- Людям свойственно верить в легенды, - вздохнула Оливия. - Даже, если эти легенды шиты белыми нитками и не имеют под собой никаких оснований.

- Знаю. Всё я знаю. Но не перестаю удивляться каждый раз, когда какая-нибудь романтичная особа тащит свое избранника к этой розе, требуя подарить ей вечное счастье. Как может цветок давать гарантии? Цветок всегда остается цветком. Роза пахнет розой... Хоть розой назови её, хоть нет. Если уповать исключительно на цветок, отношения не продержатся долго.

- Я понимаю, - кивнула Гэйдж.

- Вечность, - протянул Оскар. - Люди мечтают о вечной любви, о вечной жизни. Но... Я вот о чем подумал. Люди ведь представить себе не могут, что такое, на самом деле, вечность. Для них это понятие - неизведанное, они не понимают, что в отдельных случаях вечная жизнь - мучение. Взять для примера мой случай... У меня - не жизнь, существование. Я привязан к этому острову, как собака, посаженная на цепь. Ни шагу от берега, только периметр острова. Здесь всё изучено мною вдоль и поперек, каждый куст, каждая травинка. Здесь все знакомо до боли. Сто лет - это даже не вечность. Это намного меньше, но я все равно измотан. Я бы многое отдал за возможность, наконец, освободиться. Но мне нечего отдать. Все, что у меня есть - воспоминания об Эдельвейс, но они никому не нужны. И в то же время, они - единственное, с чем я не желаю расставаться. Если у меня не будет этих воспоминаний, мое существование потеряет последний смысл. Все эти годы я ищу её, но, чем больше времени проходит, тем сильнее я убеждаюсь в том, что никогда не смогу снова увидеть её. Мне даже не с кем поделиться своими переживаниями. Редко находится человек, способный увидеть меня и поговорить со мной. Намного реже, чем хотелось бы...

Он замолчал и принялся с преувеличенным интересом разглядывать свои перчатки.

Оливия заметила, как на его белоснежных перчатках появилось несколько темных пятнышек. Присмотревшись внимательнее, Гэйдж с удивлением осознала, что это - слезы. Попадая на ткань перчатки, они не впитывались, а оставались черными следами на ткани. Но, высыхая, тут же исчезали, и шелк снова становился безукоризненным, снежно-белым.

Гэйдж растерялась. Она не знала, как следует вести себя в подобных ситуациях. Никогда прежде не приходилось ей становиться свидетельницей мужских слез. Что можно сказать в подобной ситуации? Что сделать? Не придумав ничего лучше, она подошла к Оскару ближе и потрепала его по волосам, типично материнским жестом. Оскар поднял на нее глаза, в них читалось удивление.

- Прости, - смущенно выдала девушка. - Я совсем не знаю, как нужно успокаивать людей, а тем более - призраков, потому...

Слезы окончательно высохли, и Оскар вновь улыбнулся своей собеседнице. А потом подался немного вперед и осторожно чмокнул её в щеку.

- Ты такая непосредственная, - произнес задумчиво, наблюдая за реакцией девушки на этот поступок.

Она, на самом деле, не краснела, когда смущалась. Волнение проявлялось немного иначе. Девушка начинала теребить пуговицы, а, если пуговиц не было, дергала 'собачку' молнии.

Эдельвейс уже давным-давно залилась бы румянцем.

- Могу я задать тебе ещё один вопрос? - Оливия постаралась сменить тему разговора, как можно быстрее.

- Задавай, - великодушно разрешил Оскар. - Я рад собеседникам. Особенно, если они такие миленькие, как ты.

- Развратник, - фыркнула Гэйдж. - Изменять моей несостоявшейся прабабке собрался?

- Ничего подобного. Это просто моя манера общения. Всегда нравилось ставить очаровательных леди в неловкое положение.

- Вопрос вообще-то серьезный.

- Одобряю ли я твой выбор? Несомненно! К тому же этот выбор так похож на меня, а ты так похожа на Эдельвейс...

- Оскар! Ты можешь быть серьезным?

- Стараюсь. Но у меня не получается.

- Но вопрос, действительно, серьезный, - со вздохом произнесла Оливия. - Частично ты угадал. Вопрос связан со мной и Оливером. Но дело не в наших с ним взаимоотношениях. А в том, что творится с нами в последнее время. Мы совершенно теряем себя, становясь вами. Мы не контролируем свои действия, перемещаемся в пространстве, не замечая этого. Он становится тобой, отзывается на твое имя. Я превращаюсь в Эдельвейс, откликаюсь на твой зов... Мне доводилось слышать о том, что души, не имеющие своего собственного тела, могут вселяться в других людей, подавлять душу живущего, выключать сознание. Вы вселяетесь в наши тела, правильно? Зачем вы это делаете? Нет, я понимаю, что заставляет вас поступать подобным образом, но... Не могу четко сформулировать свое мнение. Просто мне казалось, что так поступают только души тех людей, что отчаянно желают вернуться, не важно, каким способом. Главное - вернуться. Но ведь это подло. Ты так не думаешь?

- Подло, - согласился Оскар. - Это, на самом деле, подло. Но я могу сказать тебе только одно. Мы не вселяемся в ваши тела. За то время, что вы находитесь на острове, я так и не ощутил присутствия Эдельвейс рядом, ни разу не услышал её голос. Нет, ничего этого не было. Ваше поведение - не наша вина. Дело в том, что вы слишком чувствительны, восприимчивы к тому, что происходит вокруг. А наше с Эдельвейс желание - быть вместе, слишком велико. Вы чувствуете его, следуете ему, и в результате попадаете под его влияние. Поскольку все мои мысли лишь об Эдельвейс, а её, скорее всего, полностью сконцентрированы на мне, то и вы все чаще тянетесь друг к другу. Вот и весь секрет.

- Послушай, а, если мы сделаем так... - Оливия оборвала свою речь на полуслове.

- Как именно?

- Если всё произойдет не спонтанно? Если мы с Оливером на время позволим вашим душам вселиться в наши тела... Вы сможете увидеть друг друга?

- А это возможно?

- Я не уверена. Но почему бы не попробовать? В любом случае, мне кажется, что хуже не будет. Так я хотя бы буду знать, почему я нахожусь рядом с Оливером, а он - рядом со мной. И не будет той неловкости, которую мы испытываем каждый раз, обнаруживая себя в объятиях друг друга. Потому что это будут не наши, а ваши объятия.

Оскар задумался. Идея ему нравилась, но не было уверенности, что все получится. Да и, где искать Эдельвейс, он не знал. А для того, чтобы одновременно вселиться в тела Оливера и Оливии, им обоим нужно было находиться рядом с тезками.

Ни Оскар, ни Оливия даже не догадывались о том, что Эдельвейс искать не нужно. Она стоит в дверном проеме и жадно ловит каждое слово, произнесенное Оливией, понимая, что в этот момент её дальняя родственница разговаривает с любовью её жизни.

Тихий стон, сорвавшийся с губ Оливера, заставил Оливию вздрогнуть. Она с нетерпением ждала момента, когда парень придет в сознание, чтобы все обсудить с ним, а теперь, когда появилась возможность, стало немного не по себе.

Эдельвейс выскользнула из комнаты, лишь шорох падающих листков с её изображением, заставил Оливию обернуться.

- Что это? - спросил Оскар, насторожившись.

- Она была здесь, - ответила Оливия. - Эдельвейс. Возможно, она всё ещё находится в комнате. А, может, уже ушла.

Стон повторился, и Гэйдж снова отвлеклась. Она подошла к Оливеру, лежавшему на полу. Встала на колени и, взяв его ладонь, прижала её к груди. Оскар, наблюдавший за этими двумя, не сдержал улыбку.

Тезки были так похожи на них с Эдельвейс, но в то же самое время кардинально от них отличались. Оливия могла неоднократно отрицать свою симпатию к Оливеру, но в глубине души её уже зарождалась искорка настоящего чувства. Чувства Оливера открывались Оскару, как на ладони. Он прекрасно знал, что потомок его рода с самого начала проникся теплыми чувствами к рыжеволосой девушке, но старательно отрицал их.

В этом они были похожи, как две капли воды.

С младых ногтей родители внушали ему простую истину: 'Для кого-то важна душа, для кого-то внешняя привлекательность человека, для кого-то благосостояние. Андерсоны не выбирают одно. Они получают всё и сразу. Мы общаемся со сливками общества, и ты должен следовать этому завету. Не опускайся до тех, кто ниже тебя по социальной лестнице. Они недостойны твоего внимания'.