Таким образом, я убежден, Мирте до сих пор жива, поэтому необходимо признать ее непосредственной угрозой. Она даже успела осквальмировать кое-кого из присутствующих. Что же касается меня, Лехустера Благоделя, я явился с одной-единственной целью, и цель эта — организовать доверенный круг магов, способный противостоять возрождающейся власти женщин и тем самым сохранить мир. Дело не терпит отлагательств!
Лехустер отошел в сторону и скрестил руки на груди, отчего красные перья, покрывавшие его плечи, стали походить на эполеты.
Ильдефонс прокашлялся.
— Лехустер во всех подробностях изложил нам обстоятельства дела. Занзель, теперь ты убедился, что он честно заслужил, чтобы ему оставили жизнь и свободу — при условии, что он даст слово исправиться?
— Ха! — буркнул Занзель. — Он всего-навсего пересказал досужие домыслы и доисторические сплетни. Я не из тех, кто клюнет на эту удочку.
Ильдефонс нахмурился и дернул себя за желтую бороду.
— Ты слышал замечание Занзеля, — обратился он к Лехустеру. — Чем ты можешь подтвердить свои слова?
— Когда вас всех осквальмируют, вы поймете, что я говорил правду, но будет слишком поздно.
Вермулиан Сноходец решил обратиться к собравшимся и поднялся на ноги.
— По роду деятельности мне приходится бывать в самых разнообразных сновидениях, — начал он с неподдельной искренностью. — Совсем недавно — не далее как позапрошлой ночью — я наткнулся на сон, называемый «стихийным» или «безвариантным». В таких снах сноходец почти не оказывает влияния на происходящее вокруг него и может даже подвергнуться опасности. Как ни странно, в этом сне была Мирте, поэтому он может иметь отношение к нашей дискуссии.
Гуртианц вскочил и раздраженно всплеснул руками.
— Мы собрались здесь, невзирая на все доставленные этим неудобства, чтобы осудить и казнить этого архивейльта Лехустера, а не разглагольствовать об очередном твоем нескончаемом сне!
— Гуртианц, помолчи! — рявкнул рассерженный Вермулиан. — Я взял слово и намерен поведать всем собравшимся о том, что видел, и с таким количеством подробностей, какое сочту необходимым.
— Я требую, чтобы Наставник навел порядок! — завопил Гуртианц.
— Вермулиан, если твой сон и впрямь имеет отношение к делу, продолжай, только не отклоняйся от темы, — постановил Ильдефонс.
— Само собой разумеется, — с достоинством отвечал Вермулиан. — В целях краткости скажу лишь, что в попытке войти в тот сон, который я идентифицировал как АХР-11 ДГ7, том седьмой каталога, я оказался в безвариантном сновидении, не подпадающем ни под одну из установленных групп классификации. Я находился в изумительно прекрасной местности, где наткнулся на группу мужчин — воспитанных, умеющих ценить прекрасное, исключительно утонченных. Одни из них носили шелковистые каштановые бородки, другие завивали волосы изящными кудрями, и все без исключения были само радушие.
Я упомяну лишь самые существенные моменты того, что узнал от них. Имущество у них общее, поэтому им неведома алчность. Чтобы у каждого человека было время на духовное обогащение, труд сведен к минимуму и разделен между всеми по справедливости. «Мир» — вот их девиз. У них не бывает драк, никто не повышает голоса ни в гневном запале, ни в желании высказать язвительное замечание. Оружие? Это понятие вызывает у них лишь содрогание и шок.
С одним из этих мужчин мы особенно сдружились, и он поведал мне немало разных историй. Мы обедали питательными орехами, семенами и спелыми сочными плодами, пили чистейшую и натуральнейшую родниковую воду. По вечерам допоздна засиживались вокруг костра и распевали веселые баллады. По особым случаям готовили пунш — они называли его «опо» — из чистых фруктов, натурального меда и сладкого сеззама, и каждый получал щедрую порцию.
И все же порой все испытывали грусть. Один из них — благородный юный Пальмер, мастак прыгать и плясать с изумительной грациозностью. Он попытался перескочить через ручей, но упал в воду, мы бросились утешать его, и вскоре он снова был весел.
Я спросил у него: «А ваши женщины? Где они скрываются?»
«Ах, женщины, которых мы чтим за их доброту, силу, мудрость и терпение, равно как и за тактичность суждений! Иногда они присоединяются к нам у костра, и тогда мы предаемся изысканным любовным играм. Женщины всегда заботятся, чтобы никто не наделал глупостей и не перешел границ пристойности».
«Райская жизнь! Но как же вы обзаводитесь потомками?»
«О-хо-хо! Мы обнаружили, что, если во всем им угождать, женщины иной раз прощают маленькие вольности… Ага! Смотри, не ударь в грязь лицом! Вот и сама верховная госпожа!»
По лугу шла Ллорио Мирте, женщина до мозга костей, и мужчины вскочили на ноги, принялись размахивать руками и приветливо улыбаться. Она обратилась ко мне со словами: «Вермулиан, ты пришел помочь нам? Превосходно! В нашем деле твое искусство очень кстати! Добро пожаловать в наши ряды!»
Завороженный царственной фацией, я попытался обнять ее в знак дружбы и радости, но едва протянул к ней руки, как она выдула пузырь прямо мне в лицо. Не успев задать ей ни единого вопроса, я проснулся, полный недоумения и тревоги.
— Могу разрешить твое недоумение, — сказал Лехустер. — Тебя осквальмировали.
— Во сне? — поразился Вермулиан. — Ни за что в жизни не поверю в такой вздор.
— Лехустер, — с беспокойством в голосе попросил Ильдефонс. — Будь так добр, просвети нас, по каким признакам можно распознать осквальмирование?
— С радостью. На конечных стадиях симптомы очевидны: жертва превращается в женщину. Ранний признак — привычка быстро-быстро высовывать язык и прятать его обратно в рот. Вы не замечали сие у своих товарищей?
— Разве что у самого Занзеля, но он один из самых уважаемых наших коллег. Нет, просто немыслимо.
— Когда имеешь дело с Мирте, немыслимое становится обыденным, а вся репутация Занзеля весит не больше, чем прошлогодний мышиный помет — если вообще что-то весит.
Занзель грохнул кулаком по столу.
— Я возмущен обвинением! Мне и губы облизать нельзя, чтобы не вызвать бурю нападок?
— Должен заметить, жалобы Занзеля не лишены оснований, — строго сказал Ильдефонс Лехустеру. — Либо выдвигай недвусмысленное обвинение и подкрепляй его доказательствами, либо придержи язык.
Лехустер учтиво поклонился.
— Буду краток. Мирте необходимо остановить, если мы не хотим стать свидетелями окончательного и бесповоротного торжества женщин. Следует организовать надежную и бесстрашную подпольную группу! Мирте возможно победить, три эры миновали с тех пор, как она потерпела поражение от Каланктуса, и прошлое для нее запретная тема.
— Если твоя теория верна, — с тяжеловесной высокопарностью заявил Ильдефонс, — мы должны объединиться, чтобы защитить будущее от этого пангинного кошмара.
— Главная наша забота — настоящее! Мирте уже взялась за дело!
— Чушь, вопиющая и бесстыдная! — воскликнул Занзель. — Лехустер что, совсем ума лишился?
— Должен признаться, я озадачен, — покачал головой Ильдефонс. — Зачем Мирте понадобилось выбирать для своих козней именно наше время и место?
— Здесь и сейчас у нее почти нет противников. Я обвожу взглядом этот зал и вижу полтора десятка тюленей, дремлющих на скале. Педантов вроде Чамаста, мистиков вроде Ао, фигляров вроде Гуртианца и Занзеля. Вермулиан исследует незарегистрированные сны, вооруженный блокнотом, штангенциркулем и бутылочками для образцов. Тойч перетасовывает части личной бесконечности. Риальто творит великолепные чудеса исключительно ради того, чтобы пускать пыль в глаза юным девицам. Тем не менее, если Мирте осквальмирует эту группу, она получит довольно толковую компанию ведьм, поэтому неплохо бы остановить ее.
— Лехустер, это и есть твой хваленый краткий ответ на мой вопрос? — спросил Ильдефонс. — Сначала сплетни, потом домыслы, а в заключение злословие и предвзятость?
— Пожалуй, в погоне за доходчивостью я перегнул палку, — согласился Лехустер. — И потом, признаться честно… твой вопрос вылетел у меня из головы.
