Публика в зале завизжала, бросилась врассыпную, некоторые попадали на пол.

– Полиция, не стрелять!.. Бросить оружие! – продолжал неистово блажить Китаец. – Иначе кровь!.. Оружие на пол!

Один из полицейских застыл в растерянности, второй же вдруг выхватил из кобуры револьвер, но выстрелить не успел – Беловольский нажал на спуск, и блюститель закона неуклюже ткнулся в пол.

Первый полицейский отбросил оружие, поднял руки вверх.

– Уходим, господа! – махнул Беловольский Таббе и Жаку. – Все хорошо, уходим! – и предупредил находящихся в зале: – Никто не двигается! Иначе стреляем!.. Спокойно!

Грабители, пятясь и не сводя глаз с зала, дотолкались уже почти до выхода, как вдруг из дубовой двери выскочил очухавшийся клерк, истошно заблажил:

– Держите!.. У них полтора миллиона!

Докричать он не успел.

Беловольский мгновенно перевел на него револьвер, и чиновника отбросило к стенке.

Грабители выскочили из банка, едва не сбили с ног ничего не понявших швейцаров, бросились к автомобилю.

Первой в салон запрыгнула Табба, затем все остальные, и водитель изо всех сил вдавил педаль газа в пол.

Машина с ревом рванула с места.

За их спинами послышались свистки, выстрелы, автомобиль с визгом вырулил от банка на Каменноостровский проспект и понесся по нему в сторону Большого.

За грабителями мчались Ворон и Аслан. А чуть поотстав – пролетка с Сотником и Хохлом.

Прохожие в недоумении шарахались по сторонам, встречные экипажи резко тормозили, едва успевая уступать дорогу автомобилю и пролетке.

Машина с грабителями вырулила на Большой, с визгом шин свернула в ближний переулок, с ходу влетела под широкую арку, где в пустом дворе поджидала черная карета.

Табба вместе с Беловольским выпрыгнули из автомобиля, бросились к карете. Захлопнули дверцы, и карета понеслась со двора.

Миновали несколько улиц, выехали на Дворцовую набережную, покатили по ней. Спустя какое-то время свернули на Миллионную, где стояла еще одна пролетка.

…Спустя полчаса пролетка подкатила к воротам дома Брянских на Фонтанке. Табба покинула ее и, кутаясь в легкое полупальто, направилась к калитке.

Новый привратник Илья, улыбчивый и по-деревенски простоватый, с готовностью побежал открывать, разулыбался, раскланялся:

– Милости просим, мадемуазель. Что ж вы так налегке, озябнете!

Бывшая прима не ответила и зашагала ко входу в дом.

В доме на главной, парадной лестнице ей навстречу вышел тощий, с вечной подозрительностью на лице дворецкий Филипп, удивленно посмотрел на спешащую наверх мадемуазель.

– Что-нибудь случилось, мадемуазель?

– С чего ты взял? – огрызнулась девушка и зашагала дальше. – Приготовь мне чаю.

Обер-полицмейстер Санкт-Петербурга Крутов Николай Николаевич пригласил к себе в кабинет недавно назначенного начальником Санкт-Петербургской сыскной полиции полковника Икрамова Ибрагима Казбековича для особой доверительной беседы.

В облике князя просматривались непростые годы, проведенные на взрывном Кавказе, – седина на висках, пристальный изучающий взгляд, небольшой шрам на подбородке.

Николай Николаевич некоторое время молчал, прикидывая начало разговора с самолюбивым южанином, сложил пальцы корзиночкой, хрустнул ими.

– Ну как?.. Осваиваетесь на новом месте, князь? В окопы не тянет?

– Если честно, почти каждую ночь воюю с горцами.

– Надо входить в новую стезю, князь.

Тот обозначил сдержанную улыбку, сухо ответил:

– Буду стараться, ваше превосходительство. Еще недельку-другую, и начну хоть в чем-то разбираться.

– Многовато берете для разгона, Ибрагим Казбекович. Знаете, что такое начальник сыскной полиции Петербурга?

– Весьма приблизительно.

– А я, князь, попытаюсь объяснить вам предметно. – Крутов встал, подошел к окну. – Подойдите.

Тот покинул кресло, остановился рядом с обер-полицмейстером.

До слуха донеслись звуки какой-то песни, затем из-за угла улицы выплыла разношерстная толпа простолюдинов, двинулась мимо Департамента полиции, что-то выкрикивая и размахивая красным полотнищем.

Толпу сопровождали зеваки, детвора, какие-то восторженные девицы, бросающие цветы поющим.

– Знаете, что это такое? – спросил Крутов.

– Бунтовщики, – пожал плечами тот.

– Нет, князь, это наши ошибки. Наше разгильдяйство, наше нежелание видеть истину, страх называть вещи своими именами. Это возможное начало конца, князь! – Обер-полицмейстер вернулся к столу, и, упершись в него обеими руками, некоторое время стоял молча. Потом попросил: – Только не считайте меня сумасшедшим, – и вдруг заговорил свистящим полушепотом: – Я ненавижу все это! Мразь!.. Мразь и нечисть вокруг! Казнокрадство! Мздоимство! Воровство! Попранная вера! Смятенные умы и души! Революционная пакость! Террористы-бомбисты с истеричными курсистками! Кровь и убийства!.. Растерянность и ожесточенность! Вы понимаете, насколько больно наше отечество?

– Примерно. Но при чем здесь моя новая должность?

– При том, что отныне все это должно быть в вашей несчастной голове, князь. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. От такой жизни либо сходят с ума, либо стреляются! Либо бросают все к чертям собачьим и бегут! Вы – сыскарь! Ассенизатор! Беспощадный и жестокий! Вот кем вам предстоит стать в ближайшее время. Как бы вам мерзко не было! – Николай Николаевич, бледный и задыхающийся, опустился в кресло, уставился на Икрамова горящим вопрошающим взглядом. – Вы вправе, князь, отказаться. Еще не поздно.

Икрамов усмехнулся:

– Поздно. Я уже принял решение.

– Иного, пожалуй, я от вас не ожидал. Другой, может быть, и сбежал, вы – нет. Кровь не та!.. – Обер-полицмейстер откинулся на спинку кресла, хотел было закурить, но отложил папиросу. Взял со стола папку, открыл ее на первой странице. – Вот что произошло за последние сутки… Утром на Невском транспорт казначейства в триста пятьдесят тысяч был осыпан семью бомбами и обстрелян с углов из револьверов, в результате чего пятеро убитых, деньги похищены, обыски производятся, все возможные аресты приняты. Ну и, надеюсь, знаете также о совсем свежем ограблении «Нового Балтийского банка»?

– Разумеется. У меня на столе лежит доклад по этому поводу.

Крутов все-таки закурил, обошел стол, сел напротив Икрамова. Желваки его скул снова сжались до белого.

– Во-первых, там погибли люди.

– Да, двое. Банковский чиновник и полицейский.

– Этого вам недостаточно?

– Я, ваше превосходительство, привык к более серьезным цифрам.

– На Кавказе война, а здесь мир.

– Кажущийся.

– Именно. С меньшими жертвами, но с более серьезными последствиями. – Обер-полицмейстер снова полистал лежавшее перед ним дело. – Во-вторых!.. За два последних месяца это уже третье банковское ограбление сходного почерка. И за ними может стоять весьма серьезная организация. Вплоть до террористической.

– К этому есть какие-либо данные?

– Пока никаких. Но любопытно, что банду возглавляет женщина.

– Женщина?!

– Да, особа лет тридцати.

– Словесный портрет не составлен?

– Не только словесный, но и рисовальный. – Крутов достал из дела карандашный рисунок, положил перед князем. – Полюбуйтесь.

Тот взял листок, некоторое время изучал его. На нем была нарисована молодая госпожа, лицо которой закрывала черная кисея.

– Она прячет лицо под кисеей?

– Да, при входе в банк. Но во время ограбления она решается на фрондерство – снимает кисею, и тогда выглядит следующим образом. – Обер-полицмейстер достал из папки второй листок, тоже передал Икрамову.

Теперь на рисунке была изображена девушка с открытым лицом, правый глаз которой закрывала черная повязка. В ней при внимательном изучении можно было угадать некоторые черты бывшей примы.