— Плохое? Что вы имеете в виду?

— Она меньше всего походила на невинного ангелочка, какой представляли ее газеты, это я могу подтвердить даже под присягой, — с долей неловкости в голосе, но без тени сомнения произнесла Люси. — Если начистоту — я не выносила эту девочку.

Я буквально подпрыгнула на кровати: в погоне за сведениями о Ребекке и ее приемных родителях я почему-то приняла на веру слова журналистов и сестры Эленор, их слащавые описания убитого ребенка.

— Мы переехали в Тисфорд, когда мне было восемь лет, — продолжала Люси. — В школе учительница посадила меня за одну парту с Эленор. Никто из одноклассниц не хотел поменяться со мной местами, даже с согласия учительницы. Все они вроде как терпели Эленор, свыклись с ее присутствием, как мы постепенно учимся жить с астмой или хромотой. Она вечно липла к ним, ее не прогоняли, но у нее не было настоящих подружек, которые, например, скучали бы, не будь ее рядом. Дети всегда чувствуют таких, как она, — даже если не могут выразить словами.

— Каких — таких? — уточнила я. — Какой была Эленор?

— Зловредной, льстивой лгуньей. Вообще-то такие люди бывают еще и умными, но у Эленор мозги отсутствовали напрочь. Думаю, она была умственно отсталой, зато кое в чем разбиралась прекрасно. Полная тупица в математике, да и во всех остальных предметах, она была докой по части мелких пакостей. Сидя рядом с ней за партой, я ежедневно получала подтверждения этому. Овечка с невинным личиком, когда учительница рядом, но стоит той отойти, как овечка шипит на меня змеей, чтоб я дала ей списать домашнее задание. А если я отказываю — ее чернильница падает, якобы нечаянно, заливает мою тетрадку, и вся моя домашняя работа коту под хвост. Учительница снова подходит — узнать, в чем дело, — и видит то же самое милое невинное личико. Я могу великое множество подобных мелких пакостей порассказать, на которые Эленор была просто мастерицей. Мелкие-то они были мелкие, но доставали нас здорово. Все равно что целый день сидеть рядом с чем-нибудь жутко вонючим и понимать, что поделать ничего не можешь.

Господи, до чего она была отвратным ребенком. Воровала мои вещи из парты и божилась, что не дотрагивалась до них, даже когда было совершенно ясно, что никто другой не мог их взять. В большинстве случаев всякую мелочевку: карандаши, цветные мелки, ластики, но однажды она стащила новенькую авторучку, подарок мне на день рождения, — она была довольно дорогая, и моя мама страшно разозлилась, когда я сказала ей о пропаже. У Эленор никогда не было таких вещей, даже на фоне большинства тисфордских семей Корбетты были совсем уж бедными. Некоторые девочки издевались над сестрами Корбетт, дразнили их вшивыми нищенками. Наверное, они и поступали так из-за того, что Эленор была настолько неприятной. По-моему, она ненавидела любого, у кого было то, чего не было у нее, а значит, ненавидела практически всех.

Она была хитрой, порочной, но вот задирой точно не была, просто возможности такой не было — она всегда находилась как бы в изоляции. Мне кажется, весь мир в ее представлении делился на две части. Одним людям она хотела показать себя в выгодном свете, потому льстила и угодничала изо всех сил. Другим людям, чье мнение было для нее не важно, радостно демонстрировала себя настоящую. Как я уже говорила, дети довольно легко разбираются в том, кто есть кто. Но совсем другое дело подростки и взрослые — почти все они видели в ней прелестную малышку. Именно так и описали ее газеты.

— Говорят, что она тянулась к более старшим детям, — осторожно заметила я. — Еще до того, как подружилась с Ребеккой.

— Совершенно верно. Она четко знала, с кем ей выгодно дружить, и как бульдозер перла к цели, предлагая сделать и то, и это, пока объект ее усилий не сдавался. Я помню, как она донимала мою двоюродную сестру и ее подруг — они были двумя годами старше нас, и, хотя одноклассницы считали их крутыми девицами, на самом деле они были не опаснее Справедливого Вильяма.[30] Эленор отиралась возле них и в конце концов добилась своего — они стали считать ее своей подружкой.

Люси вздохнула и после короткой паузы продолжила:

— Сколько у них было проблем из-за нее — ужас. Однажды на выходные пошли в кондитерскую, и Эленор набила карманы леденцами и шоколадками, когда девочки этого не видели. Дежурная в торговом зале заметила маленькую воровку и обвинила в краже всю компанию. Но Эленор заныла, что ее подбили старшие девочки, а она согласилась только из страха перед ними. Меня-то с ними не было, но я могу без труда представить себе ее страдальчески слезную мину. Если бы вы знали мою сестру и ее подруг, вы бы никогда не поверили этому бессовестному навету. Да, они были языкастыми, как все подростки, но никогда не толкнули бы ребенка на дурной поступок. Однако все поверили крошке Эленор, а старшие девочки вляпались в неприятности, куда худшие по сравнению с тем, что ожидали бы их за кражу конфет. Они страшно разозлились на нее, но поделать ничего не смогли. Сами понимаете — если б они только попытались ей отомстить, нарвались бы на проблемы в сто раз серьезнее.

— Я слышала об этом случае, — сказала я, — от одной из сестер Эленор. По ее словам, Эленор была сущей неумехой, абсолютно неприспособленной к жизни.

— О, я помню, как сестры с ней носились. Но видите ли, хитрости Эленор было не занимать, а кое в чем она была сообразительнее любой из своих сестер. Работа по дому была распределена между всеми сестрами — всеми, кроме Эленор. Эту отпускали играть на улице — ей вроде как невозможно ничего доверить, поэтому за нее все делали другие. Пусть сестры сколько им влезет зудят, что она неумеха, — зато она единственная может гулять когда ей заблагорассудится.

Перед моим мысленным взором возникла комната в доме Агнесс Ог, и внезапно я увидела все рассказанное ею другими глазами. Выходит, Эленор намеренно жгла утюгом свои юбки и била посуду, при этом внутренне ухмыляясь.

— Похоже, девочка-то была крайне расчетливой, — заметила я. — Меня удивляет, почему вы назвали ее умственно отсталой.

— Она ведь не во всем и не всегда была такой изобретательной. Многое из того, что она делала, иначе как пакостями и назвать-то нельзя, а на это много ума не надо. Помню, ей стало откуда-то известно, что отец одной нашей одноклассницы сидит в тюрьме. Разумеется, этот факт хранился в глубокой тайне, поскольку в то время это прежде всего отразилось бы на его дочери, поставило на ней клеймо. А Эленор раззвонила по всей школе. Клянусь, она была на седьмом небе от счастья, свистулька чертова. Так и вижу ее на игровой площадке, скачет от одной школьной сплетницы к другой. Буквально перед глазами стоит это невинное личико. Очаровательное личико. Ну прямо-таки малышка с рождественской открытки. (Я даже по телефону почувствовала, как Люси передернуло.) Между прочим, та наша одноклассница ничего Эленор не сделала, ровным счетом ничем не насолила. А после этого стала прогуливать, и ее маме пришлось забрать ее из школы. Какое разочарование для Эленор — вы бы видели. Не рискну назвать ее олицетворением зла, но что-то дьявольское в ней определенно присутствовало. Временами даже пугало.

— Удивительно, что сама Ребекка этого не заметила. Ведь по вашим словам, все было так очевидно.

— Повторюсь, даже дети самую капельку старше Эленор воспринимали ее по внешнему виду. А с этим как раз все было лучше некуда: эдакий тип младшей сестрички — худенькая, изящная, кудрявая, веснушчатая, с редкими зубками. И все это она наверняка пустила в ход, чтобы сблизиться с Ребеккой. Ведь Ребекка была дочерью самого Денниса Фишера, и мать привозила ее в школу на шикарной машине! Да Эленор присосалась к ней, как профессиональная охотница за богачами. И наверняка с такими же целями. — Люси вздохнула. Помолчала немножко. — Я ни разу даже словом не обмолвилась с Ребеккой, но мне она всегда казалась хорошей девочкой — воспитанной, нисколько не капризной. Она всегда была одна — пока не подружилась с Эленор. Зато с тех пор они почти не расставались. Я уверена, что Ребекка сделала большущую ошибку, связавшись с кошмаром в образе Эленор. Когда я услышала, что Ребекка убила ее, то не могла поверить своим ушам… Лично мне тогда казалось, что угроза исходит именно от Эленор.