– Примерно… Должен согласиться с господином Дымовым. За ограблениями должны стоять некие структуры, крайне нуждающиеся в финансах…
– Это я уже слышал, – прервал его князь, усаживаясь за стол. – Теперь мое резюме… Да, я окопный солдат! И не стыжусь этого! Более того, горжусь! Я прошел Японскую кампанию, Кавказ!.. Теперь же государем передо мной поставлена новая задача – бороться с преступниками. С теми, кто или по злому умыслу, или по неведению преступил закон! Признаюсь, господа, наивно я полагал, что такая война проще. Нет, не проще. Намного сложнее! На фронте враг очевиден. Здесь же ты не знаешь, кто перед тобой – друг, товарищ или преступник. И всегда надо быть готовым к выстрелу в спину! Поэтому предупреждаю вас, здесь собравшихся, и всех тех, до кого дойдут мои слова, – я буду беспощаден в этой войне! Я не буду знать жалости, снисхождения, сомнения! Ни к врагам, ни к вам! Врагов буду уничтожать, от подчиненных требовать! Малейшее неповиновение, леность, разгильдяйство, безответственность будут приравниваться к преступлению. Имейте это в виду. А теперь все свободны, желаю успехов и понимания!
Присутствующие несколько смятенно поднялись и потянулись к выходу. Неожиданно старший следователь Конюшев задержался, попросил князя:
– Ваше высокородие, позвольте пару минут конфиденциально?
Когда дверь закрылась, следователь подошел к Икрамову поближе.
– Дело с «Новым Балтийским банком» действительно непростое, Ибрагим Казбекович…
– Вы задержались, чтобы сообщить мне именно это?
– Нет, я хотел бы попросить вас рассмотреть вопрос о бывшем нашем коллеге, опытнейшем следователе Гришине.
– Не совсем понимаю.
– Егор Никитич Гришин один из лучших следователей Санкт-Петербурга. Но волею случая несколько лет тому назад он был вынужден покинуть место работы.
– Он был уволен из следственных органов?
– Именно так. Более того, пытался покончить с собой. Но выжил.
– Стрелялся? Вешался?
– Стрелялся.
– Неудачный самострел… И вы за него ходатайствуете?
– Он следователь от бога, ваше высокородие. И в поставленной вами задаче был бы незаменим.
– Вы с ним общаетесь?
– Я его не видел с того самого случая.
Икрамов подумал, внимательно посмотрел на старшего следователя.
– Хорошо, я запрошу материалы на вашего бывшего коллегу. Еще раз, как его фамилия?
– Гришин Егор Никитич.
Князь взял ручку, записал.
– Всего доброго!
Конюшев покинул кабинет.
Братья Кудеяровы жили в старинном родовом доме на Миллионной, откуда рукой было подать до тяжелой и мутной Невы.
Петр въехал во двор на автомобиле, сиденья, а также стекла, крылья которого были заляпаны грязью, сунул водительские краги вышколенному лакею, нервно распорядился:
– Вымой как следует автомобиль! Весь! Чтоб ни следа! Везде! – Попытался оттереть запачканный какой-то гадостью костюм, безнадежно махнул рукой и заторопился было в дом, но вдруг увидел на скамейке младшего брата Константина, читающего книжку.
Быстро подошел к нему, остановился в шаге.
Тот прикрыл книжку, удивленно посмотрел на Петра.
– Что-нибудь стряслось?
– Я только что был на фабрике.
– Дурные новости?
– Весьма. Жаль, что тебя не было со мной.
Константин окинул его взглядом, обратил внимание на испачканный костюм, прыснул в кулак.
– Тебя там побили?
– Да, представь себе! Закидали помидорами, яйцами, прочей мерзостью! Меня прогнали с моей фабрики! Прогнали те, кому я плачу жалованье! – Петр взял из его рук книжку, кинул взгляд на обложку, на которой было написано «Максим Горький», неожиданно резко швырнул ее на землю, стал топтать ногами. – Это все от этого! От этих недоучек, шарлатанов, проходимцев!
Костя удивленно привстал.
– Прекрати, братец.
Петр придвинулся к нему вплотную, прошептал:
– Это ты прекрати! Ты сошел с ума, понимаешь? Окончательно и бесповоротно сошел с ума. Упиваешься этой мерзостью… сочинительством какого-то полуграмотного бродяги, сострадаешь уродам, которые тебе чужды по духу, по крови, по нравственности!
– Тебе-то какая разница, кем я упиваюсь и кому сострадаю?
– Потому что я знаю, что эта зараза рано или поздно сожрет тебя!.. Нет, не рано или поздно, а уже жрет! Пожирает! Хотя ты сам еще это до конца не осознаешь!
Константин в полном недоумении смотрел на него.
– Петр, можно без истерики? Отдай грязный костюм прачке, надень новый, и все вопросы сняты!
– Не сняты! Вопросы только начинаются! Сегодня они швырялись яйцами, а завтра возьмут оружие и всех перестреляют к чертям собачьим! Меня, тебя – всех! Думаешь, тебя они пожалеют? – Старший брат быстро оглянулся, почему-то полушепотом поинтересовался: – Ты ведь сочувствуешь этой мрази?
– По крайней мере, не устраиваю сцен, – с усмешкой ответил младший.
– Нет, сочувствуешь. Жалеешь и сострадаешь. И я догадываюсь, на кого ты транжиришь наши кровные деньги.
Костя пожал плечами, усмехнулся:
– Транжирю в основном на женщин.
– Врешь! Врешь нагло и беспардонно! Я ведь догадываюсь. Подозреваю! И кое-что замечаю.
– Ты шпионишь за мной?
– Пока что наблюдаю! Но не приведи господь, чтоб о моих догадках узнал кто-то из посторонних! Не приведи господь! Тогда всему конец – и чести, и фамилии, и жизни.
– По-моему, ты сошел с ума. Прости, у меня дела.
Младший хотел обойти его, но Петр резко перехватил за руку.
– Мне! Как родному брату! Это останется между нами. Пока не поздно. А еще не поздно! Где ты бываешь? С кем встречаешься? Я видел тебя не один раз с людьми не нашего круга! Зачем читаешь дурные книжки? Куда с банковских счетов уходят деньги! Кому? Для чего?
Константин смотрел на него, как на окончательно сошедшего с ума.
– Ты в бреду, Петр! Ты хоть сам понимаешь смысл своих слов?
– Прекрасно понимаю. Великолепно! Ну скажи. Признайся! Ты финансируешь революционную сволочь? Эту чернь, этих прохвостов? Эсеров-бомбистов, другую мерзость? Ты решил пойти против Богом избранной власти?
– Можно отвечу по порядку?
– Изволь. Только как брат брату. Честно.
– Именно. Первое – никакую «сволочь» я не финансирую, и вся эта чушь не более чем фантазия твоего больного мозга!
– Я чувствую, Костя. Я слишком люблю тебя, чтобы не догадываться. Я ведь в свое время также увлекался бунтом, протестом, сборищами. Но прошло. Прошло, к счастью.
– Не перебивать! Второе. Если бы я даже решился финансировать революционную мерзость, это не твоего ума дело, брат! Я вырос уже из купальных трусов, чтобы давать кому-либо отчет о своих действиях! У меня свои деньги, своя жизнь, свои принципы!
– Принципы пусть! Черт с ними, если тронулся умом. Но деньги! Это деньги нашего отца!
– Это деньги наши с тобой, брат, разделенные поровну! А папеньке – благодарность, и земля ему пухом!
Константин снова решил уйти, и Петр вновь задержал его:
– Одумайся, остановись! Пострадаешь не только сам, но заодно погубишь меня!
– Ты располагаешь фактами?
– Мне намекнули.
– Намекают знаешь где? В публичном доме! Когда стесняются напрямую попросить девку!
Константин подобрал книжку, направился на выход к воротам, и все-таки Кудеяров-старший догнал его, вцепился в рукав.
– Грех, грех! Гадишь в могилы отцов, дедов, прадедов! И я первый прокляну тебя, если не остановишься и не одумаешься! Не только прокляну, но и буду вечным и непримиримым твоим врагом! Пойду войной, жестокостью, беспощадностью!
– Делай как знаешь, брат. Ты старше, тебе виднее, – ответил с усмешкой младший, брезгливо освобождая руку.
Глава вторая
Без гарантий
В бараке ни души – все каторжанки ушли на смену. Сонька сидела возле буржуйки, в которой потрескивали дрова, ждала дочку. Вскоре дверь барака распахнулась, и к матери быстро направилась Михелина. Присела перед нею на корточки, спросила деревянными от мороза губами:
