Сегодня большая часть дня пришлась на суету, предписываемую ему его рангом. В полдень был очередной еженедельный коллоквиум, на котором, как обычно, присутствовали представители всех Т-групп города, всего восемьдесят девять человек, пришли еще два глобалиста из тех шести, что не порывали связей с основной массой. Два доклада, некоторые замечания по трассам для Т-групп первого и второго уровней, финансовые вопросы, раздача микрофиш с наиболее удачными планами трасс, заключительное его, Магистра, слово, в котором он на этот раз поднял проблему тщательности отделки "лица" - все как обычно, самое заурядное собрание, не потребовавшее ни концентрации мысли, ни мобилизации опыта.
После коллоквиума он еще успел зайти в библиотеку и в мастерскую микрофиширования и только после этого поехал к Маэстро, к его матери, потому что самого Маэстро уже два дня как перевезли в больницу. Там, на квартире Маэстро, он долго, методично, повторяясь и чередуя примеры с максимами Экс-Со-Ката и рассказами из своего личного опыта, убеждал в необоснованности и губительности поспешных выводов и действий. Когда он уходил оттуда, то положительный результат его миссии был налицо, но какое время магия его слов будет сильней естественного чувства страха, он не знал.
Воспользуюсь случаем, чтобы сказать несколько слов о самом Элефанте, ныне являющимся Магистром петербургских трассеров. Кстати и о должности. Магистр избирается тайным голосованием представителей групп из числа глобалистических, то есть самых опытных трассеров. Он не имеет никаких особых прав, а в обязанности его входит обмен информацией в среде трассеров и помощь, в том числе и финансовая, для тех, кто попал в "петлю".
Итак, о самом Элефанте. Его отец и мать познакомились на студенческой скамье. Вскоре после окончания института у них родился сын. Это событие, кроме всех прочих следствий, привело к тому, что молодой отец перешел из КБ завода на должность мастера, чтобы подкрепить материальное положение семьи. Как он думал, на год-два, но жизнь распорядилась иначе. Произошедшие в тот год перемены в высшем эшелоне власти тугой волной докатились и до завода, вызвав цепную реакцию перестановок, повышений, уходов на пенсию и увольнений. Все это привело к тому, что когда прошло два запланированных года, отец нашего магистра оказался уже столь высоко в заводской иерархии, что о возвращении к работе в КБ уже не было и речи. Рос будущий магистр, рос и пост его отца. Однажды, подслушивая ссору между родителями, он услышал фразу, ставшую поворотной в его жизни.
"Замолчи! - крикнул тогда отец. - У меня таких, как ты - тысяча! Не могу я сразу обо всех думать!"
"Тысяча, ого, это очень много", - хладнокровно рассуждал I-младший, и ему становилось понятно, почему год от года у отца находилось все меньше и меньше времени для него. А надо сказать, что будущий магистр учился тогда во втором классе, и вот, в свои девять лет, он, вдруг, стал взрослым, придя к мысли, что теперь ему придется рассчитывать только на свои силы.
I-младший, надо сказать, был грузным мальчиком и в ребячьей стае пребывал чуть ли не на последних ролях. Но уже скоро все переменилось. Теперь школа была его жизнью, и он стал изучать ее, записывая результаты наблюдений в особую тетрадочку. И первой строкой там было: "Елисеева часто смеется". Он твердо решил изучить людей вокруг себя, ведь кое-что отец уже успел
передать ему, и главной мыслью, оформившейся из многочисленных рассказов отца, была: "Во всем нужна строгая последовательность и научный подход. Пока ты просто смотришь - ты праздный зевака, если же ты записал и обдумал увиденное - ты ученый, исследователь".
В пятом классе будущего магистра уже не волновали проблемы первенства, он давно и прочно был лидером. Теперь перед ним встал новый вопрос - "зачем?" Зачем быть лидером? Нет, он понимал это "зачем" не в смысле того, что обязан делать лидер, а в смысле - зачем он стал им, ведь новое положение оказалось очень условным. В любом другом месте, кроме школы, он оставался никем и ничем и везде сызнова принужден был доказывать свое первенство. Однажды его отец, ставший к этому времени большим начальником, вдруг снова заинтересовался успехами сына и как-то раз даже сходил на родительское собрание. I-младший, узнав об этом, специально забрался на трансформаторную будку около школы, откуда, из темноты, был хорошо виден залитый светом ламп класс. I-младший думал, отец будет говорить, а остальные его слушать, ведь отец - начальник повыше даже директора школы, да и он, I-младший, тоже не последний ее ученик. Но больше всех выступала на собрании мать Верки, его соседки на химии, ткачиха. Это было неожиданно и требовало осмысления. Итак, через неделю родилась новая ключевая для будущего магистра мысль. Как ни странно это может показаться, но она была о свободе. "Высокий пост не развязывает руки, а скорее ограничивает. Истинная свобода достигается неучастием в каких-либо объединениях. Неписаные правила игры не распространяются на тебя только тогда, когда ты в нее не играешь".
И I-младший забросил всякую заботу о своем лидерстве, но, со временем обнаружив, что его авторитет не упал, а только возрос, легко объяснил себе это. Ведь теперь он уже был почти взрослым и по своему опыту.
"Люди боятся и уважают тех, кто вне игры. Ведь поступки их непредсказуемы. Это делает их чем-то иным, непостижимым, окутанным в ореол величия".
Будущему магистру только-только стукнуло тогда четырнадцать лет.
Элефант продолжал думать, и его мысли приняли теперь оттенок возвышенного аскетизма, и под этим углом зрения он сразу же отметил новые штрихи, вдруг сделавшие этот день ключевым и особенным, необходимым.
Надо сказать, что то, о чем легендарный Экс-Со-Кат только упоминал в девятой главе своего "Глобалистика", а именно - непрерывное мышление, то, что было для него самого далеким маяком, для Элефанта стало простым и само собой разумеющимся. Поэтому-то мне так трудно передать совершенство его мысли, разом включавшей в себя весь день и не делившей события на будущие и прошедшие, нет, время было непрерывно-длящееся, и разговор с матерью Маэстро хоть и был уже закончен, но так же принадлежал этому мгновению, как и тому, утром, когда, только пробудившись, Элефант осматривал свой будущий день, видневшийся ему еще не совсем ясно "сквозь дымку магического кристалла". Отдельные фразы, настроение, в котором они были произнесены, интерьер комнат, солнечный свет, звуки улицы - все это легко умещалось в тренированной памяти и все это было связано в одну нить, о возможности существования которой знали уже древние художники, пытавшиеся в своих рисунках развернуть пространство-время, охватить его разом и поведать о его красоте соплеменникам. То, что было доступно избранным, гениальнейшим, теперь стало обыденным для талантливых, а Элефант был несомненно талантлив и поэтому стремился как можно лучше выполнить свое предназначение и свою обязанность - добавить еще одну ступеньку к той лестнице, по которой он шел.