татрами. «Гей, горе гай, доле гай...» — воспоминание разом превращается в песню.

Впереди показывается острие минарета. Первый минарет на нашем пути. Сколько времени будут сопровождать нас по дорогам мусульманского мира эти остро заточенные карандаши, пишущие на небосводе?

Мужчины в узких черных штанах, женщины, закрывающие нижнюю часть лица цветными платками, в подобранных широких шароварах, которые напоминают поношенные брюки-гольф или сильно вытянутые спортивные брюки. Городок Биелина. Это не только Босния, Балканы, но и преддверие Востока...

Зворник — всем выйти из машины!

За исключением крупных городов, заправиться бензином в Югославии — целое приключение. Бензораздаточных колонок нет. Бензин из бочек переливают в открытые десяти- или двадцатилитровые жестянки и уже из них в баки. При таком способе нельзя контролировать точность отпуска горючего, к тому же по пути от бочки к машине с пол-литра бензина расплещется. Но продавцов это не очень-то волнует. Незаметно также, чтобы водители грузовиков особенно близко принимали к сердцу наставление: «пушение забранено» — «курить запрещается».