«Ему дорога эта местность», — подумала Каролин. Теперь нужно было запомнить еще и название реки. Возможно, скоро она приведет свои знания в порядок и почувствует себя вполне привольно в дебрях всех этих новых дат, имен, географических названий.
Очень скоро они проехали деревушку Хокли. Когда солнце начало клониться к закату, путешественники оставили главную дорогу и перебрались на сравнительно узкую тропу, вдоль которой тянулись яблоневые сады. Сквозь гущу плодовых деревьев часто виднелись крыши скромных, но чрезвычайно опрятных домиков. Завидев в карсте Джейсона, стайка детишек, игравшая у крыльца одного из подобных домиков, выразила радостными криками самый неподдельный восторг: казалось, они счастливы были видеть знакомое лицо. На пороге следующего, столь же аккуратного и ухоженного жилища стояла женщина и мела пол. При виде кареты ее лицо озарилось широкой улыбкой, и она со всех ног бросилась к дороге. Джейсон подал знак Броддасу, и тот остановил экипаж.
— Милорд! Ах, милорд, я хотела сообщить вам, что Джеми на следующей неделе возвращается домой!
— Вот как? — с удовольствием отозвался Сомервилл. — Замечательно. Я уверен, — добавил он, слегка высовываясь из окна (женщина немедленно сделала ему на это очаровательнейший книксен), — уверен, что наш молодчага чувствует себя уже вполне хорошо!
— В общем, да. И хотя он уже никогда не будет так же здоров, как прежде, но если бы вы, милорд, не отослали его к тому чудесному доктору, бедняга попросту бы умер или в лучшем случае лишился ноги. Доктор сам сказал мне об этом. Так что мы с Клайдом в вечном долгу перед вами. Вы добрейший человек на земле!
При этих словах у Каролин широко раскрылись глаза — от удивления. Видно было, что слышанные ею излияния — не пустая лесть со стороны семьи, которая, как могло показаться, дешево арендовала у Джейсона землю. Женщина испытывала настоящую благодарность и истинное восхищение. Когда экипаж вновь тронулся, Селена, оглянувшись на все еще стоявшую у дороги селянку, спросила:
— О чем это вы разговаривали, сынок?
— Да ничего особенного, — небрежно ответил Джейсон и пожал плечами.
— Но похоже, для Мэри Фентон все сказанное было чрезвычайно важно!
— Полагаю, что так. Ее сын Джеми, латая крышу хмелесушилки, свалился на землю и сломал ногу. У него началось заражение крови, и я поспешил отвезти его в Танбридж-Уэлс к одному знакомому доктору. Очевидно, парнишка поправляется.
Каролин едва справилась со своим изумлением. Как Джейсон мог быть участлив к чужому горю и не испытывать ни капли жалости к собственной жене и ее страданиям?
Экипаж въехал в красивую буковую аллею, устье которой раскрывалось на просторной зеленой лужайке, где возвышался довольно большой дом. Вот и добрались, подумала Каролин, — Браутон-Курт.
Здание было сложено из серо-коричневого кентского камня, линии имело необыкновенно чистые, хорошо продуманные. На фасаде не замечалось никаких излишеств: ни колонн, ни вычурной лепки. Дом был простой четырехугольной формы, в три этажа. На крыше вздымались четыре дымохода. По переднему скату располагались мансардные окна. Строение не поражало ни своими размерами, ни возрастом, ни изысканностью, к чему, например, привыкла Каролин в Грешам-Холл, но сама эта безыскусность дышала таким величием, таким изяществом, что приходилось только диву даваться.
Каролин представляла себе, что ее встретит темное, мрачное местечко, что-нибудь вроде заново отстроенного старинного аббатства или, скажем, норманнского замка, холодного и чопорного. Но этот дом и его окрестности пронизаны были светом, теплотою. Дух гостеприимства, казалось, почивал на этих камнях, лужайках, аллеях. Каролин недоумевала, что заставило Синтию покинуть столь прекрасный, почти райский уголок.
Броддас остановил экипаж у высокого крыльца и, спрыгнув с облучка, открыл дверцу кареты. Прежде чем он успел опустить ступеньки, парадные двойные двери широко распахнулись, и вперед вышел седовласый, строгого вида старец:
— Добро пожаловать, милорд!
— Барлоу!
Джейсон выскочил из кареты и развернулся, чтобы помочь сойти дамам.
— Здравствуй, Барлоу, — улыбнулась Селена и по выщербленным каменным ступеням стала подниматься в дом Сурово, сановно поджатые губы Барлоу наконец расползлись в широчайшей ответной улыбке.
— Как приятно снова увидеть вас, миледи! Мы и не подозревали, что вы тоже приедете!
— Да, миссис Морли придется теперь позаботиться о том, чтобы горничные приготовили еще одну комнату — Она с удовольствием сделает это, миледи.
Джейсон протянул руку Каролин, и та приняла ее с благодарностью. Сейчас, когда ей предстояло вступить в дом, она особенно нуждалась в поддержке, кто бы се ни оказывал. Бедняжка очень нервничала, так как не знала имен слуг Между тем, когда Барлоу ввел их в дом, эти слуги уже выстроились вереницей. Каролин судорожно сглотнула: Боже, как много! И каким же образом с ними справляться? Впрочем, она знала, что все они выстроились в соответствии с рангами. Первой шла миссис Морли, о которой уже успела упомянуть Селена. Каролин несколько смятенно улыбнулась ей и поздоровалась.
— Добро пожаловать, миледи! — был, как водится, ответ.
Проходя вдоль шеренги и любезно отвечая приветствиями на поклоны, Каролин успела заметить, что оказываемый ей прием был заметно прохладнее того, что оказывался Джейсону и Селене. Очевидно, Синтия своим побегом глубоко задела честь семьи Сомервилл, которой, надо полагать, большинство слуг и принадлежало. И что бы ни придумывал Джейсон, как бы ни старался скрыть скандал от преданных ему людей, на чьих глазах Синтия покинула дом, это ему не удастся: едва ли они поверят в его итальянскую сказку. Ясно, что Синтия сыскалась отнюдь не во Флоренции!..
Впрочем, не слишком приветливые лица прислуги весьма в малой степени обескураживали Каролин: подобную встречу нетрудно было предвидеть. И вдруг в толпе ей бросилось в глаза до боли знакомое лицо, благословенное лицо…
— Бонни! — воскликнула она и протянула вперед руки.
— Миледи! — Руки служанки встретились с руками госпожи и успокоительно погладили их.
Бонни была женщина довольно худая, плоскогрудая, с невозмутимым выражением лица и поразительно маленьким и бледным ртом. Однажды в детстве Каролин видела ее с распущенными волосами и поразилась тогда их пышности. Однако Бонни постоянно собирала их на макушке в тугой узел, таким образом утаивая свое сокровище ото всех решительно. Да, не узнать ее было невозможно, хотя в ней уже и не осталось ничего от прежней пухлощекой няни. Бонни присматривала за сестрами, пока те не вступили в пору своего отрочества. Она была весьма строга к близнецам, но все же любила их до безумия, хотя чувство к Каролин приправлялось обычно изрядной толикой досады. Но, как ни верти, Бонни была тем единственным человеком, который был вполне знаком Каролин в этом доме. Ласкал слух даже легкий северный акцент няни.
— У вас очень усталый вид, миледи.
— Боюсь, что ты права, — пробурчала Каролин, стараясь не выказать своей радости.
Когда наконец все слуги были обойдены, Бонни бросилась к своей воспитаннице.
— Позвольте мне проводить вас в комнату, миледи, — попросила она, — я помогу вам раздеться. Потом вы согласитесь, надеюсь, на чашечку горячего шоколада. Ладно? Это будет как раз то, что надо, не правда ли?
— Да, пожалуй!.. Джейсон, ты извинишь меня?
— Ну конечно же! — согласился тот с поспешностью почти неприличною, будто ему не терпелось избавиться от присутствия благоверной.
Бонни проводила ее наверх, в комнату Синтии. Каролин была признательна няне за то, что та показывала дорогу, которую в лабиринте многочисленных коридоров очень трудно найти без посторонней помощи. Бонни отступила в сторонку и пропустила Каролин вперед. Та вошла в освещенную лучами заходящего солнца комнату, довольно просторную. Нарядная массивная мебель, покрытая искусной резьбой, несколько гнетуще подействовала на привыкшую к куда более скромной обстановке лицедейку. Украшенное бахромой постельное покрывало, тяжелая, синего бархата, драпировка, обои, испещренные огромными нежно-розовыми маками, — все это казалось излишне громоздким даже в такой просторной комнате.